О проделанной работе
Для порядка... я люблю порядок.
Вышел сентябрьский номер журнала "Здоровье".
В нём, как обычно, моя колонка.
...как обычно, пришлось всё сократить, и ещё сократить, и опять сократить - показываю то, что осталось. :)
Женские истории: никогда не поздно!
«В сорок лет жизнь только начинается!» - говорила героиня известного фильма, и мы, как правило, понимаем это как встречу с новой любовью и достижение долгожданного счастья в личной жизни. Что же до остального… дожив до сорока-пятидесяти, многие считают, что уже поздно что-либо менять и начинать. Учиться? Какие из нас студенты? И сводят свои интеллектуальные занятия к чтению и тихому решению кроссвордов.
А у нас в Измире люди этого возраста не считают себя стариками и, не стесняясь своих лет, делают, что хотят. Чаще всего женщины.
В своё время, выйдя замуж и, по тогдашней традиции, превратившись в домохозяек, они зачастую не успевали закончить образование или с радостью отказывались от неинтересной, навязанной родителями специальности. И посвящали себя дому и детям. Но дети подросли, а впереди ещё столько лет жизни…
Моя турецкая подруга Фатош в юности получила диплом инженера сельскохозяйственных машин, ни дня не работала, но, воспитывая сына, столько занималась с ним и его приятелями математикой, что в свои сорок два решила стать учителем. И стала: в Турции есть система «открытого» заочного образования и поступить учиться могут все, независимо от возраста. Во время сессии в коридорах таких университетов можно увидеть и шестидесятилетних дам, которые обсуждают не причёски и внуков, а решение задачи по геометрии. Им просто хочется получить диплом: у мужа есть, пусть и у меня будет!
Моей соседке Суне всегда хотелось быть парикмахером, она стригла и красила всех подружек, но, чтобы работать официально, ей был нужен диплом по специальности и лицензия. А для их получения - диплом об окончании лицея, которого у неё, вышедшей замуж в семнадцать лет, не было. Другая сказала бы: поздно, ничего не поделать. Но Суна решила иначе: вместе со старшим сыном окончила лицей и в сорок лет стала совладелицей парикмахерской, а сейчас учится на стилиста.
Учительница начальных классов Бахар вышла пенсию около пятидесяти. Чтобы не скучать, пошла на курсы рисования, ей всегда хотелось рисовать, хотя и казалось, что она не умеет. Неожиданно её работы попали на выставку, потом на другую, некоторые были проданы, теперь она художница… как хорошо, что один натюрморт она когда-то подарила мне!
Но самое удивительное, что такое позитивное отношение к жизни можно встретить не только среди образованного среднего класса.
Однажды на базаре в приморской деревеньке я услышала обращённые ко мне английские призывы: «Excuse me! Не хотите ли купить сувениры или талисманы от сглаза? Или кружева ручной работы?» На меня смотрела старая турецкая цыганка: шаровары, платок, сношенная обувь - никаких попыток, да, скорее всего, и возможностей выглядеть молодой или благообразной. «А что ты удивляешься, деточка? - сказала она, когда я, тогда сорокалетняя «деточка», купив кружевную салфетку, похвалила её бойкий English. - Как внук родился, пришлось дочери помогать, а тут иностранцы кругом… да оно не трудно. Главное, сперва читать пришлось выучиться: я раньше-то только цифры знала да имя написать могла». И мы с ней хором сказали английское «Лучше поздно, чем никогда!» и засмеялись: какая разница, когда мы это выучили? С тех пор я стала думать, что если уж после сорока-пятидесяти можно научиться читать, то всё остальное - запросто!
Я опросила российских читателей своего блога, получила десятки откликов и почувствовала гордость за своих ровесников и людей постарше: чего они только не начинали делать после пятидесяти, а то и позже. Поступали на курсы вождения и получали права; изучали иностранные языки; осваивали шахматы и компьютер. Учились танцевать, плавать, фотографировать, играть на музыкальном инструменте. Переезжали в другой город или в другую страну и не боялись начинать жизнь - не с нуля, нет! В зрелом возрасте любое начинание имеет огромный плюс - наш жизненный опыт. В этом наше бесспорное преимущество перед двадцати-тридцатилетними, чья жизнь тоже только начнётся после сорока.
И колонка из летнего номера журнала "Компас", пусть тоже тут будет.
Единственная…
Среди узких улочек старой Смирны - нынешнего турецкого Измира - в самом центре есть незаметная, неприглядная и не манящая, совершенно не соблазнительная вывеска «Одемиш-кебаб». Она не привлекает внимания, кажется старой и потёртой, ни один турист не захочет заглянуть в дверь под нею, а если и заглянет, то не войдёт. Небольшая, полутёмная комнатка вмещает пять столиков, покрытых дешёвой клеёнкой, на тусклых стенах выцветшие семейные фотографии и кафель образца 60-х годов, всё чистенько и бедненько… нет-нет, это не умышленное ретро, не подделка, подобная московским ресторациям в стиле советских коммуналок.
Это оригинал: старьё как оно есть.
Здесь, в этом невзрачном, почти убогом на вид заведении делают самый лучший в Измире (а может быть, и во всей Турции!) «Одемиш-кебаб» - котлеты, название которых произошло от их родины, маленького городка Одемиша, но гурманы-знатоки уверены, что и там вам не найти котлет вкуснее, и едут не туда, а в этот крошечный неприметный измирский ресторанчик. Больше пятидесяти лет здесь готовят одно-единственное блюдо и обслуживают не так много клиентов. Это старый семейный бизнес, в Турции таких немало, и дай им бог и правительство сохраниться такими, как они есть. Пусть хоть на нашем веку их не вытеснит никакой фаст-фуд!
Мой муж впервые пришёл сюда сорок, а я двадцать пять лет назад. С тех пор здесь ничего не изменилось, только старший сын хозяина стал похожим на покойного отца стариком и обслуживает не всех, а только некоторых - старых и избранных - клиентов.
- Как всегда? - улыбается он мне. - Без острого перца, а хлеба и масла поменьше? А вам полторы порции и айран похолоднее?
Мы не завсегдатаи, мы бываем здесь раз или два в год, не чаще; мы не слишком придирчивые и запоминающиеся клиенты, мы не оставляем не принятых здесь чаевых. Но нас помнят, нас узнают, для хозяина и его подросших сыновей мы - единственные.
Приехав в Турцию, я неожиданно для себя ощутила прелесть и счастье этого знакомого мне раньше только в семье чувства - быть единственной. В Москве или Петербурге, выходя на улицу, мы внутренне соглашались на некую потерю индивидуальности: «Вас много, а я одна!» - этот девиз советской сферы обслуживания обезличивал, заставлял признать себя человеком из очереди, нежеланным и обременительным клиентом. Для чиновников, для продавщиц, для официантов мы были никем - наверное, нужно много лет частного предпринимательства, мелкого семейного бизнеса, чтобы начать видеть в каждом отдельную личность?
В Турции мы - единственные.
Нас помнят, знают и, кажется, даже любят. Не в небольшой деревне - в мегаполисе с населением в четыре миллиона, с его пробками, метро, маршрутками, многоэтажками и спальными районами. Почему-то здесь это не делает каждого из нас человеком толпы.
- Как всегда? - спросят любого, кто бывал в каком-нибудь ресторане больше двух раз.
- Как выросли Ася и Айлин! - говорят нам официанты в кафе на набережной Дидима. Мы бываем там раз в год, это самое бойкое место на популярном курорте, в сезон здесь толпы клиентов - англичан, немцев, русских. Это недешёвое кафе с видом на море, туристы его обожают, здесь хорошо любоваться закатом и иногда трудно найти свободный столик… мы, если честно, всегда заказываем здесь только мороженое. А они помнят, как зовут наших детей.
Мы для них если и не единственные, то явно неповторимые.
Недавно мне понадобились молнии: четыре штуки, длиной по сорок сантиметров, белые, одинаковые, и я отправилась на базар в деревне Акбюк. За прилавком с катушками и прочими мелочами скучала немолодая дама в шароварах.
- Молнии? - огорчилась она. - Нет у меня, но я могу попросить… Ахме-е-ет! - закричала она куда-то вдаль. - Молнии ей надо, есть у тебя-а-а? Не слышит, эх. Придётся тебе самой пойти.
Я пошла к Ахмету. На прилавке у него были те же тысячи мелочей, а сбоку висел пакетик с молниями, я принялась рыться в нём: белых не было.
- Скажите, пожалуйста, а белые у вас есть?
- Там бежевая есть, не подойдёт? - спросил Ахмет, наблюдая за моими поисками.
- Нет, мне надо белые, четыре штуки, одинаковые!
- Не... четырёх там нет, - лениво зевнул Ахмет. - А вам зачем?
- Мне нужно. Четыре. Белые. Одинаковые. По сорок сантиметров.
- Сорок? Четыре? - с интересом глянул Ахмет. - Вообще-то белые у меня не там.
И достал ещё один пакет. Из него змеями высовывались белейшие молнии: одинаковые, длинные, много... ура!
- По сорок... - пробурчал Ахмет, - это ж мерить надо... Мехме-е-ет! - заорал он куда-то вдаль. - Метр мне принеси! Метр, говорю! Померить чтоб!
Метр прибыл, но Ахмет не спешил мерить белые молнии.
- Эти молнии, - мрачно сказал он мне, - вам не подойдут.
- Почему?!
- Это, - Ахмет поучительно поднял палец, - молнии только для наволочек и диванных подушек.
Это было сказано так, чтобы дать понять: аудиенция окончена.
- Мне, - радостно затараторила я, - как раз и нужны молнии для наволочек на диванные подушки, какая удача! Давайте я выберу четыре по сорок сантиметров... почём они, кстати?
- По две лиры метр. А вам надо...
- Метр шестьдесят, - сказала я, - я дам вам четыре лиры, даже пять, сдачи не надо.
- Нет, это никак… - с непонятным злорадством сказал Ахмет.
- Почему никак?! - белые молнии вызмеивались из пакета, я потянула за одну и всё поняла. Это была «бесконечная» молния, на которой нужно отмерить длину, перегнать туда замочек, и повторить процедуру. Четыре раза.
Судя по всему, от одной мысли об этом Ахмета охватывала тоска. Он почему-то не хотел продавать мне молнии, что такое?!
- Если вам на подушки, то можно сплошняком купить, четыре замочка перегнать, а резать уже во время шитья…
- Отлично! - я принялась отмеривать свои метр шестьдесят.
Ахмет просветлел лицом.
- Если у вас подушки по сорок, - поучительно начал он, - так вам надо хоть по сорок три отмерить, чтоб запас был.
- Нет, спасибо, мне хватит по сорок.
- Да не хватит вам! Вот будете шить свои подушки...
- А у меня подушки по тридцать семь сантиметров! - не выдержала я. - Поэтому я и беру молнии по сорок!
Ахмет помолчал.
- Вот так бы сразу! - обиженно сказал он. - Пришла бы и по-людски сказала: мол, дядя Ахмет, так и так, я подушки шью по тридцать семь сантиметров, беленькие, четыре штуки. И всё. Я бы тебе сразу белую молнию, четыре замочка, четыре раза по сорок, чтоб с запасом, всё как положено. А ты мне что говоришь?! Пришла и давай молча молнии себе искать, где белых сроду не лежало! Молча! Как в супермаркете прям! Вот тебе два метра, пять замочков, а то испортишь ещё, потом плакать-жаловаться придёшь... и не надо мне твоих денег, две лиры возьму, больше нет! Пришла бы по-человечески, сказала всё как есть... а то пять лир она мне даёт, подумаешь! А что подушки по тридцать семь, сказать не могла...
Мне стало стыдно. Он хотел всё знать о моих подушках, о моей, единственной и неповторимой, жизни… ему это интересно, а я…
- Спасибо, дядя Ахмет, большое спасибо! В следующий раз обязательно так и скажу, простите меня.
На днях, ходя по уже не пустынному, как зимой, базару, смешавшись с толпой понаехавших французов и англичан, чувствуя себя почти как в московском метро: незаметной и никому не нужной, я вдруг услышала:
- Ну как, абла? Сшила свои подушки-то? Подошли молнии?
Дядя Ахмет, боже мой. Прошло три месяца, но он помнит меня, я для него единственная… я почти ревную его к этой - для которой он сейчас выбирает пуговицы: с тем же пристрастием, с тем же неподдельным интересом к её будущему платью.
В Турции нет равнодушия к людям, не растёт оно здесь.
Вы всегда будете чувствовать себя единственной… кстати, девушки! Не спешите влюбляться в аниматора или администратора отеля: здесь так легко увлечься, поверить, что ты - та самая, единственная для него. Осторожней, подождите, не обманитесь - и, может быть, найдёте своё счастье и станете любимой и единственной на долгие годы.
Как стала для меня единственной и любимой эта неповторимая и не для всех привлекательная страна.
Вышел сентябрьский номер журнала "Здоровье".
В нём, как обычно, моя колонка.
...как обычно, пришлось всё сократить, и ещё сократить, и опять сократить - показываю то, что осталось. :)
Женские истории: никогда не поздно!
«В сорок лет жизнь только начинается!» - говорила героиня известного фильма, и мы, как правило, понимаем это как встречу с новой любовью и достижение долгожданного счастья в личной жизни. Что же до остального… дожив до сорока-пятидесяти, многие считают, что уже поздно что-либо менять и начинать. Учиться? Какие из нас студенты? И сводят свои интеллектуальные занятия к чтению и тихому решению кроссвордов.
А у нас в Измире люди этого возраста не считают себя стариками и, не стесняясь своих лет, делают, что хотят. Чаще всего женщины.
В своё время, выйдя замуж и, по тогдашней традиции, превратившись в домохозяек, они зачастую не успевали закончить образование или с радостью отказывались от неинтересной, навязанной родителями специальности. И посвящали себя дому и детям. Но дети подросли, а впереди ещё столько лет жизни…
Моя турецкая подруга Фатош в юности получила диплом инженера сельскохозяйственных машин, ни дня не работала, но, воспитывая сына, столько занималась с ним и его приятелями математикой, что в свои сорок два решила стать учителем. И стала: в Турции есть система «открытого» заочного образования и поступить учиться могут все, независимо от возраста. Во время сессии в коридорах таких университетов можно увидеть и шестидесятилетних дам, которые обсуждают не причёски и внуков, а решение задачи по геометрии. Им просто хочется получить диплом: у мужа есть, пусть и у меня будет!
Моей соседке Суне всегда хотелось быть парикмахером, она стригла и красила всех подружек, но, чтобы работать официально, ей был нужен диплом по специальности и лицензия. А для их получения - диплом об окончании лицея, которого у неё, вышедшей замуж в семнадцать лет, не было. Другая сказала бы: поздно, ничего не поделать. Но Суна решила иначе: вместе со старшим сыном окончила лицей и в сорок лет стала совладелицей парикмахерской, а сейчас учится на стилиста.
Учительница начальных классов Бахар вышла пенсию около пятидесяти. Чтобы не скучать, пошла на курсы рисования, ей всегда хотелось рисовать, хотя и казалось, что она не умеет. Неожиданно её работы попали на выставку, потом на другую, некоторые были проданы, теперь она художница… как хорошо, что один натюрморт она когда-то подарила мне!
Но самое удивительное, что такое позитивное отношение к жизни можно встретить не только среди образованного среднего класса.
Однажды на базаре в приморской деревеньке я услышала обращённые ко мне английские призывы: «Excuse me! Не хотите ли купить сувениры или талисманы от сглаза? Или кружева ручной работы?» На меня смотрела старая турецкая цыганка: шаровары, платок, сношенная обувь - никаких попыток, да, скорее всего, и возможностей выглядеть молодой или благообразной. «А что ты удивляешься, деточка? - сказала она, когда я, тогда сорокалетняя «деточка», купив кружевную салфетку, похвалила её бойкий English. - Как внук родился, пришлось дочери помогать, а тут иностранцы кругом… да оно не трудно. Главное, сперва читать пришлось выучиться: я раньше-то только цифры знала да имя написать могла». И мы с ней хором сказали английское «Лучше поздно, чем никогда!» и засмеялись: какая разница, когда мы это выучили? С тех пор я стала думать, что если уж после сорока-пятидесяти можно научиться читать, то всё остальное - запросто!
Я опросила российских читателей своего блога, получила десятки откликов и почувствовала гордость за своих ровесников и людей постарше: чего они только не начинали делать после пятидесяти, а то и позже. Поступали на курсы вождения и получали права; изучали иностранные языки; осваивали шахматы и компьютер. Учились танцевать, плавать, фотографировать, играть на музыкальном инструменте. Переезжали в другой город или в другую страну и не боялись начинать жизнь - не с нуля, нет! В зрелом возрасте любое начинание имеет огромный плюс - наш жизненный опыт. В этом наше бесспорное преимущество перед двадцати-тридцатилетними, чья жизнь тоже только начнётся после сорока.
И колонка из летнего номера журнала "Компас", пусть тоже тут будет.
Единственная…
Среди узких улочек старой Смирны - нынешнего турецкого Измира - в самом центре есть незаметная, неприглядная и не манящая, совершенно не соблазнительная вывеска «Одемиш-кебаб». Она не привлекает внимания, кажется старой и потёртой, ни один турист не захочет заглянуть в дверь под нею, а если и заглянет, то не войдёт. Небольшая, полутёмная комнатка вмещает пять столиков, покрытых дешёвой клеёнкой, на тусклых стенах выцветшие семейные фотографии и кафель образца 60-х годов, всё чистенько и бедненько… нет-нет, это не умышленное ретро, не подделка, подобная московским ресторациям в стиле советских коммуналок.
Это оригинал: старьё как оно есть.
Здесь, в этом невзрачном, почти убогом на вид заведении делают самый лучший в Измире (а может быть, и во всей Турции!) «Одемиш-кебаб» - котлеты, название которых произошло от их родины, маленького городка Одемиша, но гурманы-знатоки уверены, что и там вам не найти котлет вкуснее, и едут не туда, а в этот крошечный неприметный измирский ресторанчик. Больше пятидесяти лет здесь готовят одно-единственное блюдо и обслуживают не так много клиентов. Это старый семейный бизнес, в Турции таких немало, и дай им бог и правительство сохраниться такими, как они есть. Пусть хоть на нашем веку их не вытеснит никакой фаст-фуд!
Мой муж впервые пришёл сюда сорок, а я двадцать пять лет назад. С тех пор здесь ничего не изменилось, только старший сын хозяина стал похожим на покойного отца стариком и обслуживает не всех, а только некоторых - старых и избранных - клиентов.
- Как всегда? - улыбается он мне. - Без острого перца, а хлеба и масла поменьше? А вам полторы порции и айран похолоднее?
Мы не завсегдатаи, мы бываем здесь раз или два в год, не чаще; мы не слишком придирчивые и запоминающиеся клиенты, мы не оставляем не принятых здесь чаевых. Но нас помнят, нас узнают, для хозяина и его подросших сыновей мы - единственные.
Приехав в Турцию, я неожиданно для себя ощутила прелесть и счастье этого знакомого мне раньше только в семье чувства - быть единственной. В Москве или Петербурге, выходя на улицу, мы внутренне соглашались на некую потерю индивидуальности: «Вас много, а я одна!» - этот девиз советской сферы обслуживания обезличивал, заставлял признать себя человеком из очереди, нежеланным и обременительным клиентом. Для чиновников, для продавщиц, для официантов мы были никем - наверное, нужно много лет частного предпринимательства, мелкого семейного бизнеса, чтобы начать видеть в каждом отдельную личность?
В Турции мы - единственные.
Нас помнят, знают и, кажется, даже любят. Не в небольшой деревне - в мегаполисе с населением в четыре миллиона, с его пробками, метро, маршрутками, многоэтажками и спальными районами. Почему-то здесь это не делает каждого из нас человеком толпы.
- Как всегда? - спросят любого, кто бывал в каком-нибудь ресторане больше двух раз.
- Как выросли Ася и Айлин! - говорят нам официанты в кафе на набережной Дидима. Мы бываем там раз в год, это самое бойкое место на популярном курорте, в сезон здесь толпы клиентов - англичан, немцев, русских. Это недешёвое кафе с видом на море, туристы его обожают, здесь хорошо любоваться закатом и иногда трудно найти свободный столик… мы, если честно, всегда заказываем здесь только мороженое. А они помнят, как зовут наших детей.
Мы для них если и не единственные, то явно неповторимые.
Недавно мне понадобились молнии: четыре штуки, длиной по сорок сантиметров, белые, одинаковые, и я отправилась на базар в деревне Акбюк. За прилавком с катушками и прочими мелочами скучала немолодая дама в шароварах.
- Молнии? - огорчилась она. - Нет у меня, но я могу попросить… Ахме-е-ет! - закричала она куда-то вдаль. - Молнии ей надо, есть у тебя-а-а? Не слышит, эх. Придётся тебе самой пойти.
Я пошла к Ахмету. На прилавке у него были те же тысячи мелочей, а сбоку висел пакетик с молниями, я принялась рыться в нём: белых не было.
- Скажите, пожалуйста, а белые у вас есть?
- Там бежевая есть, не подойдёт? - спросил Ахмет, наблюдая за моими поисками.
- Нет, мне надо белые, четыре штуки, одинаковые!
- Не... четырёх там нет, - лениво зевнул Ахмет. - А вам зачем?
- Мне нужно. Четыре. Белые. Одинаковые. По сорок сантиметров.
- Сорок? Четыре? - с интересом глянул Ахмет. - Вообще-то белые у меня не там.
И достал ещё один пакет. Из него змеями высовывались белейшие молнии: одинаковые, длинные, много... ура!
- По сорок... - пробурчал Ахмет, - это ж мерить надо... Мехме-е-ет! - заорал он куда-то вдаль. - Метр мне принеси! Метр, говорю! Померить чтоб!
Метр прибыл, но Ахмет не спешил мерить белые молнии.
- Эти молнии, - мрачно сказал он мне, - вам не подойдут.
- Почему?!
- Это, - Ахмет поучительно поднял палец, - молнии только для наволочек и диванных подушек.
Это было сказано так, чтобы дать понять: аудиенция окончена.
- Мне, - радостно затараторила я, - как раз и нужны молнии для наволочек на диванные подушки, какая удача! Давайте я выберу четыре по сорок сантиметров... почём они, кстати?
- По две лиры метр. А вам надо...
- Метр шестьдесят, - сказала я, - я дам вам четыре лиры, даже пять, сдачи не надо.
- Нет, это никак… - с непонятным злорадством сказал Ахмет.
- Почему никак?! - белые молнии вызмеивались из пакета, я потянула за одну и всё поняла. Это была «бесконечная» молния, на которой нужно отмерить длину, перегнать туда замочек, и повторить процедуру. Четыре раза.
Судя по всему, от одной мысли об этом Ахмета охватывала тоска. Он почему-то не хотел продавать мне молнии, что такое?!
- Если вам на подушки, то можно сплошняком купить, четыре замочка перегнать, а резать уже во время шитья…
- Отлично! - я принялась отмеривать свои метр шестьдесят.
Ахмет просветлел лицом.
- Если у вас подушки по сорок, - поучительно начал он, - так вам надо хоть по сорок три отмерить, чтоб запас был.
- Нет, спасибо, мне хватит по сорок.
- Да не хватит вам! Вот будете шить свои подушки...
- А у меня подушки по тридцать семь сантиметров! - не выдержала я. - Поэтому я и беру молнии по сорок!
Ахмет помолчал.
- Вот так бы сразу! - обиженно сказал он. - Пришла бы и по-людски сказала: мол, дядя Ахмет, так и так, я подушки шью по тридцать семь сантиметров, беленькие, четыре штуки. И всё. Я бы тебе сразу белую молнию, четыре замочка, четыре раза по сорок, чтоб с запасом, всё как положено. А ты мне что говоришь?! Пришла и давай молча молнии себе искать, где белых сроду не лежало! Молча! Как в супермаркете прям! Вот тебе два метра, пять замочков, а то испортишь ещё, потом плакать-жаловаться придёшь... и не надо мне твоих денег, две лиры возьму, больше нет! Пришла бы по-человечески, сказала всё как есть... а то пять лир она мне даёт, подумаешь! А что подушки по тридцать семь, сказать не могла...
Мне стало стыдно. Он хотел всё знать о моих подушках, о моей, единственной и неповторимой, жизни… ему это интересно, а я…
- Спасибо, дядя Ахмет, большое спасибо! В следующий раз обязательно так и скажу, простите меня.
На днях, ходя по уже не пустынному, как зимой, базару, смешавшись с толпой понаехавших французов и англичан, чувствуя себя почти как в московском метро: незаметной и никому не нужной, я вдруг услышала:
- Ну как, абла? Сшила свои подушки-то? Подошли молнии?
Дядя Ахмет, боже мой. Прошло три месяца, но он помнит меня, я для него единственная… я почти ревную его к этой - для которой он сейчас выбирает пуговицы: с тем же пристрастием, с тем же неподдельным интересом к её будущему платью.
В Турции нет равнодушия к людям, не растёт оно здесь.
Вы всегда будете чувствовать себя единственной… кстати, девушки! Не спешите влюбляться в аниматора или администратора отеля: здесь так легко увлечься, поверить, что ты - та самая, единственная для него. Осторожней, подождите, не обманитесь - и, может быть, найдёте своё счастье и станете любимой и единственной на долгие годы.
Как стала для меня единственной и любимой эта неповторимая и не для всех привлекательная страна.