(no subject)
Мой муж старше моего отца.
Мужу недавно исполнилось 56 - мой отец отметил 55-летие и через месяц умер.
Никто никогда не узнает, каким бы он стал в 56.
Сегодня ему могло бы исполниться 69 - не так много.
Мой отец... интересно, что могла бы написать дочь доктора Джекила и мистера Хайда?
Или у него должно было бы быть две дочери?
Мой отец родился и вырос на Кутузовском проспекте.
Прекрасная семья: в меру высокопоставленный чиновник - отец, строгий и правильный; образованная мать - профессиональная красавица и хозяйка Дома; всегда наглаженные домработницей белоснежные рубашки; прекрасная школа, отличная учеба... потом институт - никакого блата, и думать не смей. Комсомолец-красавец-спортсмен - о нем однажды даже писали в "Комсомольской правде"... моя маман приложила немало усилий, чтобы его заполучить... впереди прекрасная карьера, начавшаяся (без никаких звонков от сурового папеньки) на фабрике, а потом - через второе высшее образование в Академии Внешторга (поступил со второго раза, в первый не добрал одного балла, суровый папенька-коммунист был огорчен, но непреклонен) - к постоянным поездкам за границу в должности директора советских выставок.
Он был прирожденным филологом, писал палиндромы, знал наизусть километры таких стихов, которых не знают и специалисты; он был библиофилом и собрал дивную коллекцию книг - особенно книжной миниатюры.
Его обожали коллеги: он не был карьеристом и был порядочным интеллигентным человеком.
Его обожали женщины: он был старомодно любезен, обаятельно улыбался и никогда не носил обручального кольца.
Он был знающим нумизматом, филателистом, филокартистом, фалеристом.
И алкоголиком.
Здоровье много лет позволяло ему вести эту удивительную двойную жизнь: он начинал пить, приходя с работы, он терял человеческий облик, у него бывали приступы белой горячки, он был груб и отвратителен... до утра, когда, надев отутюженную мной белоснежную рубашку, принимал невиданный тогда в Советском Союзе алкозельцер, эффектно завязывал галстук и выходил на улицу с тонким строгим портфелем, именуемым в народе "дипломат".
Выходные посвящались выпивке целиком.
Если вдруг в пятницу вечером кто-нибудь из знакомых театралов приглашал его на Таганку или в "Современник", то питие откладывалось до субботы - и в начале этого процесса мы с ним еще могли мирно порешать самый интеллектуальный кроссворд с фрагментами из "Книжного обозрения"... а чуть позже я старалась ускользнуть из дома - все равно куда.
Он играл.
Ипподром, преферанс, бильярд, все, что было в СССР дозволенного и недозволенного в этой области, занимало остатки его времени и порой уничтожало с трудом созданные коллекции: кредиторы не соглашались ждать.
Он всегда ездил отдыхать один - желательно за границу, и обожал жить в гостиницах. Дом и семья его не очень интересовали.
В 92-м он остался без работы.
Та престижная контора, которая годами посылала его за границу и позволяла жить, ни о чем не задумываясь и тратя чеки Внешпосылторга в "Березке", активно занялась сокращением штатов, а к тому времени запах перегара уже брал верх над хорошо завязанным галстуком и не очень хорошо отутюженной рубашкой. Рубашки ему теперь гладила моя маман, которая в своей преданности мужу не знала границ: она старалась пить наравне с ним, дружила со всеми его любовницами и творила чудеса, чтобы при помощи связей в горкоме партии замять его очередное попадание в вытрезвитель.
Отец долго не мог поверить, что никто не позвонит ему и не предложит работы. Несколько месяцев он пил в ожидании звонка - потом стал пить, потому что нечего было ждать.
Мой муж устроил его на работу в свою фирму... в турецкой фирме очень не любили запаха перегара.
Я пыталась привлечь его помогать мне, живущей с грудным ребенком на даче. Он мог пойти на молочную кухню за детским питанием - и не вернуться, по дороге впав в очередной запой.
Я зарабатывала уроками и пыталась содержать их с мамой... я бы могла справиться, но пили они не по зарабатываемым мной средствам.
Наконец мой муж придумал схему выживания: ремонт и сдача родительской квартиры, их переезд к нам на дачу, наш отъезд в Турцию... отец, трезвый (о чем мы его специально и долго просили) приехал к нам, мы обсудили наше предложение; он был очень рад такому удачному повороту событий...
...приехав домой, он рассказал обо всем маме, они выпили за долгожданное решение всех проблем... они пили дня два - и он умер.
Просто сидя в кресле. Мгновенно.
Невыносимая легкость бытия?..
На поминках все говорили много - и, разумеется, хорошее.
А одна наша старая знакомая, когда ей неожиданно дали слово, помолчала и смогла сказать только одну фразу: "Он всегда жил так, как хотел".
Мне, маленькой, много лет заменяли отца дедушка и дядя.
А при наличии тех самых доктора Джекила и мистера Хайда... наверно, дедушке Фрейду было бы о чем со мной потолковать... во всяком случае я в детстве с ужасом ожидала 17-го мая, а лет до двадцати семи не могла видеть без страха и слез стоящей на столе бутылки.
Мужу недавно исполнилось 56 - мой отец отметил 55-летие и через месяц умер.
Никто никогда не узнает, каким бы он стал в 56.
Сегодня ему могло бы исполниться 69 - не так много.
Мой отец... интересно, что могла бы написать дочь доктора Джекила и мистера Хайда?
Или у него должно было бы быть две дочери?
Мой отец родился и вырос на Кутузовском проспекте.
Прекрасная семья: в меру высокопоставленный чиновник - отец, строгий и правильный; образованная мать - профессиональная красавица и хозяйка Дома; всегда наглаженные домработницей белоснежные рубашки; прекрасная школа, отличная учеба... потом институт - никакого блата, и думать не смей. Комсомолец-красавец-спортсмен - о нем однажды даже писали в "Комсомольской правде"... моя маман приложила немало усилий, чтобы его заполучить... впереди прекрасная карьера, начавшаяся (без никаких звонков от сурового папеньки) на фабрике, а потом - через второе высшее образование в Академии Внешторга (поступил со второго раза, в первый не добрал одного балла, суровый папенька-коммунист был огорчен, но непреклонен) - к постоянным поездкам за границу в должности директора советских выставок.
Он был прирожденным филологом, писал палиндромы, знал наизусть километры таких стихов, которых не знают и специалисты; он был библиофилом и собрал дивную коллекцию книг - особенно книжной миниатюры.
Его обожали коллеги: он не был карьеристом и был порядочным интеллигентным человеком.
Его обожали женщины: он был старомодно любезен, обаятельно улыбался и никогда не носил обручального кольца.
Он был знающим нумизматом, филателистом, филокартистом, фалеристом.
И алкоголиком.
Здоровье много лет позволяло ему вести эту удивительную двойную жизнь: он начинал пить, приходя с работы, он терял человеческий облик, у него бывали приступы белой горячки, он был груб и отвратителен... до утра, когда, надев отутюженную мной белоснежную рубашку, принимал невиданный тогда в Советском Союзе алкозельцер, эффектно завязывал галстук и выходил на улицу с тонким строгим портфелем, именуемым в народе "дипломат".
Выходные посвящались выпивке целиком.
Если вдруг в пятницу вечером кто-нибудь из знакомых театралов приглашал его на Таганку или в "Современник", то питие откладывалось до субботы - и в начале этого процесса мы с ним еще могли мирно порешать самый интеллектуальный кроссворд с фрагментами из "Книжного обозрения"... а чуть позже я старалась ускользнуть из дома - все равно куда.
Он играл.
Ипподром, преферанс, бильярд, все, что было в СССР дозволенного и недозволенного в этой области, занимало остатки его времени и порой уничтожало с трудом созданные коллекции: кредиторы не соглашались ждать.
Он всегда ездил отдыхать один - желательно за границу, и обожал жить в гостиницах. Дом и семья его не очень интересовали.
В 92-м он остался без работы.
Та престижная контора, которая годами посылала его за границу и позволяла жить, ни о чем не задумываясь и тратя чеки Внешпосылторга в "Березке", активно занялась сокращением штатов, а к тому времени запах перегара уже брал верх над хорошо завязанным галстуком и не очень хорошо отутюженной рубашкой. Рубашки ему теперь гладила моя маман, которая в своей преданности мужу не знала границ: она старалась пить наравне с ним, дружила со всеми его любовницами и творила чудеса, чтобы при помощи связей в горкоме партии замять его очередное попадание в вытрезвитель.
Отец долго не мог поверить, что никто не позвонит ему и не предложит работы. Несколько месяцев он пил в ожидании звонка - потом стал пить, потому что нечего было ждать.
Мой муж устроил его на работу в свою фирму... в турецкой фирме очень не любили запаха перегара.
Я пыталась привлечь его помогать мне, живущей с грудным ребенком на даче. Он мог пойти на молочную кухню за детским питанием - и не вернуться, по дороге впав в очередной запой.
Я зарабатывала уроками и пыталась содержать их с мамой... я бы могла справиться, но пили они не по зарабатываемым мной средствам.
Наконец мой муж придумал схему выживания: ремонт и сдача родительской квартиры, их переезд к нам на дачу, наш отъезд в Турцию... отец, трезвый (о чем мы его специально и долго просили) приехал к нам, мы обсудили наше предложение; он был очень рад такому удачному повороту событий...
...приехав домой, он рассказал обо всем маме, они выпили за долгожданное решение всех проблем... они пили дня два - и он умер.
Просто сидя в кресле. Мгновенно.
Невыносимая легкость бытия?..
На поминках все говорили много - и, разумеется, хорошее.
А одна наша старая знакомая, когда ей неожиданно дали слово, помолчала и смогла сказать только одну фразу: "Он всегда жил так, как хотел".
Мне, маленькой, много лет заменяли отца дедушка и дядя.
А при наличии тех самых доктора Джекила и мистера Хайда... наверно, дедушке Фрейду было бы о чем со мной потолковать... во всяком случае я в детстве с ужасом ожидала 17-го мая, а лет до двадцати семи не могла видеть без страха и слез стоящей на столе бутылки.