9 июня, день рождения Валерия Васильева (1941 - 2006)
Оригинал взят у a_trunin в Завтра, 9 июня, день рождения Валерия Васильева (1941 - 2006)
Завтра, 9 июня, день рождения Валерия Васильева (1941 - 2006)
***
Не мечите бисера, дожди -
Все вранье, напрасная работа...
Впрочем, глупо обвинять кого-то
В том, что жизнь как будто позади.
Все промокло: стены, небеса,
Угасает даже кисть рябины,
И последней капелькой обиды
На зрачке окна дрожит слеза.
Это юность за морем дрожит,
За ближайшим лесом плачет старость.
Но в углу стекла ещё осталась
Капля света - в ней ведь тоже жизнь.
В толике прозрачной дождевой
Радость мира плещется упруго.
Приглядись - и путь узнаешь свой,
Разглядишь невстреченного друга.
Все, что было, все, что впереди, -
Свет и тьму, и сон, и пробуждение.
Это глупо - обвинять дожди,
Дождь ведь просто
Частный вид движения.
Алтарный цветок
Жене Ирине
1.
Вдоль тарусской излуки ликует кипрей,
Без науки сказать - иван-чай.
Молодеет душа, становяся добрей,
Да и тело - хоть снова венчай.
Мы причастны с тобою к теченью Оки.
На холме, словно свечечка, Спас.
Несравненное прикосновенье руки
Исцеляет, как в юности, нас.
Мы идём, наша ноша светла и легка,
Как из храма всехсвятский молебн.
За спиною река, на плечах облака,
А в котомке картошка и хлеб.
Вспоминаем мы оба забытый апрель -
Как далёк он теперь и как юн!
Наш алтарный цветок - семисвечник-кипрей.
В божьем мире бушует июнь.
Предстояние солнца. Короткая мгла.
Умолкают в саду соловьи.
Снова - вдоль этих русел, забыв про дела.
Снова - руки и губы твои...
1995 г.
2.
Цветёт иван-чай в опалённых июлем бурьянах,
Лиловое пламя сжигает глухие леса.
Не слышно давно этих птичьих любовников пьяных.
Умолкли истекшие страстной тоской голоса.
Как молнии прочерк - любовь, что даруется Богом.
Как вечные льды - мириады бесчувственных лет.
И как одиноко в своём полумраке глубоком
Мы грезим о том, чтобы снова вернуться на свет!
Уветёт иван-чай. Умирает последнее лето.
Я снова один. Моя жизнь пронеслась невзначай.
И кто-то Всеобщий кладёт на меня своё вето
На тысячу лет, пока вновь зацветёт иван-чай.
1996 г.
Дожди
Осень пала внезапным дождём
И промозглым бесстыдством холодным.
Мы чего-то с тобой ещё ждём,
Мы плывём по пространствам бесплодным,
По безлиственным сирым лесам
И по глинистым косогорам.
Наша местность не верит слезам,
И мольбам, и стихам, и укорам.
Но пока мы с тобою вдвоём
И пока не остыли ладони.
Разволнованный окоём
В тихой глуби очей твоих тонет.
Время строже, бессонней, темней.
Мы шагаем - пощады не просим.
Это осень. И Господи с ней.
Мы идём к тебе, поздняя осень...
***
Поэт поэту непонятен -
Как иероглиф лунных пятен.
Как гусь и кот, июль и вьюга,
Не понимаем мы друг друга.
У каждого своя заботца,
У всякого своя приятца,
Мир видим как бы из болотца,
Где слышишь лишь себя да братца.
А среди братцев-соболотицев
Никто не любит инородцев -
У них не та, мол, суть и форма!
Но дело в том, что мало корма
Меж милых тухлых мелководий.
Туда и в пору половодий
Не грянет чистая вода,
Там ил - насущная еда.
Мои лит-арт-соц-нац-собратья!
Устал уже на вас плевать я.
Вот вы и есть чума Расеи,
Бездельники и фарисеи.
Но я-то ваш, увы и ахни!
И ветер странствий, как ни пахни,
Уже не бередит меня.
Такая вот фигня...
БАЛЛАДКА
Жил смешной соляной человечек
И характер хороший имел.
Был смышлен, и смешлив, и беспечен,
Просто жил да на звезды глядел.
Это счастье: рассматривать звезды -
Ясно даже, ну, скажем, ежу.
Радость очень устроена просто:
«Веселюсь - существую - гляжу».
Эта песенка с милым припевом
Отгоняла заботу и грусть,
Был он занят единственным делом:
«Существую - гляжу - веселюсь».
Шел однажды солененький гномик
По одной из неведомых стран,
Вдруг глядит: прехорошенький домик
На скале, а внизу океан.
Глядь, звезда на волну приводнилась -
Искупаться ль, напиться воды.
Человечку - скажите на милость -
Захотелось коснуться звезды.
Напевая мотивчик свой вечный,
Где припев был приличен вполне,
Зашагал соляной человечек
По тяжелой соленой волне.
Шел и шел, не грустя и не плача,
То ли к радости, то ли к беде,
И коснулся звезды... не иначе
Как совсем растворившись в воде.
В этот миг из соленой пучины
Всплыл веселый солененький гусь.
Нам темны сотворенья причины,
«Существую - гляжу - веселюсь».
А из домика все это видел
Одинокий соломенный гном.
Был он боженькой тщательно выделан
Из хорошего сорта солом.
Перенял он известней мотивчик,
Правда, чуть изменивши канву -
Тот соломенный грустный счастливчик:
«Удивляюсь - страдаю - живу...»
***
Закат. Рябина, крик - по-женски длинно
Хлестнул бичом вдоль окского бугра:
«Марина! Дочь! Вернись домой, Марина!
Уйдёшь - не доживу я до утра...»
Что там случилось на холме тарусском?
Кто мать? Кто дочь? Вина или беда?
Так внятно слышу на родном, на русском,
Лесами повторённое «Куда-а-а?!» -
Небесно, покаянно, лебедино
В рябиновые эти вечера:
«Марина, дочь, вернись домой, Марина!
Уйдёшь...» А нам дожить ли до утра?
Ах, вечный вопль вслед русским всем поэтам,
Гонимым, покидающим причал
Или глядящим в дула пистолетам -
Кому-то он ПОКА не прозвучал
Елабужскою смертною тоскою
Иль Чёрной речки вечно чёрным льдом?
Почудилось. В Тарусе. Над Окою.
Хотя Ока здесь вовсе ни при чём...
Сестра моя. Актриса и черница.
Заступница. Высокая краса.
Твой лик ОТТУДА мне так часто снится.
Я всматриваюсь в милые глаза.
В них зелень озими, в них ярь ультрамарина,
В них бездна мира, звёздный небосвод.
Бездомница вселенной, свет - Марина -
Вот-вот уж на России рассветёт.
Ты глухоту и слепоту прости нам -
Так долго спали мы в родной глуши.
Но всё ж настал черёд твоим чудесным винам.
Им не иссякнуть в амфорах души...
***
Борису Чичибабину
В декабрьские дни в оголтелости темных теней
Так стынет светило - как будто в снегах сигарета.
А к памяти льнут фотографии розовых дней
В их полузабытости от сотворения света.
А света так мало, и мрак размывает черты,
Дражайшие кадры мерцают в чернильном потоке.
У многих из них навсегда запечатаны рты,
Иные досель заставляют звучать эти строки.
Нам надо звучать. Не молчи, пожилая душа,
Сияй, как на Пасху, в глухом дорождественском плене.
Пускай в этот раз на земле ты жила чуть дыша,
Но сколько твой опыт еще будет ждать поколений!
Не ведая страха, служи, за истоки держись -
Как в синих метелях все оранжевеет рябина.
Ты тоже горчила, сладчайшая краткая жизнь.
Но ты не бесследна. И все-таки Богом любима!
Декабрь 1994 г.
***
К сиянью Троицы и даже к Вознесенью
Уже полегче телу и душе.
Мой эскулап уверен - витамины
Теснят извечную весеннюю тоску.
Он споро сыплет серебро латыни,
Непререкаем и готов уже
Мне прописать мудрёнейшее средство,
Растолковать, что надо пить и есть.
И всё это, возможно, так и есть -
Готов поверить полностью ему.
Но кто мне растолкует, почему
На Троицу святится всякий листик,
Фиалка, одуванчик и сирень?
Святится ветер, облако, валун,
И мох на нём сияет, как галун
На золотопогонном генерале.
Так много света, что пропала тень.
Вдруг разверзаются такие дали!
Всё золотее небо и синей -
Оно звенит нездешним нежным звоном.
Играет кто-то на рожке зелёном.
Пусть этот звук не достигает слуха,
Но он уловлен плотью и душой.
Мир, словно спрыснутый водой живой,
Преображается за эти десять дней
От Вознесенья
До Святаго Духа...
***
Обезумело, оголубело небо
В этот непотребный неурочнейший сезон.
Я молюсь о том, как мне бы
Душу сохранить, увидеть вещий сон.
Долее не вынести уму и телу
Этой дьявольщины одиночества и лжи.
Присподоби, Господи, какому-нибудь делу,
Оправданью вразуми, надежду укажи.
Или даруй женщину с зелеными очами,
Что мелькнула нынче на моем пути,
С нежными и грешными речами -
Погубить совсем. Или спасти?
Не молился раньше об удаче,
Не роптал, не звал пощады бытия,
А вот нынче...
Что ж, приспело, значит, -
Обезумело, оголубело -
До запоя, до застрела, до вытья...
1989 г.
Элегия
Недели, как листья, срываются с веток,
Дождями впадают в пески,
И с каждой - слегка убавляется света,
Чуть-чуть серебреют виски.
Сердца, как и прежде, трудиться бессменны,
Нежны и легки на подъем.
Как в юности, верим, что будем бессмертны,
И песни все те же поем.
Но листья печальные неуловимо
Ложатся легко на пути,
Безмолвные птицы проносятся мимо,
И посвист крыла - как «прости».
И мы улетаем, как поздние птицы -
Под нами светлеют холмы -
В те страны, где тихое солнце садится
На синие пологи тьмы.
Не надо грустить, мой далекий и нежный,
Мой милый невстреченный друг,
За снежной страною, холодно-безбрежной,
Вновь будет лазоревый юг.
Вдоль наших орбит не угаснет свеченье,
И пусть нам неясен исход,
Жизнь - все-таки радость любви и прошенья
И вечного солнца восход!
1986 г.
Просто стихи
Вот живешь, как и все,
Относительно сносно живешь -
В меру спишь, в меру ешь,
В меру пьешь.
Денег в общем хватает,
Зарплата не так уж мала.
Телевизор да дети,
Жена, и хвала, и хула.
Слава богу - хвораешь нечасто,
Роптать даже совестно сметь...
Вдруг - такое несчастье! -
Как взрыв, как цунами, как смерч.
Чаше ночью бывает,
И мир разлетается в прах,
Будто нет ни людей, ни лучей,
Ни ключей и ни птах.
Что случилось, что горлом
Вот-вот хлынет жаркая кровь?
Хворь ли, горе огромное
Или большая любовь?
Может, в сердце ударили?
Может, давние точат грехи?
Нет!
Это просто созрели
И просто рождаются
Просто стихи...
Нашёл единственное упоминание о Валерии Васильеве в интернете
http://www.aki-ros.ru/default.asp?Part=128&NID=22653
Завтра, 9 июня, день рождения Валерия Васильева (1941 - 2006)
***
Не мечите бисера, дожди -
Все вранье, напрасная работа...
Впрочем, глупо обвинять кого-то
В том, что жизнь как будто позади.
Все промокло: стены, небеса,
Угасает даже кисть рябины,
И последней капелькой обиды
На зрачке окна дрожит слеза.
Это юность за морем дрожит,
За ближайшим лесом плачет старость.
Но в углу стекла ещё осталась
Капля света - в ней ведь тоже жизнь.
В толике прозрачной дождевой
Радость мира плещется упруго.
Приглядись - и путь узнаешь свой,
Разглядишь невстреченного друга.
Все, что было, все, что впереди, -
Свет и тьму, и сон, и пробуждение.
Это глупо - обвинять дожди,
Дождь ведь просто
Частный вид движения.
Алтарный цветок
Жене Ирине
1.
Вдоль тарусской излуки ликует кипрей,
Без науки сказать - иван-чай.
Молодеет душа, становяся добрей,
Да и тело - хоть снова венчай.
Мы причастны с тобою к теченью Оки.
На холме, словно свечечка, Спас.
Несравненное прикосновенье руки
Исцеляет, как в юности, нас.
Мы идём, наша ноша светла и легка,
Как из храма всехсвятский молебн.
За спиною река, на плечах облака,
А в котомке картошка и хлеб.
Вспоминаем мы оба забытый апрель -
Как далёк он теперь и как юн!
Наш алтарный цветок - семисвечник-кипрей.
В божьем мире бушует июнь.
Предстояние солнца. Короткая мгла.
Умолкают в саду соловьи.
Снова - вдоль этих русел, забыв про дела.
Снова - руки и губы твои...
1995 г.
2.
Цветёт иван-чай в опалённых июлем бурьянах,
Лиловое пламя сжигает глухие леса.
Не слышно давно этих птичьих любовников пьяных.
Умолкли истекшие страстной тоской голоса.
Как молнии прочерк - любовь, что даруется Богом.
Как вечные льды - мириады бесчувственных лет.
И как одиноко в своём полумраке глубоком
Мы грезим о том, чтобы снова вернуться на свет!
Уветёт иван-чай. Умирает последнее лето.
Я снова один. Моя жизнь пронеслась невзначай.
И кто-то Всеобщий кладёт на меня своё вето
На тысячу лет, пока вновь зацветёт иван-чай.
1996 г.
Дожди
Осень пала внезапным дождём
И промозглым бесстыдством холодным.
Мы чего-то с тобой ещё ждём,
Мы плывём по пространствам бесплодным,
По безлиственным сирым лесам
И по глинистым косогорам.
Наша местность не верит слезам,
И мольбам, и стихам, и укорам.
Но пока мы с тобою вдвоём
И пока не остыли ладони.
Разволнованный окоём
В тихой глуби очей твоих тонет.
Время строже, бессонней, темней.
Мы шагаем - пощады не просим.
Это осень. И Господи с ней.
Мы идём к тебе, поздняя осень...
***
Поэт поэту непонятен -
Как иероглиф лунных пятен.
Как гусь и кот, июль и вьюга,
Не понимаем мы друг друга.
У каждого своя заботца,
У всякого своя приятца,
Мир видим как бы из болотца,
Где слышишь лишь себя да братца.
А среди братцев-соболотицев
Никто не любит инородцев -
У них не та, мол, суть и форма!
Но дело в том, что мало корма
Меж милых тухлых мелководий.
Туда и в пору половодий
Не грянет чистая вода,
Там ил - насущная еда.
Мои лит-арт-соц-нац-собратья!
Устал уже на вас плевать я.
Вот вы и есть чума Расеи,
Бездельники и фарисеи.
Но я-то ваш, увы и ахни!
И ветер странствий, как ни пахни,
Уже не бередит меня.
Такая вот фигня...
БАЛЛАДКА
Жил смешной соляной человечек
И характер хороший имел.
Был смышлен, и смешлив, и беспечен,
Просто жил да на звезды глядел.
Это счастье: рассматривать звезды -
Ясно даже, ну, скажем, ежу.
Радость очень устроена просто:
«Веселюсь - существую - гляжу».
Эта песенка с милым припевом
Отгоняла заботу и грусть,
Был он занят единственным делом:
«Существую - гляжу - веселюсь».
Шел однажды солененький гномик
По одной из неведомых стран,
Вдруг глядит: прехорошенький домик
На скале, а внизу океан.
Глядь, звезда на волну приводнилась -
Искупаться ль, напиться воды.
Человечку - скажите на милость -
Захотелось коснуться звезды.
Напевая мотивчик свой вечный,
Где припев был приличен вполне,
Зашагал соляной человечек
По тяжелой соленой волне.
Шел и шел, не грустя и не плача,
То ли к радости, то ли к беде,
И коснулся звезды... не иначе
Как совсем растворившись в воде.
В этот миг из соленой пучины
Всплыл веселый солененький гусь.
Нам темны сотворенья причины,
«Существую - гляжу - веселюсь».
А из домика все это видел
Одинокий соломенный гном.
Был он боженькой тщательно выделан
Из хорошего сорта солом.
Перенял он известней мотивчик,
Правда, чуть изменивши канву -
Тот соломенный грустный счастливчик:
«Удивляюсь - страдаю - живу...»
***
Закат. Рябина, крик - по-женски длинно
Хлестнул бичом вдоль окского бугра:
«Марина! Дочь! Вернись домой, Марина!
Уйдёшь - не доживу я до утра...»
Что там случилось на холме тарусском?
Кто мать? Кто дочь? Вина или беда?
Так внятно слышу на родном, на русском,
Лесами повторённое «Куда-а-а?!» -
Небесно, покаянно, лебедино
В рябиновые эти вечера:
«Марина, дочь, вернись домой, Марина!
Уйдёшь...» А нам дожить ли до утра?
Ах, вечный вопль вслед русским всем поэтам,
Гонимым, покидающим причал
Или глядящим в дула пистолетам -
Кому-то он ПОКА не прозвучал
Елабужскою смертною тоскою
Иль Чёрной речки вечно чёрным льдом?
Почудилось. В Тарусе. Над Окою.
Хотя Ока здесь вовсе ни при чём...
Сестра моя. Актриса и черница.
Заступница. Высокая краса.
Твой лик ОТТУДА мне так часто снится.
Я всматриваюсь в милые глаза.
В них зелень озими, в них ярь ультрамарина,
В них бездна мира, звёздный небосвод.
Бездомница вселенной, свет - Марина -
Вот-вот уж на России рассветёт.
Ты глухоту и слепоту прости нам -
Так долго спали мы в родной глуши.
Но всё ж настал черёд твоим чудесным винам.
Им не иссякнуть в амфорах души...
***
Борису Чичибабину
В декабрьские дни в оголтелости темных теней
Так стынет светило - как будто в снегах сигарета.
А к памяти льнут фотографии розовых дней
В их полузабытости от сотворения света.
А света так мало, и мрак размывает черты,
Дражайшие кадры мерцают в чернильном потоке.
У многих из них навсегда запечатаны рты,
Иные досель заставляют звучать эти строки.
Нам надо звучать. Не молчи, пожилая душа,
Сияй, как на Пасху, в глухом дорождественском плене.
Пускай в этот раз на земле ты жила чуть дыша,
Но сколько твой опыт еще будет ждать поколений!
Не ведая страха, служи, за истоки держись -
Как в синих метелях все оранжевеет рябина.
Ты тоже горчила, сладчайшая краткая жизнь.
Но ты не бесследна. И все-таки Богом любима!
Декабрь 1994 г.
***
К сиянью Троицы и даже к Вознесенью
Уже полегче телу и душе.
Мой эскулап уверен - витамины
Теснят извечную весеннюю тоску.
Он споро сыплет серебро латыни,
Непререкаем и готов уже
Мне прописать мудрёнейшее средство,
Растолковать, что надо пить и есть.
И всё это, возможно, так и есть -
Готов поверить полностью ему.
Но кто мне растолкует, почему
На Троицу святится всякий листик,
Фиалка, одуванчик и сирень?
Святится ветер, облако, валун,
И мох на нём сияет, как галун
На золотопогонном генерале.
Так много света, что пропала тень.
Вдруг разверзаются такие дали!
Всё золотее небо и синей -
Оно звенит нездешним нежным звоном.
Играет кто-то на рожке зелёном.
Пусть этот звук не достигает слуха,
Но он уловлен плотью и душой.
Мир, словно спрыснутый водой живой,
Преображается за эти десять дней
От Вознесенья
До Святаго Духа...
***
Обезумело, оголубело небо
В этот непотребный неурочнейший сезон.
Я молюсь о том, как мне бы
Душу сохранить, увидеть вещий сон.
Долее не вынести уму и телу
Этой дьявольщины одиночества и лжи.
Присподоби, Господи, какому-нибудь делу,
Оправданью вразуми, надежду укажи.
Или даруй женщину с зелеными очами,
Что мелькнула нынче на моем пути,
С нежными и грешными речами -
Погубить совсем. Или спасти?
Не молился раньше об удаче,
Не роптал, не звал пощады бытия,
А вот нынче...
Что ж, приспело, значит, -
Обезумело, оголубело -
До запоя, до застрела, до вытья...
1989 г.
Элегия
Недели, как листья, срываются с веток,
Дождями впадают в пески,
И с каждой - слегка убавляется света,
Чуть-чуть серебреют виски.
Сердца, как и прежде, трудиться бессменны,
Нежны и легки на подъем.
Как в юности, верим, что будем бессмертны,
И песни все те же поем.
Но листья печальные неуловимо
Ложатся легко на пути,
Безмолвные птицы проносятся мимо,
И посвист крыла - как «прости».
И мы улетаем, как поздние птицы -
Под нами светлеют холмы -
В те страны, где тихое солнце садится
На синие пологи тьмы.
Не надо грустить, мой далекий и нежный,
Мой милый невстреченный друг,
За снежной страною, холодно-безбрежной,
Вновь будет лазоревый юг.
Вдоль наших орбит не угаснет свеченье,
И пусть нам неясен исход,
Жизнь - все-таки радость любви и прошенья
И вечного солнца восход!
1986 г.
Просто стихи
Вот живешь, как и все,
Относительно сносно живешь -
В меру спишь, в меру ешь,
В меру пьешь.
Денег в общем хватает,
Зарплата не так уж мала.
Телевизор да дети,
Жена, и хвала, и хула.
Слава богу - хвораешь нечасто,
Роптать даже совестно сметь...
Вдруг - такое несчастье! -
Как взрыв, как цунами, как смерч.
Чаше ночью бывает,
И мир разлетается в прах,
Будто нет ни людей, ни лучей,
Ни ключей и ни птах.
Что случилось, что горлом
Вот-вот хлынет жаркая кровь?
Хворь ли, горе огромное
Или большая любовь?
Может, в сердце ударили?
Может, давние точат грехи?
Нет!
Это просто созрели
И просто рождаются
Просто стихи...
Нашёл единственное упоминание о Валерии Васильеве в интернете
http://www.aki-ros.ru/default.asp?Part=128&NID=22653