В КАЛУГЕ У ШИПИЛОВА ДРУЗЬЯ
История, связанная с Ванькой Жуковым, писавшим письмо на деревню дедушке, поразила меня дважды в жизни. Один раз в школе, когда мы изучали соответствующий рассказ Антона Павловича Чехова. А второй раз, когда мне уже было лет двадцать шесть, и я поступила в Литературный институт имени Горького. Тогда питерский поэт Евгений Сельц спел песню про письмо, которое тоже могло найти своего адресата только гипотетически. Написано это письмо было уже не Ванькой Жуковым, а самому Ваньке. Неким взрослым человеком, по-видимому, настолько одиноким и бесприютным, что не с кем ему было более поговорить по душам.
Друг мой, Ванька, Ванька Жуков,
Мне сегодня грустно, жутко...
Даже некому не в шутку
Написать десяток фраз.
Я не знаю, что случилось -
Жизнь, как "мессер" задымилась...
Сделай Божецкую милость -
Приезжай ко мне сейчас.
Я куплю крючок и лески,
Леденцы и в цирк билеты,
Золоченые орехи
И зеленый сундучок.
Мы поедем по железке
На другой конец планеты,
И на прошлые огрехи
Плюнем мы через плечо.
Пусть придут из райсобеса
Секретарь и участковый -
Где же им понять повесам,
Чудакам городовым:
Пусть я не имею веса,
Пусть я в жизни бестолковый,
Но тебя не дам в обиду
Я ни мертвым, ни живым.
А пока - писать кончаю,
До свиданья, друг Ванюшка.
Я ночую у подружки,
Ей мешает верхний свет.
А мне сейчас бы рюмку чаю...
Или лучше - водки кружку
И любимую игрушку -
Пачку крепких сигарет.
Понятно, что песенка была шуточная, понятно, что водкой горе не зальёшь, и сигаретами не закуришь… но было в этой мелодии и в этих словах что-то такое, что заставляло всех новоиспеченных литинститутовцев просить повторить песню еще и еще. Потом я узнала, что написал ее Николай Шипилов, как и я - сибиряк… Да, кстати, сказали мне, он и сам тут живет в общежитии литинститута где-то там на верхних этажах, и поскольку с гитарой частенько кочует из комнаты в комнаты, то ты его наверняка вскоре и сама увидишь. Так и произошло. И снова была встреча с «Ванькой Жуковым» и с другой его удивительной песней «После бала», в которой осенние листья разлетались с дерева так, как разъезжаются гости после бала.
…Эти двое в чёрно-красном
Взялись за руки напрасно:
Ветер дунет посильней - и всё пропало!
Этот в жёлтом - одинокий -
Всем бросается под ноги,
Ищет счастья после бала, после бала.
А один совсем зелёный,
Бурным танцем запалённый,
Не поймет куда летит - куда попало…
И у самой двери рая,
Не поймёт, что умирает:
Как же можно после бала, после бала?
Что можно было сказать о нём? Коренастый мужик с умными, печальными глазами, увы, часто подёрнутыми алкогольным туманом. Душа была широкая, сибирская, разгульная, искренняя… скажу честно, испугавшая меня своей стихийностью. Можно было только догадываться, как эта стихия, как это океан-море порой входит в свои берега, чтобы совершать какие-то земные человеческие действия - например, зарабатывать деньги, устраивать какие-нибудь дела, получать какие-нибудь необходимые справки о временной прописке и так далее. А, может, и не совершал он этих никаких человеческих дел, а просто пел и сочинял стихи, и пропадал… Потому что «жить в человеческом обществе и быть свободным от общества нельзя». Был такой случай. Так состоялась его первая публикация. Он тогда жил в Новосибирске. Однажды утром посмотрел, а брюки-то совсем поизносились. Пошёл в редакцию газеты «Молодость Сибири»: «Не могли бы напечатать мои стихи? Только, пожалуйста, скорей - штаны надо купить…» Заведующая отделом посмотрела измятые, исписанные мелким почерком, листки: «Будет тебе на штаны!»
… Он сам чувствовал, что пропадает, что необходим ему берег, прикол, причал, рамка ограничитель… Может, поэтому однажды в порыве приступа беспросветной тоски ворвался в одну из женских комнат общежития и прямо с порога заявил: «Девчонки! Кто пойдёт за меня замуж?» И одна такая же бесшабашная и безбашенная тут же ответила: «Я!» Впрочем, такой брак, от отчаяния, не стал счастливым.
Кончилась учёба в литинституте, и на какое-то время я потеряла его из виду. Но песни долетали, доходили, доплывали через случайных знакомых, через какие-то бардовские посиделки. А потом стали приходить слухи - снова женился, уехал куда-то в деревню, под Минск, родил ребёнка, пришёл к Богу, строит храм. И всё это оказалось, действительно, так. И появилась такие строки, посвящённые жене - Татьяне Дашкевич.
…Замолкают птицы, свет лампады желт.
Чтоб слезе пролиться,
Надобно молиться,
Тяжелеют веки, да и век тяжел.
Ночью с шестого - Рождество Христово,
Отчее слово,
Звон колоколов.
Полноте злиться,
Надобно молиться -
Сердцу теплее от высоких слов.
Имя святое, Имя непростое...
В отблесках заката вязь его видна…
И как-то стало спокойно за человека: нашёл он свой берег, свой причал, который утихомирит, наполнит сердце тихим светом и радостью, когда оно, это исстрадавшееся сердце пройдёт сквозь очищение и покаяние.
В такую зиму дорог мне в печи огонь,
Поленьев жар - и сам я в лихорадке...
И дни свои, как школьные тетрадки,
Листаю я, уставший от погонь
В медвежий угол загнанный иван,
Я будто был для общества опасен...
Давно уставший от красивых басен,
Я западаю в сон, как в океан...
Сне-га... сне-га... сне-га... снега, сне… гасни...
Ты гасни, жизнь, влюбленная в меня...
И пусть мне кот рассказывает басни,
Ночную тьму глазами зеленя...
В такую полночь время медленно прядет
Свои снега на тыщи километров.
Сквозь бой дождя, сквозь близкий посвист ветров
Мой старый друг в деревню не придет.
Я жил один. Один я и умру
С благоговейным страхом угасанья.
И конь чужой мои протянет сани
Туда, на переправу поутру.
В такую ночь остановился бег
Минутных стрелок шорох календарный...
И только тихий свет зари янтарный
Мне говорит, что мой не кончен век.
Я жил в раю, а думал, что - в аду.
Я, как Адам, искал от рая - рая...
И вот - снега, что без конца, без края
Идут потопом сладостным, идут...
Только не умел Николай жить тихо. Всё пытался бороться за справедливость, везде, где подворачивался ему такой случай: поступками, стихами, прозой, своими выступлениями. Как за свою мать и отца, переживал за русский народ. Говорил: «Можно дать бедному человеку деньги. А потом их отнять. Но дать бедному сердцу надежду, а потом отнять - это уже уголовщина…» Под надеждой он, конечно, имел в виду те надежды, которые закружили нам головы в самом начале крушения советской системы. Придя к Богу, он никак не мог примириться со злом этого мира. И всё пытался его переустроить, переделать, настойчиво выискивая в нём божественную красоту, показывая ее людям. Пророчествуя, призывая.
ИСХОД
Ты ищешь до коликов: кто из нас враг…
Где меты? Где вехи?
Погибла Россия - запомни, дурак:
Погибла навеки…
Пока мы судились: кто прав - кто не прав…
Пока мы рядились -
Лишились Одессы, лишились Днепра -
И в прах обратились.
Мы выжили в черной тоске лагерей,
И видно оттуда:
Наш враг - не чеченец, наш враг - не еврей,
А русский иуда.
Кто бросил Россию ко вражьим ногам,
Как бабкино платье?
То русский иуда, то русский наш Хам
Достойный проклятья.
Хотели мы блуда и водки, и драк…
И вот мы - калеки.
Погибла Россия - запомни, дурак.
Погибла навеки.
И путь наш - на Север, к морозам и льдам,
В пределы земные.
Прощальный поклон передай городам -
Есть дали иные.
И след заметет, заметелит наш след
В страну Семиречья.
Там станет светлее, чем северный снег,
Душа человечья.
Он призывал понять, поняв, очиститься, поднять голову, и, наконец, научиться жить «без блуда, водки и драк». Он-то знал, как грехом выжигается сердце. Его век оказался недолог. Николай Шипилов умер 7 сентября 2006 года. На случайной станции сняли с поезда, с инсультом доставили в больницу, но не спасли.
Несколько раз, незадолго до этого он побывал в Калуге. Вообще-то в Калуге он бывал достаточно часто и давно. Здесь у него живут друзья - чета знаменитых клоунов - Александр и Светлана Шелковниковы, гитарный мастер и бард - Владимир Березин… Здесь в Калуге за свою прозу он получил литературную премию Леонида Леонова.
А теперь всё чаще в Калуге появляется его жена, его вдова - Татьяна Дашкевич. В марте в галерее имени Людмилы Климентовской с ее участием прошёл вечер, посвящённый Николаю Шипилову. Оказалось, что связи «Божьей птицы» Шипилова (так называла его поэтесса Валентина Невинная) с Калугой не могут оборваться с уходом человека из жизни. Память о нём продолжает жить. И живут люди, которые хотят познакомить с его творчеством других.
ВОЗНЕСЕНИЕ ГОСПОДНЕ
Когда за ходом облаков по лоциям небесным
Следит ребенок, возлежа на летнем берегу,
То мама пела на лугу - ему казалось - песни,
И медонос благоухал перед грозой в стогу.
Казалось, этой тишине вовек конца не будет.
В ней даже самый легкий вдох - казалось - шелестит.
И вдруг ребенок крикнул: «Ох! Скорей смотрите, люди!
Смотрите: Бог! Смотрите: Бог на облаке летит!»
Смотрели люди в небеса: казалось им драконы.
Они смотрели на мальца: казалось им - чудно.
В жилищах не было икон. Вместо икон - законы:
Нам должно космос покорять, сверлить морское дно.
А Бог на облаке летел… Под синей неба сенью,
Он видел: ангела душа за ним летит легко.
Стояла времени река. Стояло Вознесенье…
Казалось людям, что четверг… До Бога - далеко…
До Бога оказалось - близко. Лишь руку протяни. Лучше всего об этом знал раскаявшийся грешник, распятый разбойник. Знал и Николай Шипилов. И завещал это знание нам. Татьяна Дашкевич собирается приехать в Калугу и на следующий год. И я надеюсь, за это время у нее и Николая здесь появится еще больше друзей.
Марина УЛЫБЫШЕВА.
Друг мой, Ванька, Ванька Жуков,
Мне сегодня грустно, жутко...
Даже некому не в шутку
Написать десяток фраз.
Я не знаю, что случилось -
Жизнь, как "мессер" задымилась...
Сделай Божецкую милость -
Приезжай ко мне сейчас.
Я куплю крючок и лески,
Леденцы и в цирк билеты,
Золоченые орехи
И зеленый сундучок.
Мы поедем по железке
На другой конец планеты,
И на прошлые огрехи
Плюнем мы через плечо.
Пусть придут из райсобеса
Секретарь и участковый -
Где же им понять повесам,
Чудакам городовым:
Пусть я не имею веса,
Пусть я в жизни бестолковый,
Но тебя не дам в обиду
Я ни мертвым, ни живым.
А пока - писать кончаю,
До свиданья, друг Ванюшка.
Я ночую у подружки,
Ей мешает верхний свет.
А мне сейчас бы рюмку чаю...
Или лучше - водки кружку
И любимую игрушку -
Пачку крепких сигарет.
Понятно, что песенка была шуточная, понятно, что водкой горе не зальёшь, и сигаретами не закуришь… но было в этой мелодии и в этих словах что-то такое, что заставляло всех новоиспеченных литинститутовцев просить повторить песню еще и еще. Потом я узнала, что написал ее Николай Шипилов, как и я - сибиряк… Да, кстати, сказали мне, он и сам тут живет в общежитии литинститута где-то там на верхних этажах, и поскольку с гитарой частенько кочует из комнаты в комнаты, то ты его наверняка вскоре и сама увидишь. Так и произошло. И снова была встреча с «Ванькой Жуковым» и с другой его удивительной песней «После бала», в которой осенние листья разлетались с дерева так, как разъезжаются гости после бала.
…Эти двое в чёрно-красном
Взялись за руки напрасно:
Ветер дунет посильней - и всё пропало!
Этот в жёлтом - одинокий -
Всем бросается под ноги,
Ищет счастья после бала, после бала.
А один совсем зелёный,
Бурным танцем запалённый,
Не поймет куда летит - куда попало…
И у самой двери рая,
Не поймёт, что умирает:
Как же можно после бала, после бала?
Что можно было сказать о нём? Коренастый мужик с умными, печальными глазами, увы, часто подёрнутыми алкогольным туманом. Душа была широкая, сибирская, разгульная, искренняя… скажу честно, испугавшая меня своей стихийностью. Можно было только догадываться, как эта стихия, как это океан-море порой входит в свои берега, чтобы совершать какие-то земные человеческие действия - например, зарабатывать деньги, устраивать какие-нибудь дела, получать какие-нибудь необходимые справки о временной прописке и так далее. А, может, и не совершал он этих никаких человеческих дел, а просто пел и сочинял стихи, и пропадал… Потому что «жить в человеческом обществе и быть свободным от общества нельзя». Был такой случай. Так состоялась его первая публикация. Он тогда жил в Новосибирске. Однажды утром посмотрел, а брюки-то совсем поизносились. Пошёл в редакцию газеты «Молодость Сибири»: «Не могли бы напечатать мои стихи? Только, пожалуйста, скорей - штаны надо купить…» Заведующая отделом посмотрела измятые, исписанные мелким почерком, листки: «Будет тебе на штаны!»
… Он сам чувствовал, что пропадает, что необходим ему берег, прикол, причал, рамка ограничитель… Может, поэтому однажды в порыве приступа беспросветной тоски ворвался в одну из женских комнат общежития и прямо с порога заявил: «Девчонки! Кто пойдёт за меня замуж?» И одна такая же бесшабашная и безбашенная тут же ответила: «Я!» Впрочем, такой брак, от отчаяния, не стал счастливым.
Кончилась учёба в литинституте, и на какое-то время я потеряла его из виду. Но песни долетали, доходили, доплывали через случайных знакомых, через какие-то бардовские посиделки. А потом стали приходить слухи - снова женился, уехал куда-то в деревню, под Минск, родил ребёнка, пришёл к Богу, строит храм. И всё это оказалось, действительно, так. И появилась такие строки, посвящённые жене - Татьяне Дашкевич.
…Замолкают птицы, свет лампады желт.
Чтоб слезе пролиться,
Надобно молиться,
Тяжелеют веки, да и век тяжел.
Ночью с шестого - Рождество Христово,
Отчее слово,
Звон колоколов.
Полноте злиться,
Надобно молиться -
Сердцу теплее от высоких слов.
Имя святое, Имя непростое...
В отблесках заката вязь его видна…
И как-то стало спокойно за человека: нашёл он свой берег, свой причал, который утихомирит, наполнит сердце тихим светом и радостью, когда оно, это исстрадавшееся сердце пройдёт сквозь очищение и покаяние.
В такую зиму дорог мне в печи огонь,
Поленьев жар - и сам я в лихорадке...
И дни свои, как школьные тетрадки,
Листаю я, уставший от погонь
В медвежий угол загнанный иван,
Я будто был для общества опасен...
Давно уставший от красивых басен,
Я западаю в сон, как в океан...
Сне-га... сне-га... сне-га... снега, сне… гасни...
Ты гасни, жизнь, влюбленная в меня...
И пусть мне кот рассказывает басни,
Ночную тьму глазами зеленя...
В такую полночь время медленно прядет
Свои снега на тыщи километров.
Сквозь бой дождя, сквозь близкий посвист ветров
Мой старый друг в деревню не придет.
Я жил один. Один я и умру
С благоговейным страхом угасанья.
И конь чужой мои протянет сани
Туда, на переправу поутру.
В такую ночь остановился бег
Минутных стрелок шорох календарный...
И только тихий свет зари янтарный
Мне говорит, что мой не кончен век.
Я жил в раю, а думал, что - в аду.
Я, как Адам, искал от рая - рая...
И вот - снега, что без конца, без края
Идут потопом сладостным, идут...
Только не умел Николай жить тихо. Всё пытался бороться за справедливость, везде, где подворачивался ему такой случай: поступками, стихами, прозой, своими выступлениями. Как за свою мать и отца, переживал за русский народ. Говорил: «Можно дать бедному человеку деньги. А потом их отнять. Но дать бедному сердцу надежду, а потом отнять - это уже уголовщина…» Под надеждой он, конечно, имел в виду те надежды, которые закружили нам головы в самом начале крушения советской системы. Придя к Богу, он никак не мог примириться со злом этого мира. И всё пытался его переустроить, переделать, настойчиво выискивая в нём божественную красоту, показывая ее людям. Пророчествуя, призывая.
ИСХОД
Ты ищешь до коликов: кто из нас враг…
Где меты? Где вехи?
Погибла Россия - запомни, дурак:
Погибла навеки…
Пока мы судились: кто прав - кто не прав…
Пока мы рядились -
Лишились Одессы, лишились Днепра -
И в прах обратились.
Мы выжили в черной тоске лагерей,
И видно оттуда:
Наш враг - не чеченец, наш враг - не еврей,
А русский иуда.
Кто бросил Россию ко вражьим ногам,
Как бабкино платье?
То русский иуда, то русский наш Хам
Достойный проклятья.
Хотели мы блуда и водки, и драк…
И вот мы - калеки.
Погибла Россия - запомни, дурак.
Погибла навеки.
И путь наш - на Север, к морозам и льдам,
В пределы земные.
Прощальный поклон передай городам -
Есть дали иные.
И след заметет, заметелит наш след
В страну Семиречья.
Там станет светлее, чем северный снег,
Душа человечья.
Он призывал понять, поняв, очиститься, поднять голову, и, наконец, научиться жить «без блуда, водки и драк». Он-то знал, как грехом выжигается сердце. Его век оказался недолог. Николай Шипилов умер 7 сентября 2006 года. На случайной станции сняли с поезда, с инсультом доставили в больницу, но не спасли.
Несколько раз, незадолго до этого он побывал в Калуге. Вообще-то в Калуге он бывал достаточно часто и давно. Здесь у него живут друзья - чета знаменитых клоунов - Александр и Светлана Шелковниковы, гитарный мастер и бард - Владимир Березин… Здесь в Калуге за свою прозу он получил литературную премию Леонида Леонова.
А теперь всё чаще в Калуге появляется его жена, его вдова - Татьяна Дашкевич. В марте в галерее имени Людмилы Климентовской с ее участием прошёл вечер, посвящённый Николаю Шипилову. Оказалось, что связи «Божьей птицы» Шипилова (так называла его поэтесса Валентина Невинная) с Калугой не могут оборваться с уходом человека из жизни. Память о нём продолжает жить. И живут люди, которые хотят познакомить с его творчеством других.
ВОЗНЕСЕНИЕ ГОСПОДНЕ
Когда за ходом облаков по лоциям небесным
Следит ребенок, возлежа на летнем берегу,
То мама пела на лугу - ему казалось - песни,
И медонос благоухал перед грозой в стогу.
Казалось, этой тишине вовек конца не будет.
В ней даже самый легкий вдох - казалось - шелестит.
И вдруг ребенок крикнул: «Ох! Скорей смотрите, люди!
Смотрите: Бог! Смотрите: Бог на облаке летит!»
Смотрели люди в небеса: казалось им драконы.
Они смотрели на мальца: казалось им - чудно.
В жилищах не было икон. Вместо икон - законы:
Нам должно космос покорять, сверлить морское дно.
А Бог на облаке летел… Под синей неба сенью,
Он видел: ангела душа за ним летит легко.
Стояла времени река. Стояло Вознесенье…
Казалось людям, что четверг… До Бога - далеко…
До Бога оказалось - близко. Лишь руку протяни. Лучше всего об этом знал раскаявшийся грешник, распятый разбойник. Знал и Николай Шипилов. И завещал это знание нам. Татьяна Дашкевич собирается приехать в Калугу и на следующий год. И я надеюсь, за это время у нее и Николая здесь появится еще больше друзей.
Марина УЛЫБЫШЕВА.