Фактор культурной дистанции в войне
Павел Казарин пишет в Facebook.
Привожу в переводе и с небольшими сокращениями.
✦ ✦ ✦
Культурная дистанция. Краеугольный камень в фундаменте нашей войны. Войны, в которой фактор культурной дистанции не удастся сбросить со счетов.
Культурная дистанция народов может быть разной. Например, между украинцами и норвежцами культурная дистанция будет явно больше, чем между украинцами и беларусами. Потому что кириллический алфавит. Потому что пространство православной культуры. Потому что Восточная Европа, географическое соседство и славянские народы. Украинцы способны понять беларусов без перевода - в отличие от португальцев или греков. Но величина культурной дистанции определяет не только способность понимать друг друга. Иногда она определяет ещё и скорость ассимиляции.
Культурная дистанция между народами является фактором, определяющим логику и поведение как оккупированных, так и оккупантов. А особенность нашей войны в том, что Россия отказывается признавать культурную дистанцию между русскими и украинцами.
Фразы про "один народ" - это ведь не формула троллинга. Это государственная стратегия. В рамках которой украинцам отказывают в праве на инаковость. В рамках которой на оккупированных территориях сначала уничтожают носителей украинской идентичности, а остальным предлагают объявить себя русскими. Сначала убирают тех, кто является носителем культурной дистанции, а потом душат в объятиях тех, кто остался. И ставку Москва делает именно на то, что славянская этноязычная общность, кириллические алфавиты и пространство православной культуры - вполне достаточны для поглощения и растворения.
Все последние тридцать лет российской политики в Украине - это попытка стереть культурную дистанцию. Отсюда - идеи второго государственного языка и совместные учебники истории времён Табачника. Отсюда же - борьба с отдельной украинской церковью и продвижение гражданской религии под брендом "Великая Отечественная война". Москва всеми силами тормозила культурную эмансипацию и готова была оставить украинской культуре лишь роль некой региональной особенности - с варениками, шароварами и обязательным культом Переяславской рады.
Все эти тридцать лет Украина противопоставляла Москве свои попытки увеличить культурную дистанцию. Отдельный патриархат и один государственный язык. Политику национальной памяти и собственный пантеон героев. Новоюлианский календарь и даже цвет беретов в украинской армии. Иногда даже нелепые идеи - вроде перехода на латинский алфавит - были ничем иным, как той самой попыткой увеличить культурную дистанцию. Стремлением отделить идентичность и попыткой прочертить границу. Ту самую границу, которую Москва не оставляла надежд стереть.
Культурная дистанция определяет сложность ассимиляции - в частности добровольной. После аннексии Крыма оккупационные власти провели на полуострове перепись. Согласно результатам которого, количество крымских татар на полуострове осталось неизменным - около 13%, а вот количество украинцев за восемь месяцев сократилось на 10% (с довоенных 25% до 15%). Язык, этническая принадлежность, национальная память и религиозный фактор сработали в первом случае. А отсутствие всего перечисленного - во втором.
Вполне вероятно, что Москва рассчитывала на сопоставимую скорость ассимиляции и на других оккупированных украинских территориях. Но особенность короткой культурной дистанции в том, что это фактор, который работает в обе стороны, а изменение идентичности - это двусторонний процесс.
По данным советской ещё переписи 1989 года, 11,3 миллиона жителей Украины идентифицировали себя как русские. Вероятно, значительную часть из них составляли русифицированные украинцы, но это не так важно, если учесть, что культурная идентичность - это всегда вопрос персонального выбора. Величина культурной дистанции позволяла им без особых проблем интегрироваться в украинское общество, а потому уже в 2001 году три миллиона из них выбрали украинскую идентичность вместо русской.
Изменение идентичности было вопросом личного выбора. Она не требовала смены конфессии, интеграция не осложнялась фенотипическими особенностями и даже знание языка и истории стало значительным фактором лишь десятилетия спустя.
Все эти годы персональный выбор определялся суммой событий, происходивших в индивидуальных биографиях. Украинские русские жили в стране, возмущались уровнем коррупции, выходили на протесты, реагировали на вторжения в 2014 и 2022, волонтёрствовали и шли в армию. В какой-то момент сумма поступков становится важнее языка детства - и о прежней идентичности начинает напоминать разве что окончание фамилии.
Национальность оказалась не равнозначной мировоззрению. Многие из тех, кто стал воевать на стороне оккупационной российской армии, вполне могли бы похвастаться украинской родословной. Но первичным оказались либо ностальгия по СССР и "утраченному величию", либо ситуативный фактор социального лифта, способный вознести тебя в условиях оккупации на несколько этажей вверх.
Те, кто встал на сторону Украины, не всегда могли похвастаться украинским бэкграундом. Но первичным оказалось желание защитить свой дом и нежелание жить по тоталитарным правилам. В глазах Москвы все они теперь - предатели, не согласившиеся с ролью ирреденты. Каждый факт оккупации сопровождается террором против носителей идентичности - чтобы затем ассимилировать тех, кто в своей жизни готов сосредоточиться на ценностях бытового выживания.
Именно поэтому, когда мы говорим сегодня о нашей войне, фактор культурной дистанции не удастся сбросить со счетов. Российское "решение украинского вопроса" заключается не столько в физическом геноциде, сколько в культурном. Потому что лишённых национальной идентичности украинцев Кремль всегда сможет объявить русскими.
Те, кто сегодня сражаются на фронте, сражаются за то, чтобы провести границу между нами и ними. Любая попытка сократить культурную дистанцию так или иначе работает на Россию. Любая попытка увеличить - защищает от растворения и поглощения. У кого-то будет соблазн сказать, что от поглощения защищает не культура, а армия - и он будет прав. Но в том и особенность, что от идентичности людей среди прочего будет зависеть то, пойдут ли они в военкоматы, когда наступит время.
Привожу в переводе и с небольшими сокращениями.
✦ ✦ ✦
Культурная дистанция. Краеугольный камень в фундаменте нашей войны. Войны, в которой фактор культурной дистанции не удастся сбросить со счетов.
Культурная дистанция народов может быть разной. Например, между украинцами и норвежцами культурная дистанция будет явно больше, чем между украинцами и беларусами. Потому что кириллический алфавит. Потому что пространство православной культуры. Потому что Восточная Европа, географическое соседство и славянские народы. Украинцы способны понять беларусов без перевода - в отличие от португальцев или греков. Но величина культурной дистанции определяет не только способность понимать друг друга. Иногда она определяет ещё и скорость ассимиляции.
Культурная дистанция между народами является фактором, определяющим логику и поведение как оккупированных, так и оккупантов. А особенность нашей войны в том, что Россия отказывается признавать культурную дистанцию между русскими и украинцами.
Фразы про "один народ" - это ведь не формула троллинга. Это государственная стратегия. В рамках которой украинцам отказывают в праве на инаковость. В рамках которой на оккупированных территориях сначала уничтожают носителей украинской идентичности, а остальным предлагают объявить себя русскими. Сначала убирают тех, кто является носителем культурной дистанции, а потом душат в объятиях тех, кто остался. И ставку Москва делает именно на то, что славянская этноязычная общность, кириллические алфавиты и пространство православной культуры - вполне достаточны для поглощения и растворения.
Все последние тридцать лет российской политики в Украине - это попытка стереть культурную дистанцию. Отсюда - идеи второго государственного языка и совместные учебники истории времён Табачника. Отсюда же - борьба с отдельной украинской церковью и продвижение гражданской религии под брендом "Великая Отечественная война". Москва всеми силами тормозила культурную эмансипацию и готова была оставить украинской культуре лишь роль некой региональной особенности - с варениками, шароварами и обязательным культом Переяславской рады.
Все эти тридцать лет Украина противопоставляла Москве свои попытки увеличить культурную дистанцию. Отдельный патриархат и один государственный язык. Политику национальной памяти и собственный пантеон героев. Новоюлианский календарь и даже цвет беретов в украинской армии. Иногда даже нелепые идеи - вроде перехода на латинский алфавит - были ничем иным, как той самой попыткой увеличить культурную дистанцию. Стремлением отделить идентичность и попыткой прочертить границу. Ту самую границу, которую Москва не оставляла надежд стереть.
Культурная дистанция определяет сложность ассимиляции - в частности добровольной. После аннексии Крыма оккупационные власти провели на полуострове перепись. Согласно результатам которого, количество крымских татар на полуострове осталось неизменным - около 13%, а вот количество украинцев за восемь месяцев сократилось на 10% (с довоенных 25% до 15%). Язык, этническая принадлежность, национальная память и религиозный фактор сработали в первом случае. А отсутствие всего перечисленного - во втором.
Вполне вероятно, что Москва рассчитывала на сопоставимую скорость ассимиляции и на других оккупированных украинских территориях. Но особенность короткой культурной дистанции в том, что это фактор, который работает в обе стороны, а изменение идентичности - это двусторонний процесс.
По данным советской ещё переписи 1989 года, 11,3 миллиона жителей Украины идентифицировали себя как русские. Вероятно, значительную часть из них составляли русифицированные украинцы, но это не так важно, если учесть, что культурная идентичность - это всегда вопрос персонального выбора. Величина культурной дистанции позволяла им без особых проблем интегрироваться в украинское общество, а потому уже в 2001 году три миллиона из них выбрали украинскую идентичность вместо русской.
Изменение идентичности было вопросом личного выбора. Она не требовала смены конфессии, интеграция не осложнялась фенотипическими особенностями и даже знание языка и истории стало значительным фактором лишь десятилетия спустя.
Все эти годы персональный выбор определялся суммой событий, происходивших в индивидуальных биографиях. Украинские русские жили в стране, возмущались уровнем коррупции, выходили на протесты, реагировали на вторжения в 2014 и 2022, волонтёрствовали и шли в армию. В какой-то момент сумма поступков становится важнее языка детства - и о прежней идентичности начинает напоминать разве что окончание фамилии.
Национальность оказалась не равнозначной мировоззрению. Многие из тех, кто стал воевать на стороне оккупационной российской армии, вполне могли бы похвастаться украинской родословной. Но первичным оказались либо ностальгия по СССР и "утраченному величию", либо ситуативный фактор социального лифта, способный вознести тебя в условиях оккупации на несколько этажей вверх.
Те, кто встал на сторону Украины, не всегда могли похвастаться украинским бэкграундом. Но первичным оказалось желание защитить свой дом и нежелание жить по тоталитарным правилам. В глазах Москвы все они теперь - предатели, не согласившиеся с ролью ирреденты. Каждый факт оккупации сопровождается террором против носителей идентичности - чтобы затем ассимилировать тех, кто в своей жизни готов сосредоточиться на ценностях бытового выживания.
Именно поэтому, когда мы говорим сегодня о нашей войне, фактор культурной дистанции не удастся сбросить со счетов. Российское "решение украинского вопроса" заключается не столько в физическом геноциде, сколько в культурном. Потому что лишённых национальной идентичности украинцев Кремль всегда сможет объявить русскими.
Те, кто сегодня сражаются на фронте, сражаются за то, чтобы провести границу между нами и ними. Любая попытка сократить культурную дистанцию так или иначе работает на Россию. Любая попытка увеличить - защищает от растворения и поглощения. У кого-то будет соблазн сказать, что от поглощения защищает не культура, а армия - и он будет прав. Но в том и особенность, что от идентичности людей среди прочего будет зависеть то, пойдут ли они в военкоматы, когда наступит время.