О русской литературе и имперской топонимике
Ирина Бирна (одесситка, проживающая в Германии, но после начала войны приехавшая в родной город) опубликовала на своём сайте серию статей под общим подзаголовком "Путевые заметки военного времени". В одной из них, написанной в мае-июле, "Вид на Одессу и обратно" коснулась вопроса дерусификации украинской топонимики вообще, и от элементов российского искусства в частности. Полностью текст как всегда по ссылке, а здесь отрывок, касающийся русской литературы.∗ ∗ ∗Московитская классическая литература доставляла и продолжает доставлять зубную боль московитской интеллигенции. По одной простой причине: имперская политика превратила литературу - как и искусство вообще - в самый мощный инструмент поддержания имперских традиций подавления любых проявлений свободы. Именно средствами великой русской литературы вели и цари, и коммунисты политику ассимиляции, именно её - литературы - руками уничтожали национальные культуры народов, заключённых в гигантскую имперскую тюрьму. Вот, например, что пишет А. Etkind: "In the long run, Russian literature proved to be an extremely successful instrument of cultural hegemony. With its classics, heretics, and critics, it conquered more Russians, non-Russians, and Russians enemies than any other imperial endeavour. Standardizing the language, creating a common pool of meanings, and integrating its multiethnic readership on an enormous scale, this literature was a great asset. […] Thus, the Empire collapsed, but the literature outlived it"*. Здесь не за литературу. Здесь как раз за то, от чего решило избавиться украинское правительство - от воздействия на нас "чрезвычайно успешного инструмента культурной гегемонии". Почувствовали разницу? Не от литературы Украина избавляется дерусификацией. От инструмента гегемонии.
Мы так воспитаны. Вернее - выдрессированы. Мы - единственный народ в мире, который уверен, что литература чему-то учит, куда-то зовёт и чего-то там указывает. Что назначение писателя - глаголом жечь сердца людей. Что чтение "нужных книг" обеспечит воспитание порядочных людей, борцов за что-то там. Дрессура эта постоянно заводит нас в когнитивно-гуманистический тупик, выход из которого, предлагаемый той же самой литературой, расположен на входе - мы топчемся вот уже два столетия вокруг одного и того же столба, уверенные, что именно он и есть единственный и незаменимый источник света. Мы смотрим на мир через призму великой литературы, а видим всё какие-то свиные рыла вместо лиц: путина, лаврова, бурятских мамаш, мечтающих, чтобы их сыновья погибли в Украине, баталовых, кобзонов с терешковыми, более трёхсот тысяч мужиков, уже задействованных в бойне на украинских полях. И мы гоним от себя мысль, что ВСЕ - понимаете ли? - ВСЕ они выросли из этой литературы! Не понимаете или не хотите понять: нет среди них ни одного, кто в детстве не учил бы наизусть: "Татьяна, милая Татьяна, перед тобой я слезы лью […]", кто бы не знал за непротивление Толстого или за красоту, которая спасёт мир. И это знание нисколько не мешает им взять в руки калашников и устроить Бучу. Гостомель… Ирпень… Приказы насиловать украинских женщин и девочек, убивать прохожих и проезжих мирных жителей, бомбардировать клиники, монастыри и детские сады отдают офицеры - люди с высшим образованием. Начитанные. Культурные. Да что тут говорить! - вот вам пиотровский - самое культурное и начитанное, что сегодня может предложить миру московия - самим целыми Эрмитажем управляет! Чего ж вам боле?! А послушайте, что говорит, как массовые убийства и изнасилования оправдывает: "С одной стороны, война это кровь и убийство, а с другой - самоутверждение людей, самоутверждение нации. Каждый человек хочет самоутвердиться. И в своей позиции по отношению к войне несомненно самоутверждается. Ну и мы все воспитаны все-таки в имперской традиции […]". Видите, как все просто для носителя русской культуры, выпестованного Пушкинской речью, Пьером Безуховым и слезинкой ребёнка. И негативный отбор коммунистов здесь совершенно ни причём: меньшиковы, суворовы, паскевичи и прочая высшая знать московии, лучшие ее люди, творили зверства, ничем ни Буче, ни Мариуполю, ни Гостомелю не уступающие, а иные - воспевали эти зверства в стихах, прозе, музыке, на сценах и полотнах.
Наиважнейшим элементом инструмента имперской культурной гегемонии было создание мифа о моральной чистоте и духовном величии писателя. Писать великие тексты могли лишь великие личности. Не просто талантливые писатели - этого империи было замало, - но люди идеально чистые, жертвенные, данки, вырывающие собственные сердца ради народа. И вот тут-то скрыта причина той самой зубной боли московитской интеллигенции, от которой она морщится всякий раз, как только речь заходит за воспитательную роль художественного произведения: произведение, может быть и воспитывает, да вот создано человеком, примером юношеству служить не достойным. Так появилась целая окололитературная индустрия, занятая исключительно сочинительством индульгенций - эволюций личностей авторов: "эволюция взглядов N была куда более сложнее…", "эволюция Y не была линейной…" "X долго и мучительно шёл к пониманию роли…" и прочее. Да вот только жизнь и постоянно расширяющийся допуск к информации спокойно, но твёрдо ставят все на свои места: Пушкин, доэволюционировавший "главою непокорной" до "восславления свободы" и призывов "на милость к падшим", воспел и русских солдат, которые "[…] о камни падших стен / Младенцев Праги избивали, / Когда в кровавый прах топтали / Красу Костюшкиных знамен". Этот же певец свободы в зените свой гражданской эволюции написал царю верноподданическую челобитную с нижайшей просьбой издать закон, разрешающий выдавать крестьянских девочек замуж с четырнадцати лет: певцу свободы рабов не хватало, а литературными трудами удовлетворить аппетиты Натальи Николаевны на рюши и лифы он не мог. Это не за Пушкина - его роль в московитской литературе неоценима! - это - за конфликт, к которому неизбежно ведёт идолопоклонничество. И я повторяю ещё раз: отождествление художника и произведения - важнейший механизм чрезвычайно успешного инструмента культурной гегемонии - феномен, присущий исключительно московитской культуре и ни в одной иной культуре не наблюдаемый. Марк Твен был расистом, называл индейцев дикарями, чуждыми какому-либо культурному воздействию, и призывал к их полному уничтожению; Вагнер был отъявленным антисемитом и частенько, когда изображал буквы, а не ноты, тексты выходили у него антисемитскими; Кнут Гамсун был убеждённым нацистом, восторгался Хитлером и даже встречался лично со своим кумиром… Примеры можно продолжать до бесконечности, ибо сколько людей, столько и взглядов, мнений, позиций. Эти взгляды, мнения и позиции кому-то близки, кому-то чужды, но они ни коим образом не коррелируют с созданным художниками, и тексты Твена и Гамсуна, музыка Вагнера были и останутся гениальными произведениями искусства, они будут сопровождать человечество ещё долгие и долгие поколения. И московиты Пушкин, Достоевский, Толстой, Аксаков, Тютчев, Солженицын, Булгаков, Чехов… - в этом ряду. Их произведения никогда не уйдут из моей библиотеки. Но это - мой личный выбор. Дома, в своих четырёх стенах, мы вольны читать кого угодно и слушать что угодно - это неотъемлемое право свободной личности. Но улицы наших городов не могут носить имена иностранцев, открыто презиравших нас, отказывавших нам в существовании - это неотъемлемое право свободной нации.
Одно дело, когда каждый из нас дома, в уютном свете лампы читает любимое отчаянное: "Пора, мой друг, пора! Покоя сердце просит" и совсем иное, когда в городе есть улица с именем человека, заслужившего звание истинно народного поэта призывами превратить Польшу в груду костей.
Так что, друзья, города наши следует почистить и сделать это чем скорее, тем тщательнее.∗ ∗ ∗* "В конечном итоге русская литература оказалась чрезвычайно успешным инструментом культурной гегемонии. Своими классиками, еретиками и критиками она завоевала больше русских, нерусских и русских врагов, чем любое другое имперское начинание. Стандартизируя язык, создавая общую базу мнений и объединяя многоэтническую читательскую аудиторию в огромных масштабах, эта литература была великим достоянием. […] Таким образом, Империя рухнула, но литература её пережила", Alexander Etkind, Internal Colonization. Russia’s Imperial Experience, Polity Press, Cambridge, 2011