Речь Посполитая. Общности государственных традиций. Мифы начала
Цей пост можна прочитати на українській мовіПродолжение серии публикаций - отрывков из книги польского историка Генрика Литвина (Henryk Litwin) "Из народа руського. Шляхта Киевщины, Волыни и Брацлавщины (1569-1648)". Два предыдущих:
1. "Территориально-правовые общности Речи Посполитой"
2. "Языковые и этнические общности Речи Посполитой"
Сегодня - о государственных традициях указанных общностей.
История и мифы - это две ценности, создавшие в Новое время тесно сплетённый узел, который невозможно развязать. Прошедшие события имели для тогдашних людей огромное значение. Историческое сознание определяло отношение к настоящему. Однако его формировали не только факты, но и легенды.
Польские мифы Ресурс польской традиции государственности создавали предания о Лехе, Краке, Ванду или Пясте, а ещё - история династий, Пястовской и Ягеллонской. Общность прошлого эффективно укрепляла гордость за определенные деяния поляков. Вплоть до XVI в. авторы хроник особенно подчёркивали значение излома, которым было принятие христианства Мешком I, а также заслуги в христианизации лехитов, прежде всего в Литве.
В конце XVI в. историки и публицисты начали отдавать первенство другому достижению - созданию государства на основах гражданской свободы (предусмотренной чаще всего для шляхты). Оба эти исторические свершения справедливо связывали с польской инициативой и авторством, идеологизируя таким образом эти достижения в национальном духе.
Государственные традиции Речи Посполитой были ценностью, на которую ориентировалась не только шляхта. И в мещанской литературе заметны следы гордости за свершения предков, ощущение единства с героями прошлого, хотя они происходили из шляхетского сословия или даже монарших династий. Такие чувства можем приписать мещанам из Короны (до 1569 г.) и частично патрициата Руси и Пруссии. Сейчас никто не может ответить на вопрос, каким могло быть историческое сознание крестьян Нового времени, а это важная и интересная проблема.
Литовские мифы Не было стремления навязать польские государственные традиции другим гражданам Речи Посполитой. В Литве до Люблинской унии сложилась своя государственно-этническая схема описания истории государства. Для того, чтобы подчеркнуть отдельность Литвы, особенно охотно ссылались на такие фигуры как Гедимин - "отец литовцев", или Витовт. Иногда, когда потребности момента заставляли делать акцент на связях с Польшей, к свите героев приобщался и Владислав Ягайло. В целом больший успех имели "сепаратистские" символы. В XVI в. сформировалась легенда о римском происхождении литовцев. Они якобы были потомками предводителя римских легионов Палемона и его пятисот товарищей, прибывших на литовские земли в результате определенных событий, о которых рассказывалось по-разному. Авторы, однако, не могли прийти к согласию относительно даты этого путешествия. Её помещали в различные точки временного промежутка, отделявшего Цезаря от Аттилы. Особенно популярным текстом, содержащем этот миф, была хроника Стрыйковского.
В XVII в. популярность этой концепции уменьшается. Однако её эхо можно услышать в родовых и гербовых легендах магнатов Великого княжества Литовского. Большинство крупных родов выводили своё происхождение если не из Древнего Рима, то по крайней мере из средневековой Италии (таким образом косвенно достигая и античных корней). Поэтому можно сказать, что в Литве долго продолжалась самостоятельная традиция государственной преемственности и отдельное от польского историческое сознание, свойственное, правда, только шляхетскому сословию и небольшой части мещанства.
Руськие мифы Подобную ситуацию наблюдаем и у русинов. Вопреки давним утверждениям польских историков следует отметить, что руськие государственные традиции культивировались, и в Речи Посполитой было немало тех, кто считал себя их продолжателями. В любом случае, в первой половине XVII в., особенно на Волыни, но также и на Киевщине, Брацлавщине и Черниговщине происходит возрождение руського исторического сознания. Руських летописных текстов того времени не так много, но религиозная полемическая литература и даже выступления на сеймах являются подтверждением правильности упомянутого утверждения.
Часто ссылались на мифические начала руськой нации выводя её от Иафета. Росла популярность легенды о первой христианизации Руси св. Андреем. Воспевали основателя коренной династии Рюрика, пышность государства во времена Владимира и Ярослава, отмечали значении крещения Руси и факт принятия его из Византии, возвращали значение Киева как столицы.
Сложившееся таким образом историческое сознание безусловно влияло на усиление ощущения инаковости по отношению к полякам. В других примерах конфигурация была сложнее. Значительная часть событий, лиц и мифов, на которые ссылались русины, принадлежала к идеологическому арсеналу Московии (Рюриковичи, св. Андрей, крещения по восточному обряду и т.п.). Реакцией на такие угрозы было, с одной стороны, включение руськой традиции в сарматский миф (о чём будем говорить дальше), а с другой - ссылка на военную "молодую" казацкую традицию. Судя по всему, когда в Украине и на Волыни возрождались традиции руськой исторической государственности, то население Великого княжества Литовского, вышедшее из того же корня (говорим сейчас о первой половине XVII в.), ссылается на литовские традиции, что, вероятно, является одним из элементов, которые в конечном итоге привели к разветвлению на беларусов и украинцев.
Сарматский миф В XVII в. пространство исторического сознания поляков, литовцев и русинов получает будто общее течение в форме сарматского мифа, который постепенно вытесняет, хотя и не отменяет отдельности коренных государственных традиций. Сарматская генеалогия появляется сначала у польских историков, в XVI в. увидевших в сарматах, заселявших в начале нашей эры пространство между Вислой и Днепром, предков собственного народа. С течением времени этот миф породил другие интерпретации. Так, от сарматов выводили всю шляхту Речи Посполитой (среди неё и литовскую, и руськую) или даже всех славян. Постепенно сарматизм потерял внутреннюю логику (что никому не мешало) и превратился в многослойный конгломерат исторических мифов, ассоциаций и убеждений, который сочетал элементы истории всех народов Речи Посполитой. Как среди "сарматских воинов" называли поляков, русинов и литвинов, так и списки святых или поэтов, составленные в XVII в., конструировали по подобной схеме. Таким способом сарматское историческое сознание, не уничтожая руського, литовского или польского, смягчало их противоречия и способствовало процессу создания государственной нации Речи Посполитой.
Пруссия, Инфлянты и другие Здесь стоит ещё сказать о культивировании традиции государственной отдельности Пруссии и Инфлянты. В Гданьске и на польском Поморье в XVI в. образовалась отдельная историческая "школа", которая посылалась на государственную целостность всей Пруссии, являвшуюся продолжением правления крестоносцев. Обращались к традиции восточнопоморских государств-княжеств и племенного единства пруссов. В XVII в. видим, с одной стороны, попытки включения пруссов в сарматское течение, а с другой - постоянную апелляцию к традиции государства крестоносцев. Число сторонников второго направления постоянно уменьшалось, и к середине XVII в. они остались только среди горожан, преимущественно в Гданьске.
Традиции государственной отдельности поддерживались и в Инфлянтах. Этим наследием даже в XVII в. опекалась шляхта немецкого происхождения, к тому времени уже языково полонизированная. Гербовая шляхта Мазовии тоже культивировала память о существовании независимых княжеств. А мазуры ссылались на польскую династическую генеалогию и польские мифы начала. Их историческое сознание уже в XVI в. плотно идентифицировалось с польским.
1. "Территориально-правовые общности Речи Посполитой"
2. "Языковые и этнические общности Речи Посполитой"
Сегодня - о государственных традициях указанных общностей.
История и мифы - это две ценности, создавшие в Новое время тесно сплетённый узел, который невозможно развязать. Прошедшие события имели для тогдашних людей огромное значение. Историческое сознание определяло отношение к настоящему. Однако его формировали не только факты, но и легенды.
Польские мифы Ресурс польской традиции государственности создавали предания о Лехе, Краке, Ванду или Пясте, а ещё - история династий, Пястовской и Ягеллонской. Общность прошлого эффективно укрепляла гордость за определенные деяния поляков. Вплоть до XVI в. авторы хроник особенно подчёркивали значение излома, которым было принятие христианства Мешком I, а также заслуги в христианизации лехитов, прежде всего в Литве.
В конце XVI в. историки и публицисты начали отдавать первенство другому достижению - созданию государства на основах гражданской свободы (предусмотренной чаще всего для шляхты). Оба эти исторические свершения справедливо связывали с польской инициативой и авторством, идеологизируя таким образом эти достижения в национальном духе.
Государственные традиции Речи Посполитой были ценностью, на которую ориентировалась не только шляхта. И в мещанской литературе заметны следы гордости за свершения предков, ощущение единства с героями прошлого, хотя они происходили из шляхетского сословия или даже монарших династий. Такие чувства можем приписать мещанам из Короны (до 1569 г.) и частично патрициата Руси и Пруссии. Сейчас никто не может ответить на вопрос, каким могло быть историческое сознание крестьян Нового времени, а это важная и интересная проблема.
Литовские мифы Не было стремления навязать польские государственные традиции другим гражданам Речи Посполитой. В Литве до Люблинской унии сложилась своя государственно-этническая схема описания истории государства. Для того, чтобы подчеркнуть отдельность Литвы, особенно охотно ссылались на такие фигуры как Гедимин - "отец литовцев", или Витовт. Иногда, когда потребности момента заставляли делать акцент на связях с Польшей, к свите героев приобщался и Владислав Ягайло. В целом больший успех имели "сепаратистские" символы. В XVI в. сформировалась легенда о римском происхождении литовцев. Они якобы были потомками предводителя римских легионов Палемона и его пятисот товарищей, прибывших на литовские земли в результате определенных событий, о которых рассказывалось по-разному. Авторы, однако, не могли прийти к согласию относительно даты этого путешествия. Её помещали в различные точки временного промежутка, отделявшего Цезаря от Аттилы. Особенно популярным текстом, содержащем этот миф, была хроника Стрыйковского.
В XVII в. популярность этой концепции уменьшается. Однако её эхо можно услышать в родовых и гербовых легендах магнатов Великого княжества Литовского. Большинство крупных родов выводили своё происхождение если не из Древнего Рима, то по крайней мере из средневековой Италии (таким образом косвенно достигая и античных корней). Поэтому можно сказать, что в Литве долго продолжалась самостоятельная традиция государственной преемственности и отдельное от польского историческое сознание, свойственное, правда, только шляхетскому сословию и небольшой части мещанства.
Руськие мифы Подобную ситуацию наблюдаем и у русинов. Вопреки давним утверждениям польских историков следует отметить, что руськие государственные традиции культивировались, и в Речи Посполитой было немало тех, кто считал себя их продолжателями. В любом случае, в первой половине XVII в., особенно на Волыни, но также и на Киевщине, Брацлавщине и Черниговщине происходит возрождение руського исторического сознания. Руських летописных текстов того времени не так много, но религиозная полемическая литература и даже выступления на сеймах являются подтверждением правильности упомянутого утверждения.
Часто ссылались на мифические начала руськой нации выводя её от Иафета. Росла популярность легенды о первой христианизации Руси св. Андреем. Воспевали основателя коренной династии Рюрика, пышность государства во времена Владимира и Ярослава, отмечали значении крещения Руси и факт принятия его из Византии, возвращали значение Киева как столицы.
Сложившееся таким образом историческое сознание безусловно влияло на усиление ощущения инаковости по отношению к полякам. В других примерах конфигурация была сложнее. Значительная часть событий, лиц и мифов, на которые ссылались русины, принадлежала к идеологическому арсеналу Московии (Рюриковичи, св. Андрей, крещения по восточному обряду и т.п.). Реакцией на такие угрозы было, с одной стороны, включение руськой традиции в сарматский миф (о чём будем говорить дальше), а с другой - ссылка на военную "молодую" казацкую традицию. Судя по всему, когда в Украине и на Волыни возрождались традиции руськой исторической государственности, то население Великого княжества Литовского, вышедшее из того же корня (говорим сейчас о первой половине XVII в.), ссылается на литовские традиции, что, вероятно, является одним из элементов, которые в конечном итоге привели к разветвлению на беларусов и украинцев.
Сарматский миф В XVII в. пространство исторического сознания поляков, литовцев и русинов получает будто общее течение в форме сарматского мифа, который постепенно вытесняет, хотя и не отменяет отдельности коренных государственных традиций. Сарматская генеалогия появляется сначала у польских историков, в XVI в. увидевших в сарматах, заселявших в начале нашей эры пространство между Вислой и Днепром, предков собственного народа. С течением времени этот миф породил другие интерпретации. Так, от сарматов выводили всю шляхту Речи Посполитой (среди неё и литовскую, и руськую) или даже всех славян. Постепенно сарматизм потерял внутреннюю логику (что никому не мешало) и превратился в многослойный конгломерат исторических мифов, ассоциаций и убеждений, который сочетал элементы истории всех народов Речи Посполитой. Как среди "сарматских воинов" называли поляков, русинов и литвинов, так и списки святых или поэтов, составленные в XVII в., конструировали по подобной схеме. Таким способом сарматское историческое сознание, не уничтожая руського, литовского или польского, смягчало их противоречия и способствовало процессу создания государственной нации Речи Посполитой.
Пруссия, Инфлянты и другие Здесь стоит ещё сказать о культивировании традиции государственной отдельности Пруссии и Инфлянты. В Гданьске и на польском Поморье в XVI в. образовалась отдельная историческая "школа", которая посылалась на государственную целостность всей Пруссии, являвшуюся продолжением правления крестоносцев. Обращались к традиции восточнопоморских государств-княжеств и племенного единства пруссов. В XVII в. видим, с одной стороны, попытки включения пруссов в сарматское течение, а с другой - постоянную апелляцию к традиции государства крестоносцев. Число сторонников второго направления постоянно уменьшалось, и к середине XVII в. они остались только среди горожан, преимущественно в Гданьске.
Традиции государственной отдельности поддерживались и в Инфлянтах. Этим наследием даже в XVII в. опекалась шляхта немецкого происхождения, к тому времени уже языково полонизированная. Гербовая шляхта Мазовии тоже культивировала память о существовании независимых княжеств. А мазуры ссылались на польскую династическую генеалогию и польские мифы начала. Их историческое сознание уже в XVI в. плотно идентифицировалось с польским.