Языковые и этнические общности Речи Посполитой
Цей пост можна прочитати на українській мові Недавно у меня был пост под названием "Территориально-правовые общности Речи Посполитой". Он представлял собой конспект одного из разделов работы польского историка Генрика Литвина (Henryk Litwin) "Из народа руського. Шляхта Киевщины, Волыни и Брацлавщины (1569-1648)".
Сегодня конспект ещё одного раздела - о языковых и этнических общностях.
В XVI и XVII вв., как и ранее, идентификация с определенной этнической группой по большей части была связана с принадлежностью к языковой общности. Собственно, отдельно первое от второго не существовало. Даже если язык и был отвергнут культуротворческой прослойкой общества (например, литовский), он оставался доказательством первоначальной отдельности.
Латышская общность Именно тогда, когда Инфлянты были частью Речи Посполитой, выработался латышский язык. Ещё в Средние века существовали четыре предлатышские этнические группы, пользовавшиеся собственными диалектами, но уже с начала XVII в. можно говорить о едином народе "лотавов"-латышей. Собственно, латышским разговаривали только крестьяне. У латышей не было коренной шляхты. Вследствие конфессионального многообразия (протестантизм, католицизм и др.) именно язык был основанием их обособленности. Благодаря ему они сохранились.
Прусская общность В том же XVII в. исчез прусский язык (балтийской группы). Пруссы, завоёванные крестоносцами, долго противились языковой германизации, но уже в XVI в. сохранялись лишь остаточные формы их языка. Естественным языком этой общности стал немецкий, а на некоторых территориях - ещё и польский. Вместе с диалектом исчезло и ощущение этнической отдельности.
Литовская общность Совсем иначе произошло с ещё одним балтийским народом - литовцами. Они пользовались двумя диалектами. В XVI и XVII вв. различия между ними были настолько значительными, что современные исследователи говорят о двух отдельных языках - литовском и жмудском. Литовская шляхта поначалу (XIV-XV вв.) подверглась рутенизации, а позднее (XVI-XVII вв.) - полонизации. Родные диалекты остались в употреблении только среди крестьян. Их исчезновению противодействовали миссионерские инициативы и протестантов, и католиков. Обе церкви готовили священников, которые могли бы проводить евангелизацию народным языком. Благодаря этому литовский язык сохранился, хотя и остался только местным, крестьянским выразителем отдельности, тогда как шляхта "употребляла польский".
Немецкая общность А вот немецкий был языком многих общностей. Его влияние часто распространялось независимо от этнических связей. Он стал "народным" языком жителей Инфлянтов - потомков немцев, балтов, скандинавов, а также населения Пруссии, состоявшего и из этнических немцев, и из пруссов, поморян, поляков. Он был языком немецких поселенцев в Великой Польше, объединявшем их с собратьями, проживающими в Священной Римской империи германской нации. Им пользовались горожане немецкого происхождения в Литве, Руси и Польше, хотя их связь с Германией на самом деле была иллюзорной. Поэтому не везде и не обязательно немецкий играл "нациеобразующую" роль. Для жителей Пруссии и Инфлянтов он был символом отдельности относительно поляков, но сами пруссы вовсе не стремились "раствориться" в немецкой стихии. Эмигрантов из Священной Римской империи считали скорее саксонцами, баварцами т.д., а не немцами. В свою очередь, поляки, без разбора, вбрасывали в немецкий котёл также шведов и датчан. Таким образом мы видим, что немецкая языковая обособленность выполняла - в зависимости от территории, среды и лица, принадлежащего к этой общности, - самые разнообразные функции. Немецкоязычный обитатель Пруссии явственно ощущал своё отличие от поляка, но одновременно пришелец из Германии мог легко идентифицировать себя как прусса - гражданина Речи Посполитой.
В Речи Посполитой XVI и XVII вв. поле применения немецкого языка понемногу сужалось. Распространённый среди горожан ещё в первой половине XV в., он в последующих веках подвергался систематическому вытеснению. В Великой Польше язык сохранился благодаря Реформации, пришедшей из Германии, но на других территориях жители городов полонизировались. В Королевской Пруссии, несмотря на экспансию польского, позиции немецкого языка были сильны до 1569 г. После этой даты интенсивность политических контактов способствовала языковой полонизации прусской шляхты, тогда как мещане сопротивлялись этому процессу. В Инфлянтах процессы полонизации происходили легче ещё и потому, что от 20-х гг. XVII в. только небольшая часть этого края оставалась в пределах Речи Посполитой. Ординации 1582, 1598, 1607 гг., касающиеся Инфлянтов, признавали языком деловодства немецкий, а уже Конституция 1677 г. санкционировала применение польского, и это было подтверждением фактического состояния, а не административным принуждением.
Руська общность Влияние руського языка на нациеобразующие процессы в старой Речи Посполитой также неоднозначно. Прежде всего необходимо отметить, что возможно рассмотрение под двумя углами зрения. Современное разделение восточнославянских языков побуждает к исследованиям процесса дифференциации беларуского и украинского языков. В этом контексте мы можем указать на существенные различия диалектов уже в XIV или XV в. Однако это не противоречит утверждению, что в сознании жителей Речи Посполитой XVI или XVII в. существовал один руський язык (вопросы функционирования литургического старославянского языка сейчас не затрагиваются). По этому поводу оценки поляков, литовцев и самых русинов совпадают.
Ситуация осложняется тем, что в течение определенного периода (рубеж XVI и XVII вв.) руський язык одновременно идентифицировал этнических русинов (без разделения на украинцев и белорусов) и был языком администрации Великого княжества Литовского. В тексте III Статута (1588 г.) находим знаковые слова: "Не на каком-то чужом языке, а своём собственном права написанные имеем". Поэтому выступления в защиту руського языка в зависимости от ситуации можно интерпретировать как проявление литовской или руськой обособленности. И это ещё не конец. Руський язык был языком администрации на Волыни и Киевщине, что выделяло их среди других земель Короны, но в тоже время поддерживало связи с Великим княжеством Литовским.
Теперь надо ответить на вопрос, кто пользовался руським языком. Его массово употребляли крестьяне на руських землях Великого княжества Литовского, на Волыни и Украине, частично на Червоной Руси и Подляшье. На этих же территориях на руськом разговаривали жители городов (но обычно не патрициат). Наконец, руськая шляхта, которая ещё в конце XVI в. разговаривала на руськом, в первой половине следующего века частично полностью полонизировалась, а частично стала двуязычной.
Истории руського языка в Речи Посполитой присуща изрядная динамика, поскольку он испытывал одновременные периоды экспансии и упадка. Если шляхта часто отвергает его, переходя на польский, то татары, волохи, греки и тысячи польских крестьян, переселявшиеся в Украину в XVII и XVIII вв., языково рутенизировались.
В XVIII в. руський язык перестал быть языком администрации и на Волыни, и в Украине, и в Великом княжестве Литовском. Вытеснения его с этих позиций польским языком было медленным процессом, начавшимся ещё в XVI в. В первой половине XVII в. было немало выступлений шляхты в защиту особого статуса руського языка. В последние десятилетия этого века судебные акты на всех упомянутых территориях писались уже исключительно на польском. В определённой степени это санкционировало решение т. н. Варшавской конференции 1697 г., которое признавало польский языком администрации в Великом княжестве Литовском.
Польская общность Из этих беглых упоминаний относительно отдельных языков, пребывавших в обиходе в старой Речи Посполитой, вырисовывается картина экспансии тогдашнего польского языка. Однако это утверждение требует пояснений. Польский язык в XVII в. стал языком почти всей шляхты Речи Посполитой, даже если какая-то её часть осталась двуязычной. Эта экспансия распространилась и на города, охватив население немецкого, руського, литовского происхождения, а также и греческого, армянского, еврейского и тому подобное. В то же время польскоязычные сёла можно увидеть практически только на этнических польских территориях и их пограничье.
В такой ситуации польский - как и другие языки - играл двойную роль в создании общественных связей. Он был языком "политического народа", включавшего шляхту всей Речи Посполитой и часть городского патрициата (горизонтальные связи), и одновременно осуществлял интеграционную функцию относительно польской этнической общности (вертикальные связи). О существовании вертикального измерения свидетельствует история "шведского нашествия", когда крестьяне по собственной инициативе становились к бою рядом со шляхтой во имя солидарности против чужих. Различение "своих" и "чужих" происходило по критерию общности языка и религии.
Польский как язык этнической общности не был монолитным. Наличие диалектов сочеталось с делениями по землям. Уроженцы Малой Польши, в чьей речи не было "мазурских" фонетических особенностей, могли "услышать" свою инаковость относительно выходцев из Великой Польши, языку которых эти особенности не были присущи. Ещё больше была диалектная отдельность жителей Мазовии.
Возвращаясь к теме экспансии польского языка, следует отметить, что она не была следствием каких-то действий, имевших принудительный или административный характер. Она выступает как естественный процесс. Даже шляхта, которая добивалась употребления немецкого или руського как языков управления, формулировала эти требования польском. Языковая общность тогда (в XVII в.) не была аргументом в территориальных спорах. Об этом не говорилось, например, во время обоснования польских прав на Силезию или Княжую Пруссию (где проживало немало мазуров). Более существенными были правовые вопросы и исторические обоснования. Государство и пальцем не пошевелило, чтобы культурно полонизировать литовских или руських крестьян - шляхту не касалось, на каком языке говорят её подданные. Даже в королевском городе Кракове польские мещане, которых беспокоила проблема применения польского языка в проповедях в Мариацком костёле, длительное время тщетно добивалась от монарха вмешаться в её разрешение. Языковая полонизация происходила естественным путём, хотя, конечно, была обусловлена конфигурацией политических сил в Речи Посполитой.
Постепенное исчезновение языковых общностей, которые охватывали все общественные сословия, а также функционирование в Речи Посполитой XVI и XVII вв. территориально-правовых общностей ослабляло или вовсе нивелировало этнические связи. Исчезли пруссы, а образовалась общность жителей Пруссии. Этнические поляки, русины, литовцы составляли только часть общностей, которые так назывались. Однако политики и публицисты иногда ссылались на связи "руськой", "польской", "литовской крови". Русины также подчёркивали свою этническую обособленность от поляков и московитов (но мы не встречаем в XVII в. упоминаний об этническом разграничении беларусов и украинцев). Поляки и литовцы тоже выводили свою родовую генеалогию. Чистоту таких деклараций испортило распространение идеологии сарматизма, а вместе с ней теории об общем происхождении всей шляхты Речи Посполитой. Но об этом в другой раз.
Сегодня конспект ещё одного раздела - о языковых и этнических общностях.
В XVI и XVII вв., как и ранее, идентификация с определенной этнической группой по большей части была связана с принадлежностью к языковой общности. Собственно, отдельно первое от второго не существовало. Даже если язык и был отвергнут культуротворческой прослойкой общества (например, литовский), он оставался доказательством первоначальной отдельности.
Латышская общность Именно тогда, когда Инфлянты были частью Речи Посполитой, выработался латышский язык. Ещё в Средние века существовали четыре предлатышские этнические группы, пользовавшиеся собственными диалектами, но уже с начала XVII в. можно говорить о едином народе "лотавов"-латышей. Собственно, латышским разговаривали только крестьяне. У латышей не было коренной шляхты. Вследствие конфессионального многообразия (протестантизм, католицизм и др.) именно язык был основанием их обособленности. Благодаря ему они сохранились.
Прусская общность В том же XVII в. исчез прусский язык (балтийской группы). Пруссы, завоёванные крестоносцами, долго противились языковой германизации, но уже в XVI в. сохранялись лишь остаточные формы их языка. Естественным языком этой общности стал немецкий, а на некоторых территориях - ещё и польский. Вместе с диалектом исчезло и ощущение этнической отдельности.
Литовская общность Совсем иначе произошло с ещё одним балтийским народом - литовцами. Они пользовались двумя диалектами. В XVI и XVII вв. различия между ними были настолько значительными, что современные исследователи говорят о двух отдельных языках - литовском и жмудском. Литовская шляхта поначалу (XIV-XV вв.) подверглась рутенизации, а позднее (XVI-XVII вв.) - полонизации. Родные диалекты остались в употреблении только среди крестьян. Их исчезновению противодействовали миссионерские инициативы и протестантов, и католиков. Обе церкви готовили священников, которые могли бы проводить евангелизацию народным языком. Благодаря этому литовский язык сохранился, хотя и остался только местным, крестьянским выразителем отдельности, тогда как шляхта "употребляла польский".
Немецкая общность А вот немецкий был языком многих общностей. Его влияние часто распространялось независимо от этнических связей. Он стал "народным" языком жителей Инфлянтов - потомков немцев, балтов, скандинавов, а также населения Пруссии, состоявшего и из этнических немцев, и из пруссов, поморян, поляков. Он был языком немецких поселенцев в Великой Польше, объединявшем их с собратьями, проживающими в Священной Римской империи германской нации. Им пользовались горожане немецкого происхождения в Литве, Руси и Польше, хотя их связь с Германией на самом деле была иллюзорной. Поэтому не везде и не обязательно немецкий играл "нациеобразующую" роль. Для жителей Пруссии и Инфлянтов он был символом отдельности относительно поляков, но сами пруссы вовсе не стремились "раствориться" в немецкой стихии. Эмигрантов из Священной Римской империи считали скорее саксонцами, баварцами т.д., а не немцами. В свою очередь, поляки, без разбора, вбрасывали в немецкий котёл также шведов и датчан. Таким образом мы видим, что немецкая языковая обособленность выполняла - в зависимости от территории, среды и лица, принадлежащего к этой общности, - самые разнообразные функции. Немецкоязычный обитатель Пруссии явственно ощущал своё отличие от поляка, но одновременно пришелец из Германии мог легко идентифицировать себя как прусса - гражданина Речи Посполитой.
В Речи Посполитой XVI и XVII вв. поле применения немецкого языка понемногу сужалось. Распространённый среди горожан ещё в первой половине XV в., он в последующих веках подвергался систематическому вытеснению. В Великой Польше язык сохранился благодаря Реформации, пришедшей из Германии, но на других территориях жители городов полонизировались. В Королевской Пруссии, несмотря на экспансию польского, позиции немецкого языка были сильны до 1569 г. После этой даты интенсивность политических контактов способствовала языковой полонизации прусской шляхты, тогда как мещане сопротивлялись этому процессу. В Инфлянтах процессы полонизации происходили легче ещё и потому, что от 20-х гг. XVII в. только небольшая часть этого края оставалась в пределах Речи Посполитой. Ординации 1582, 1598, 1607 гг., касающиеся Инфлянтов, признавали языком деловодства немецкий, а уже Конституция 1677 г. санкционировала применение польского, и это было подтверждением фактического состояния, а не административным принуждением.
Руська общность Влияние руського языка на нациеобразующие процессы в старой Речи Посполитой также неоднозначно. Прежде всего необходимо отметить, что возможно рассмотрение под двумя углами зрения. Современное разделение восточнославянских языков побуждает к исследованиям процесса дифференциации беларуского и украинского языков. В этом контексте мы можем указать на существенные различия диалектов уже в XIV или XV в. Однако это не противоречит утверждению, что в сознании жителей Речи Посполитой XVI или XVII в. существовал один руський язык (вопросы функционирования литургического старославянского языка сейчас не затрагиваются). По этому поводу оценки поляков, литовцев и самых русинов совпадают.
Ситуация осложняется тем, что в течение определенного периода (рубеж XVI и XVII вв.) руський язык одновременно идентифицировал этнических русинов (без разделения на украинцев и белорусов) и был языком администрации Великого княжества Литовского. В тексте III Статута (1588 г.) находим знаковые слова: "Не на каком-то чужом языке, а своём собственном права написанные имеем". Поэтому выступления в защиту руського языка в зависимости от ситуации можно интерпретировать как проявление литовской или руськой обособленности. И это ещё не конец. Руський язык был языком администрации на Волыни и Киевщине, что выделяло их среди других земель Короны, но в тоже время поддерживало связи с Великим княжеством Литовским.
Теперь надо ответить на вопрос, кто пользовался руським языком. Его массово употребляли крестьяне на руських землях Великого княжества Литовского, на Волыни и Украине, частично на Червоной Руси и Подляшье. На этих же территориях на руськом разговаривали жители городов (но обычно не патрициат). Наконец, руськая шляхта, которая ещё в конце XVI в. разговаривала на руськом, в первой половине следующего века частично полностью полонизировалась, а частично стала двуязычной.
Истории руського языка в Речи Посполитой присуща изрядная динамика, поскольку он испытывал одновременные периоды экспансии и упадка. Если шляхта часто отвергает его, переходя на польский, то татары, волохи, греки и тысячи польских крестьян, переселявшиеся в Украину в XVII и XVIII вв., языково рутенизировались.
В XVIII в. руський язык перестал быть языком администрации и на Волыни, и в Украине, и в Великом княжестве Литовском. Вытеснения его с этих позиций польским языком было медленным процессом, начавшимся ещё в XVI в. В первой половине XVII в. было немало выступлений шляхты в защиту особого статуса руського языка. В последние десятилетия этого века судебные акты на всех упомянутых территориях писались уже исключительно на польском. В определённой степени это санкционировало решение т. н. Варшавской конференции 1697 г., которое признавало польский языком администрации в Великом княжестве Литовском.
Польская общность Из этих беглых упоминаний относительно отдельных языков, пребывавших в обиходе в старой Речи Посполитой, вырисовывается картина экспансии тогдашнего польского языка. Однако это утверждение требует пояснений. Польский язык в XVII в. стал языком почти всей шляхты Речи Посполитой, даже если какая-то её часть осталась двуязычной. Эта экспансия распространилась и на города, охватив население немецкого, руського, литовского происхождения, а также и греческого, армянского, еврейского и тому подобное. В то же время польскоязычные сёла можно увидеть практически только на этнических польских территориях и их пограничье.
В такой ситуации польский - как и другие языки - играл двойную роль в создании общественных связей. Он был языком "политического народа", включавшего шляхту всей Речи Посполитой и часть городского патрициата (горизонтальные связи), и одновременно осуществлял интеграционную функцию относительно польской этнической общности (вертикальные связи). О существовании вертикального измерения свидетельствует история "шведского нашествия", когда крестьяне по собственной инициативе становились к бою рядом со шляхтой во имя солидарности против чужих. Различение "своих" и "чужих" происходило по критерию общности языка и религии.
Польский как язык этнической общности не был монолитным. Наличие диалектов сочеталось с делениями по землям. Уроженцы Малой Польши, в чьей речи не было "мазурских" фонетических особенностей, могли "услышать" свою инаковость относительно выходцев из Великой Польши, языку которых эти особенности не были присущи. Ещё больше была диалектная отдельность жителей Мазовии.
Возвращаясь к теме экспансии польского языка, следует отметить, что она не была следствием каких-то действий, имевших принудительный или административный характер. Она выступает как естественный процесс. Даже шляхта, которая добивалась употребления немецкого или руського как языков управления, формулировала эти требования польском. Языковая общность тогда (в XVII в.) не была аргументом в территориальных спорах. Об этом не говорилось, например, во время обоснования польских прав на Силезию или Княжую Пруссию (где проживало немало мазуров). Более существенными были правовые вопросы и исторические обоснования. Государство и пальцем не пошевелило, чтобы культурно полонизировать литовских или руських крестьян - шляхту не касалось, на каком языке говорят её подданные. Даже в королевском городе Кракове польские мещане, которых беспокоила проблема применения польского языка в проповедях в Мариацком костёле, длительное время тщетно добивалась от монарха вмешаться в её разрешение. Языковая полонизация происходила естественным путём, хотя, конечно, была обусловлена конфигурацией политических сил в Речи Посполитой.
Постепенное исчезновение языковых общностей, которые охватывали все общественные сословия, а также функционирование в Речи Посполитой XVI и XVII вв. территориально-правовых общностей ослабляло или вовсе нивелировало этнические связи. Исчезли пруссы, а образовалась общность жителей Пруссии. Этнические поляки, русины, литовцы составляли только часть общностей, которые так назывались. Однако политики и публицисты иногда ссылались на связи "руськой", "польской", "литовской крови". Русины также подчёркивали свою этническую обособленность от поляков и московитов (но мы не встречаем в XVII в. упоминаний об этническом разграничении беларусов и украинцев). Поляки и литовцы тоже выводили свою родовую генеалогию. Чистоту таких деклараций испортило распространение идеологии сарматизма, а вместе с ней теории об общем происхождении всей шляхты Речи Посполитой. Но об этом в другой раз.