В мире Филофея
В своё время Семён Глузман написал в самиздат статью, которая называлась "В мире Филофея" и позднее была напечатана в выходившем в Мюнхене общественно-политическом журнале "Форум" (№ 1, 1982 г., стр. 152 - 162). Статья посвящена известному феномену русской истории - концепции старца Филофея из псковского Елеазарова монастыря.
В качестве своеобразной преамбулы к излагаемому автор пишет:
"Европейская концепция рационального знания, а не "сатори" дзэнского внеинтеллектуального просветления, не "припоминание - врождённое знание" Платона, не "врожденные идеи" Декарта и Лейбница - лежит в основе сложившегося исторического типа мышления, опирающегося на дискурсивное мышление и инсайты человека, осмысливающего тот или иной отрезок прошлого, то или иное событие".
Ну а дальше уже идёт рассмотрение вопросов о московском православии, о том, почему тип мышления, форма сознания, даже сегодня в России являются во многом не логическими, а мифологическими. Почему концепция "Третьего Рима" - это концепция Знания мракобесия, невежества, принципиально отличающаяся от концепции рационального Знания латинского мира.
Полный текст статьи можно скачать перейдя на приведённую выше ссылку, а здесь я привожу её изложение.
"У всякого безумия есть своя логика".
Уильям Шекспир
О личности Филофея мы не знаем почти ничего, но это и неважно. Он ничего не открыл, не осмыслил заново: формула "третьего Рима" была известна и ранее в Византии, на Балканах, да и на самой Руси. Филофей - отец концепции "Москва - третий Рим", ставшей ведущей политической доктриной Московии и затем и России. Доктрины, которую в качестве официальной признали государственная и высшая церковная власти России, которая открыла перед московскими великими князьями и их последователями "блестящее марево всемирной власти" (определение Д.С.Лихачева), и из этого марева вышел живой джин. Сам же Филофей - лишь её символ.
В 1453 году пал Константинополь, Москва стала центром православия, и судьба Московского государства, волей истории оказавшаяся столь неровной и трудноосмысливаемой, показала миру, что живучесть социальной системы и разум далеко не всегда находятся в прямой зависимости.
Живучесть социальной системы и разум далеко не всегда находятся в прямой зависимостиКорни московского православия - в Византии. Православие Византии, просвещённое, эзотерически глубинное, спустя короткое время вылилось в Суздальских землях в некую нечленораздельную эклектическую смесь пёстрых языческих верований и искажённых христианских догм. Абсолютная неграмотность тёмного люда и значительной части служителей культа привела к тому, что извращалось само Священное Писание, канонические тексты, в плохих переводах и копиях терялась суть религиозной этики, т.е. смысл Христовых заповедей. Суть центральной доктрины христианства была искажена. И было одно обстоятельство, исключавшее "вознесение" православия до уровня его источника: московское православие никогда не было в достаточной степени сакрализовано, не было свободно от государственного влияния и контроля (княжеского, потом царского). Церковь, в принципе своём владелица духовных сфер, всегда зависела от мирской власти, от политической ситуации в стране, а то и от прихотей правителя - великого князя или царя. И чем значительнее, ярче была личность престолодержателя, тем более извращалась христианская этика в стране, тем более ущемлялась церковь.
Значительно позднее жизни Филофея традиционное московское православие подверглось реформе: просвещённый и практичный священнослужитель Никон пытался максимально очистить его от изуверских крайностей, языческих включений, от профанации священных текстов неграмотным монашеством. И, главное, Никон пытался разделить власть на две независимые сферы, духовную и мирскую, освободив тем самым церковь от контроля государя и сугубо мирских методов осуществления духовного влияния на паству. Алексей Михайлович, не дал состояться реформе Никона полностью, и после раскола православия церковь осталась в зависимости от политики государя, от его целей. И как апофеоз прежнего полуязыческого православия - фанатическая фигура протопопа Аввакума, истого христианина (в своём понимании), смиренно изрекающего по поводу: "Дайте мне срок, я вам лутчему тому ступлю на горло о Христа Исусе Господе нашем...".
После победы над Новгородом и Псковом великие князья Москвы становятся царями. Московия превратилась в государство, управляемое единоначально самодержавием, определяющим политическую жизнь страны и духовную - её граждан. Если в своё время иудаизм (основа христианства, то есть и православия) определил царю профаническую сферу, отняв у него функции в сфере культа, его самого определив в качестве наследственного вождя и не более, тысячелетия, прошедшие в истории иудаизма и христианства вплоть до появления московского православия, оказались напрасными здесь: царь-самодержец был воплощением Бога, компетентным и властным в сфере сакрального.
Ругательства составляют в языке Грозного наиболее устойчивую и характерную для его языка лексическую группуОставаясь по сути своей тем же человеком, смертным и беспомощным, самодержец (великий князь или царь), будучи к тому же не всегда достаточно образованным, подчинял страну своей субъективности, своим прихотям. Бог не может контролировать человека, если он сам - пресуществление Бога. Иоанн Грозный, яркая, самобытная личность которого (личность, а не инидивидуум!) так много внесла в судьбу русской монархии, таким образом охарактеризован исследователем: "...ругательства составляют в языке Грозного наиболее устойчивую и характерную для его языка лексическую группу" (наблюдение Д.С.Лихачёва).
Дитя Грозного - опричнина, имевшая жестокость методом и целью своей, не знала процессуальных норм, гарантий. А ведь это - XVI век! Именно поэтому гораздо позднее гонимый фанатик Аввакум говорит, имея в виду Никона: "Миленький царь Иван Васильевич скоро бы указ сделал такой собаке". И к характеристике ’"христианской" этики самого Аввакума: "Перво бо Никона - того собаку, разсекли бы начетверо, а потом бы никониян - тех".
То, что писал спустя сто лет после Грозного, в XVII веке, единоверный архидиакон Павел Алеппский, сын антиохийского патриарха Макария, может быть посчитано субъективно сгущённым; но именно эта субъективность, от страха и неприятия увиденного, указывает, что византийскому православию такой "русский стиль" не свойственен: "Если кто желает сократить свою жизнь на пятнадцать лет, пусть едет в страну московитов и живёт среди них как подвижник... Он должен упразднить шутки, смех и развязность... ибо московиты... подсматривают за всеми, сюда приезжающими, нощно и денно, сквозь дверные щели, наблюдая, упражняются ли они непрестанно в смирении, молчании, посте или молитве, или же пьянствуют, забавляются игрой, шумят, насмехаются или бранятся... Как только заметят со стороны кого-либо большой или малый проступок, того немедленно ссылают в страну мрака, отправляют туда вместе с преступниками… ссылают в страны Сибири… удалённые на расстояние целых трех с половиной лет, где море-океан и где нет уже населённых мест".
Каково отношение самого Филофея к Богу и Государю (или к Богу-Государю)? Об этом Филофей высказывается недвусмысленно: Бог и Государь для него - явления одного ряда; государь "поставлен от Бога" и "гражданин вышнего Иерусалима и сын света". Государь - "браздодержатель святых божьих церквей, престол всех, и епископий, и причт, и всего христианского исполнения". Здесь излишни комментарии.
Страны латинского Запада существуют на иных принципах власти и Бога, на ином соотношении сакрального и мирскогоФилофей, желающий распространить влияние Москвы на другие страны, вещает: "Все христианские царства попраны от неверных... придоша в конец и снидошася во едино царство нашего государя". Власть московского государя и московскую форму православия он предлагает перенести в страны латинского Запада, существующие на иных принципах власти и Бога, на ином соотношении сакрального и мирского.
В основе концепции права и способов его функционирования лежит принцип соотношения "индивид-общество". В средние века основным источником права служили религиозные нормы. Там, где христианская традиция превратилась в основную общественную институцию, где общество в большей или меньшей степени последовательно "врастало" в схему христианской этики, правовые нормы постепенно приучались к концепции "антропоцентризма". Несложный принцип "Я уважаю ваши права на жизнь и свободу для того, чтобы каждый из вас уважал моё право на жизнь и свободу" - это трюизм, не имеющий альтернативы в нормально функционирующем сообществе людей, лежащий в основе правовой системы любой цивилизации, хотя с теми или иными вариациями в каждой системе. "Величие демократии состоит не в том, что большинство народа пользуется неограниченной свободой, а в том, что она ставит в центре государства достоинство человека" - это слова современного нам юриста-теоретика, символизирующие тот путь, по которому идёт цивилизация, сформировавшаяся в сфере влияния латинского Запада.
Но почему латинский мир сумел выйти к той форме государства, которую профессор фон Хейдте характеризует так: "Западная демократия направлена на защиту нравственности", а доктрина Филофея - нет?
Европейское знание - атрибутивно, оно есть знание атрибутов Истины, но не её самойВспомним дефиницию Пятигорского: "Для образованного человека современной европейской культуры знание всегда есть нечто внешнее по отношению к человеку, который знает, нечто искомое, достигаемое, обнаруживаемое, словом - любым образом получаемое извне, а не изнутри "я"... Для человека европейской культуры знание всегда объективно; вне зависимости от того, направлено ли оно на объект или на субъект". Иными словами, европейское Знание в принципе, в своём "идеале", всегда формализуемо, формализуемы его метод и цель. Европейское знание - атрибутивно, оно есть знание атрибутов Истины, но не её самой.
О европейском Знании, как бы оно ни было рационально, нельзя сказать, что оно всегда - от Истины. Зачастую в форме Знания кроется ошибка, предрассудок. Но и предрассудок Европы - формализуем, потому что он строится на ошибочных предпосылках, но тем же дискурсивным в своей основе методом, что и истинное рациональное Знание.
Классический Восток не знает концепции рационального знания. Его Знание - внеинтеллектуально, оно - внутреннее для субъекта-обладателя, его пути ближе к чувствам, нежели к рассудку. Оно, - знание эзотерическое, неформализуемое.
Классический Восток не знает концепции рационального знанияИменно поэтому европейская латинская цивилизация рационального знания создала науки, рационально совершенствовала общественные системы, уделяя особое внимание созданию комфортных условий, т.е. условий внешних для каждой составляющей её биопсихологической единицы, для индивида.
Московия не была ни Европой, ни "настоящим" Востоком. Филофей, фактический её идеолог со времён царствования Иоанна IV, резко и однозначно высказывается против любого внецерковного знания (а что есть "православное знание" - мы уже видели). Филофей - против свободы суждений, против Личности. Всем, от простолюдина до царя и святителя, он возбраняет занятия наукой, исследованиями. Ещё при жизни Филофея его отношение к светскому знанию превратилось в официальную доктрину. "Прелестные эллинские басни" так категорически определяет Филофей всю культуру дохристианского мира. Мракобесие Филофея - и основа его мировоззрения, и система построенного им мира.
Мракобесие Филофея - и основа его мировоззрения, и система построенного им мира. Без реформы Никона, т.е. без значительной уступки Знанию, "третий Рим" не стал бы возможенБез реформы Никона, т.е. без значительной уступки Знанию, "третий Рим" не стал бы возможен. Почему все то, что обусловило прогресс латинского мира, осуждается Филофеем в качестве "прелестных эллинских басен"? Почему его мнение в этом совпало с действительным состоянием в государстве, непоколебимо следовавшем по векам к "третьему Риму"? Воля ли это правителей страны и особенности личности Филофея или неизбежный феномен "третьего пути" Знания? И неизбежна ли взаимообусловленность деспотии (тирании) и мракобесия (невежества, нуль-знания и т. п.)?
Ещё в XV-XVI веках в Московском государстве обсуждались польза-вред книжного чтения и просвещения. И это - историческая и логическая закономерность. Ведь "вси христианские царства попраны от неверных... придоша в конец и снидошася во едино царство нашего государя". Кто же они, неверные?
Петрарка: "Ad quid sumus? unde et quo pergimus?" (Для чего мы? Откуда и куда идем?), в этом вопросе поэта - одна из центральных проблем гуманистического мировоззрения, идея самопознания.
Леонардо Бруни (первая половина XV века): "В любом возрасте ничего не было для меня более любезного, ничего я так не искал, как того, чтобы собраться при первой возможности с учёными людьми и поделиться с ними тем, о чем я читал и раздумывал и в чем усомнился, и выслушать их суждение об этих вещах..."
Пико Делла Мирандола: "Человек есть... промежуток между неизменной вечностью и текущим временем".
Филофей плотно, на века закрывает Московию от "иной веры", oт ЗнанияВ латинской Европе рождается гуманизм, раскрепощённая самоценная личность…, а Филофей плотно, на века закрывает Московию от "иной веры”. От Знания. Способ мышления Филофея и есть основа его мироощущения. Весь комплекс культуры, с его внутренними натяжениями и антиномиями, необходимо соотносится с "логикой" самопостроения культуры, определяющей самосознание её деятелей, но именно поэтому незаметной для них.
...Но так ли всё благополучно обстояло в Европе, всегда ли и всё там (в эпоху Филофея) определялось Знанием?
Нет, не всегда. Во-первых, потому что зачастую в одежды Знания облачен предрассудок, ошибка (поскольку знание - не от Бога, оно добывается нами в трудах и поисках); во-вторых, для Европы было характерно чрезмерное распространение юрисдикции церкви в миру. И если опричнину Иоанна IV сопоставлять с инквизиционными трибуналами, следует помнить существенное отличие: инквизиционный суд знал процессуальную норму, гарантию; показания, данные там под пыткой, считались недействительными, если они не подтверждались обвиняемым добровольно спустя сутки. По окончании расследования инквизиционное право (если позволительно так его определить) и современное ему мирское, светское право допускали одну существенную логическую погрешность: к духовным прегрешениям применялись сугубо светские санкции (в том числе и костёр).
Филофей, вещающий "...снидошася во едино царство нашего государя", всего этого не знает, для него основное и единственное: "два Рима падоша, а третий стоит, а четвёртому не бывати".
Если спрямленный путь Европы можно определить как направленный к цели-человеку, к личности, то путь Московской Руси, путь Филофея - к цели-государству, т.е. к реалии сугубо функциональной, оппозиционной к личности, к свободе воли (свобода воли как внутренне осознанная субъектом свобода выбора).
Без реформы Никона (в том виде, как она состоялась) путь "третьего Рима" остался бы утопией, ибо государство, даже деспотическое, не может существовать без минимального атрибутивного Знания. Примитивно понимаемая православная вера отвергала глубинное знание, будто ощущая таящуюся в нем свою смерть. Теория Филофея была принята в качестве идеологической доктрины, но с малочисленными поправками на "жизненность".
Третий Рим, с его концепцией Знания - мракобесием (невежеством, нуль-знанием), выстоял. Филофей провидел его жизнь и провидел его смерть: знание, тщательно скрываемое от ищущих глаз, подобно Кащеевой игле, таящей его кончину
А Филофей... Им не руководили меркантильные соображения, он не был тираном, властителем и не стремился к власти. Филофей - идеалист, но из тех, чьи устремления интеллекта рождают худшие образчики зла.
В качестве своеобразной преамбулы к излагаемому автор пишет:
"Европейская концепция рационального знания, а не "сатори" дзэнского внеинтеллектуального просветления, не "припоминание - врождённое знание" Платона, не "врожденные идеи" Декарта и Лейбница - лежит в основе сложившегося исторического типа мышления, опирающегося на дискурсивное мышление и инсайты человека, осмысливающего тот или иной отрезок прошлого, то или иное событие".
Ну а дальше уже идёт рассмотрение вопросов о московском православии, о том, почему тип мышления, форма сознания, даже сегодня в России являются во многом не логическими, а мифологическими. Почему концепция "Третьего Рима" - это концепция Знания мракобесия, невежества, принципиально отличающаяся от концепции рационального Знания латинского мира.
Полный текст статьи можно скачать перейдя на приведённую выше ссылку, а здесь я привожу её изложение.
"У всякого безумия есть своя логика".
Уильям Шекспир
О личности Филофея мы не знаем почти ничего, но это и неважно. Он ничего не открыл, не осмыслил заново: формула "третьего Рима" была известна и ранее в Византии, на Балканах, да и на самой Руси. Филофей - отец концепции "Москва - третий Рим", ставшей ведущей политической доктриной Московии и затем и России. Доктрины, которую в качестве официальной признали государственная и высшая церковная власти России, которая открыла перед московскими великими князьями и их последователями "блестящее марево всемирной власти" (определение Д.С.Лихачева), и из этого марева вышел живой джин. Сам же Филофей - лишь её символ.
В 1453 году пал Константинополь, Москва стала центром православия, и судьба Московского государства, волей истории оказавшаяся столь неровной и трудноосмысливаемой, показала миру, что живучесть социальной системы и разум далеко не всегда находятся в прямой зависимости.
Живучесть социальной системы и разум далеко не всегда находятся в прямой зависимостиКорни московского православия - в Византии. Православие Византии, просвещённое, эзотерически глубинное, спустя короткое время вылилось в Суздальских землях в некую нечленораздельную эклектическую смесь пёстрых языческих верований и искажённых христианских догм. Абсолютная неграмотность тёмного люда и значительной части служителей культа привела к тому, что извращалось само Священное Писание, канонические тексты, в плохих переводах и копиях терялась суть религиозной этики, т.е. смысл Христовых заповедей. Суть центральной доктрины христианства была искажена. И было одно обстоятельство, исключавшее "вознесение" православия до уровня его источника: московское православие никогда не было в достаточной степени сакрализовано, не было свободно от государственного влияния и контроля (княжеского, потом царского). Церковь, в принципе своём владелица духовных сфер, всегда зависела от мирской власти, от политической ситуации в стране, а то и от прихотей правителя - великого князя или царя. И чем значительнее, ярче была личность престолодержателя, тем более извращалась христианская этика в стране, тем более ущемлялась церковь.
Значительно позднее жизни Филофея традиционное московское православие подверглось реформе: просвещённый и практичный священнослужитель Никон пытался максимально очистить его от изуверских крайностей, языческих включений, от профанации священных текстов неграмотным монашеством. И, главное, Никон пытался разделить власть на две независимые сферы, духовную и мирскую, освободив тем самым церковь от контроля государя и сугубо мирских методов осуществления духовного влияния на паству. Алексей Михайлович, не дал состояться реформе Никона полностью, и после раскола православия церковь осталась в зависимости от политики государя, от его целей. И как апофеоз прежнего полуязыческого православия - фанатическая фигура протопопа Аввакума, истого христианина (в своём понимании), смиренно изрекающего по поводу: "Дайте мне срок, я вам лутчему тому ступлю на горло о Христа Исусе Господе нашем...".
После победы над Новгородом и Псковом великие князья Москвы становятся царями. Московия превратилась в государство, управляемое единоначально самодержавием, определяющим политическую жизнь страны и духовную - её граждан. Если в своё время иудаизм (основа христианства, то есть и православия) определил царю профаническую сферу, отняв у него функции в сфере культа, его самого определив в качестве наследственного вождя и не более, тысячелетия, прошедшие в истории иудаизма и христианства вплоть до появления московского православия, оказались напрасными здесь: царь-самодержец был воплощением Бога, компетентным и властным в сфере сакрального.
Ругательства составляют в языке Грозного наиболее устойчивую и характерную для его языка лексическую группуОставаясь по сути своей тем же человеком, смертным и беспомощным, самодержец (великий князь или царь), будучи к тому же не всегда достаточно образованным, подчинял страну своей субъективности, своим прихотям. Бог не может контролировать человека, если он сам - пресуществление Бога. Иоанн Грозный, яркая, самобытная личность которого (личность, а не инидивидуум!) так много внесла в судьбу русской монархии, таким образом охарактеризован исследователем: "...ругательства составляют в языке Грозного наиболее устойчивую и характерную для его языка лексическую группу" (наблюдение Д.С.Лихачёва).
Дитя Грозного - опричнина, имевшая жестокость методом и целью своей, не знала процессуальных норм, гарантий. А ведь это - XVI век! Именно поэтому гораздо позднее гонимый фанатик Аввакум говорит, имея в виду Никона: "Миленький царь Иван Васильевич скоро бы указ сделал такой собаке". И к характеристике ’"христианской" этики самого Аввакума: "Перво бо Никона - того собаку, разсекли бы начетверо, а потом бы никониян - тех".
То, что писал спустя сто лет после Грозного, в XVII веке, единоверный архидиакон Павел Алеппский, сын антиохийского патриарха Макария, может быть посчитано субъективно сгущённым; но именно эта субъективность, от страха и неприятия увиденного, указывает, что византийскому православию такой "русский стиль" не свойственен: "Если кто желает сократить свою жизнь на пятнадцать лет, пусть едет в страну московитов и живёт среди них как подвижник... Он должен упразднить шутки, смех и развязность... ибо московиты... подсматривают за всеми, сюда приезжающими, нощно и денно, сквозь дверные щели, наблюдая, упражняются ли они непрестанно в смирении, молчании, посте или молитве, или же пьянствуют, забавляются игрой, шумят, насмехаются или бранятся... Как только заметят со стороны кого-либо большой или малый проступок, того немедленно ссылают в страну мрака, отправляют туда вместе с преступниками… ссылают в страны Сибири… удалённые на расстояние целых трех с половиной лет, где море-океан и где нет уже населённых мест".
Каково отношение самого Филофея к Богу и Государю (или к Богу-Государю)? Об этом Филофей высказывается недвусмысленно: Бог и Государь для него - явления одного ряда; государь "поставлен от Бога" и "гражданин вышнего Иерусалима и сын света". Государь - "браздодержатель святых божьих церквей, престол всех, и епископий, и причт, и всего христианского исполнения". Здесь излишни комментарии.
Страны латинского Запада существуют на иных принципах власти и Бога, на ином соотношении сакрального и мирскогоФилофей, желающий распространить влияние Москвы на другие страны, вещает: "Все христианские царства попраны от неверных... придоша в конец и снидошася во едино царство нашего государя". Власть московского государя и московскую форму православия он предлагает перенести в страны латинского Запада, существующие на иных принципах власти и Бога, на ином соотношении сакрального и мирского.
В основе концепции права и способов его функционирования лежит принцип соотношения "индивид-общество". В средние века основным источником права служили религиозные нормы. Там, где христианская традиция превратилась в основную общественную институцию, где общество в большей или меньшей степени последовательно "врастало" в схему христианской этики, правовые нормы постепенно приучались к концепции "антропоцентризма". Несложный принцип "Я уважаю ваши права на жизнь и свободу для того, чтобы каждый из вас уважал моё право на жизнь и свободу" - это трюизм, не имеющий альтернативы в нормально функционирующем сообществе людей, лежащий в основе правовой системы любой цивилизации, хотя с теми или иными вариациями в каждой системе. "Величие демократии состоит не в том, что большинство народа пользуется неограниченной свободой, а в том, что она ставит в центре государства достоинство человека" - это слова современного нам юриста-теоретика, символизирующие тот путь, по которому идёт цивилизация, сформировавшаяся в сфере влияния латинского Запада.
Но почему латинский мир сумел выйти к той форме государства, которую профессор фон Хейдте характеризует так: "Западная демократия направлена на защиту нравственности", а доктрина Филофея - нет?
Европейское знание - атрибутивно, оно есть знание атрибутов Истины, но не её самойВспомним дефиницию Пятигорского: "Для образованного человека современной европейской культуры знание всегда есть нечто внешнее по отношению к человеку, который знает, нечто искомое, достигаемое, обнаруживаемое, словом - любым образом получаемое извне, а не изнутри "я"... Для человека европейской культуры знание всегда объективно; вне зависимости от того, направлено ли оно на объект или на субъект". Иными словами, европейское Знание в принципе, в своём "идеале", всегда формализуемо, формализуемы его метод и цель. Европейское знание - атрибутивно, оно есть знание атрибутов Истины, но не её самой.
О европейском Знании, как бы оно ни было рационально, нельзя сказать, что оно всегда - от Истины. Зачастую в форме Знания кроется ошибка, предрассудок. Но и предрассудок Европы - формализуем, потому что он строится на ошибочных предпосылках, но тем же дискурсивным в своей основе методом, что и истинное рациональное Знание.
Классический Восток не знает концепции рационального знания. Его Знание - внеинтеллектуально, оно - внутреннее для субъекта-обладателя, его пути ближе к чувствам, нежели к рассудку. Оно, - знание эзотерическое, неформализуемое.
Классический Восток не знает концепции рационального знанияИменно поэтому европейская латинская цивилизация рационального знания создала науки, рационально совершенствовала общественные системы, уделяя особое внимание созданию комфортных условий, т.е. условий внешних для каждой составляющей её биопсихологической единицы, для индивида.
Московия не была ни Европой, ни "настоящим" Востоком. Филофей, фактический её идеолог со времён царствования Иоанна IV, резко и однозначно высказывается против любого внецерковного знания (а что есть "православное знание" - мы уже видели). Филофей - против свободы суждений, против Личности. Всем, от простолюдина до царя и святителя, он возбраняет занятия наукой, исследованиями. Ещё при жизни Филофея его отношение к светскому знанию превратилось в официальную доктрину. "Прелестные эллинские басни" так категорически определяет Филофей всю культуру дохристианского мира. Мракобесие Филофея - и основа его мировоззрения, и система построенного им мира.
Мракобесие Филофея - и основа его мировоззрения, и система построенного им мира. Без реформы Никона, т.е. без значительной уступки Знанию, "третий Рим" не стал бы возможенБез реформы Никона, т.е. без значительной уступки Знанию, "третий Рим" не стал бы возможен. Почему все то, что обусловило прогресс латинского мира, осуждается Филофеем в качестве "прелестных эллинских басен"? Почему его мнение в этом совпало с действительным состоянием в государстве, непоколебимо следовавшем по векам к "третьему Риму"? Воля ли это правителей страны и особенности личности Филофея или неизбежный феномен "третьего пути" Знания? И неизбежна ли взаимообусловленность деспотии (тирании) и мракобесия (невежества, нуль-знания и т. п.)?
Ещё в XV-XVI веках в Московском государстве обсуждались польза-вред книжного чтения и просвещения. И это - историческая и логическая закономерность. Ведь "вси христианские царства попраны от неверных... придоша в конец и снидошася во едино царство нашего государя". Кто же они, неверные?
Петрарка: "Ad quid sumus? unde et quo pergimus?" (Для чего мы? Откуда и куда идем?), в этом вопросе поэта - одна из центральных проблем гуманистического мировоззрения, идея самопознания.
Леонардо Бруни (первая половина XV века): "В любом возрасте ничего не было для меня более любезного, ничего я так не искал, как того, чтобы собраться при первой возможности с учёными людьми и поделиться с ними тем, о чем я читал и раздумывал и в чем усомнился, и выслушать их суждение об этих вещах..."
Пико Делла Мирандола: "Человек есть... промежуток между неизменной вечностью и текущим временем".
Филофей плотно, на века закрывает Московию от "иной веры", oт ЗнанияВ латинской Европе рождается гуманизм, раскрепощённая самоценная личность…, а Филофей плотно, на века закрывает Московию от "иной веры”. От Знания. Способ мышления Филофея и есть основа его мироощущения. Весь комплекс культуры, с его внутренними натяжениями и антиномиями, необходимо соотносится с "логикой" самопостроения культуры, определяющей самосознание её деятелей, но именно поэтому незаметной для них.
...Но так ли всё благополучно обстояло в Европе, всегда ли и всё там (в эпоху Филофея) определялось Знанием?
Нет, не всегда. Во-первых, потому что зачастую в одежды Знания облачен предрассудок, ошибка (поскольку знание - не от Бога, оно добывается нами в трудах и поисках); во-вторых, для Европы было характерно чрезмерное распространение юрисдикции церкви в миру. И если опричнину Иоанна IV сопоставлять с инквизиционными трибуналами, следует помнить существенное отличие: инквизиционный суд знал процессуальную норму, гарантию; показания, данные там под пыткой, считались недействительными, если они не подтверждались обвиняемым добровольно спустя сутки. По окончании расследования инквизиционное право (если позволительно так его определить) и современное ему мирское, светское право допускали одну существенную логическую погрешность: к духовным прегрешениям применялись сугубо светские санкции (в том числе и костёр).
Филофей, вещающий "...снидошася во едино царство нашего государя", всего этого не знает, для него основное и единственное: "два Рима падоша, а третий стоит, а четвёртому не бывати".
Если спрямленный путь Европы можно определить как направленный к цели-человеку, к личности, то путь Московской Руси, путь Филофея - к цели-государству, т.е. к реалии сугубо функциональной, оппозиционной к личности, к свободе воли (свобода воли как внутренне осознанная субъектом свобода выбора).
Без реформы Никона (в том виде, как она состоялась) путь "третьего Рима" остался бы утопией, ибо государство, даже деспотическое, не может существовать без минимального атрибутивного Знания. Примитивно понимаемая православная вера отвергала глубинное знание, будто ощущая таящуюся в нем свою смерть. Теория Филофея была принята в качестве идеологической доктрины, но с малочисленными поправками на "жизненность".
Третий Рим, с его концепцией Знания - мракобесием (невежеством, нуль-знанием), выстоял. Филофей провидел его жизнь и провидел его смерть: знание, тщательно скрываемое от ищущих глаз, подобно Кащеевой игле, таящей его кончину
А Филофей... Им не руководили меркантильные соображения, он не был тираном, властителем и не стремился к власти. Филофей - идеалист, но из тех, чьи устремления интеллекта рождают худшие образчики зла.