Философия философии - 8 или "Свобода: ничтожна и абсолютна"
В одной из предыдущих бесед, говоря о неуюте как о философском концепте, мы упомянули его иерархичность. Скоро мы поговорим о ней подробнее. Сегодня же обратим внимание на термин «свобода», к которому мы собираемся прибегать в предстоящем рассуждении. Бросается в глаза условность данного термина, трудно себе представить что-то более бессмысленное, чем свобода «как таковая», т.е. воспринимаемая вне какого-либо ограничивающего контекста. Тем не менее, приблизительная интерпретация термина нам интуитивно доступна, и с известной степенью вольности мы можем заявить, что свобода - это такой образ существования субъекта, когда некоторая часть желаемого им беспрепятственно материализуется в действительное. Все нюансы, связанные с трактовкой свободы, кроются в этой самой «некоторой части»: в том, насколько она велика, что именно в себе содержит, чем задана и т.д. Вариаций несчётное множество, но ясно одно: эта часть не может быть бесконечно велика, и эта часть не может быть бесконечно мала - т.е., с одной стороны, никто не волен избежать смерти, а с другой - всякому доступен хотя бы произвол мысли. Никаких других ясностей в этом вопросе нет, и тот факт, что свободу не измерить простым взвешиванием на весах качества и количества, традиционно обыгрывается в литературе и прочих искусствах, когда перед нами стараются раскрыть различные «казусы», что нищий, например, свободнее миллионера, и т.п.
По причине относительности свободы жизнь человеческая парадоксальна и трагична. Парадокс состоит в одновременности недостатка и избытка свободы, а трагедия в том, что человеку приходится страдать как от одного, так и от другого аспекта проявления собственной свободы. Сразу же оговоримся: речь здесь не о страдании эмоционального толка, что лежит на поверхности психики и заставляет лить слёзы или биться головой о стену; речь о глубинном диссонансе в мышлении, результирующем в скрытом психологическом дискомфорте и являющемся функциональной предтечей базовых форм философского неуюта (о которых в следующей беседе). Возникают эти страдания как на малой, повседневной шкале, так и в высшей своей форме, когда в досужий и невесёлый час человек задаёт себе два извечных вопроса: зачем я живу и почему я должен умереть. По первому вопросу заметим, что все рассуждения о «смысле жизни» так или иначе сводятся к (бесплодному) поиску в ней «правильного пути», что означает последовательное отсечение путей А и Б в пользу некого пути В, и сам тот факт, что мы усматриваем возможность произвольно перебирать варианты, назначая к реализации какой-то один, говорит о нашей свободе, а проблематичность выбора говорит о её избыточности и вызываемом ею страдании. Однако, при всей неясности цели нашего существования мы, тем не менее, изрядно озабочены его конечностью; с одной стороны, наша озабоченность - биологически обусловленный феномен, а с другой - вторая часть упомянутого страдания, на это раз уже не от избытка, а от нехватки свободы. Дуализм характера человеческой свободы и, соответственно, дуализм человеческого страдания объясняется его, человека, уникальностью в этом мире, его категориальной неприкаянностью. Поэтически говоря, человек страдает оттого, что не всемогущий Бог, и не бездушный камень.