Ein Zwei Drei Waltz
Глава IV.
Здесь бродят тени, ими движет запах денег,
Боль других и холод греют им сердца
Связь времен распалась - и Злодей, и Светлый Гений
Тесно сплелись в объятьях, их различить нельзя...
Ария “Я не сошел с ума”
Тот вечер Харука будет помнить смутно, единственными четкими образами будут его темный затылок, опоясанный золотым венком, треск множества свечей и общая алая атмосфера.
- Сейчас ты увидишь всю грязь вашего мира. Она никогда не менялась, масштабы только лишь увеличивались, но это болото существовало всегда. Ты увидишь. Услышишь. И сегодня я даю тебе право самой решать, кто чего достоин. Мы ведь играем, Харука? Правда? Так сегодня партию ведешь ты!
И не касаясь теплого гладкого, скрытого за прозрачным лаком дерева дверей, он распахнул их, будто бы врата в Эдем или Чистилище. Разница была не важна. Жадным зверем на Харуку накинулся страшный даже сейчас шум творящегося в зале карнавала. Глаза слепили золотые отсветы от масок танцующих пар, от нервных мизинцев мужчин подрагивающих на бокалах, от их печаток, от открытых шей женщин, сливаясь в дугу с бликами от мочек ушей. Золото правило, оно кралось Харуке в голову, злясь и вскипая, чернея и разжижаясь, когда почти безрезультатно билось о придуманную стену. А ему на помощь приходило алое коварство вечерних платьев, открывающих желтые от света свечей спины, из которых, казалось, почти росли крылья гадких гарпий, или праздность расшитых узорами камзолов, имеющая тот же цвет. Чертовски напоминало запекшуюся кровь. За вычурной лепниной, объясняющей всю прелесть телесной страсти, царил мрак, свечи не могли рассеять его. Черный потолок казался самым чистым местом всего мира, сжавшегося до одного маскарада. Над головами летали ряженные циркачи, другие сновали с шутками среди толпы, кто-то жонглировал сочными яблоками, чем-то схожими с плодами работы палача. Посреди зала для не устающих музыкантов была сделана каменная чаша, павшая на плечи всегда молчащим изваяниям с уставшими человеческими лицами. Таким маскарад был внешне, и Харука искренне боялась узнать каков он внутри.
- Что это? Что тут творится?
- Это мой подарок тебе, Харука. Впусти их…
Легко ему было говорить, он закусывал такими шутками в полдень и упивался ими ночью, как обычно из эпохи в эпоху, жаждая сна, но получая лишь смутную пытку реальности. А Харука боялась. Шутка ли, впитывать каждую мимолетную мысль жадной до похоти, денег и власти толпы. Но интересно было бы проверить себя, а выдержит ли она? Действительно ли она стала такой же, как и он? Он? А кто он? Хотя какая сейчас разница, он даровал ей не только несмываемую усталость и безразличие, благодаря нему она познала и чистую свободу. Раньше так хотела ее вкусить. И на удивление такой далекий и запретный плод не был ни сладким, как положено, ни горьким, как ожидалось. Он освежал, пах морозным воздухом и лимонами.
Харука расслабилась. С восторженным ревом победителей рванулись глумиться над ее существом все тайные и явные мысли и чувства окружающих ее людей. Можно было задохнуться, утонуть в них, поддавшись затягивающему чувству. В одиночку не совладать с этим облезлым злым, как волки по весне, потоком. Но она не одна, рядом он, тот, кто с таким трепетом и нежным страхом сжимает ее плечо, чтобы она не потерялась. Харука была благодарна.
- Я пьянею…
- Это нормально. С непривычки всегда так.
- Голова кружится… Смешно… Чувствую себя грязной.
- Это не твоя грязь, Харука. Перестань. Считай это новым развлечением, поиграй со всеми, выйди победительницей. Ты же воин! Будь воительницей, но с улыбкой! Улыбайся, людям это нравится!
Он протянул ей свою большую теплую ладонь в мягкой белой перчатке, она приняла ее, и все закружилось в неторопливом, ленивом танце. Харука не привыкла танцевать с мужчиной, ведущая роль всегда была за ней, по началу она смущалась, излишне перетаптывалась, все время глядя под ноги. А он все вел и вел ее в глубину зала, умело поддразнивая разливающуюся из чаши музыку своими строгими и властными движениями. Странная пара кружила среди другого танцующего люда, черный широкоплечий владелец мягких глаз, матово сверкающих под маской светлого ангела и белоснежный бес со встрепанными волосами, тонкий и хрупкий, с коротким летящим плащом за спиной. Харука, наконец, решила подыграть, расслабившись, и с усмешкой посмотрела ему в глаза. Танец принял другие очертания, вели они оба, друг друга, один продолжал движение другого. Танец стал яростнее и великолепнее. Казалось, что не музыка рождает его, что не взволнованные голоса скрипок подгоняют их, не глухие удары барабанов и звонкие трели скрипок, а кружащие ангел и бес задают общий ритм. Харука начала смеяться, закрыв глаза и откинув голову назад, зачем-то сильно сжав его плечо и руку.
- Не отпускай меня. Слышишь? Не отпускай…
Ее шепот заставил его наплевать на тяжелую близость и привлечь ее к себе. Харука одобряюще улыбнулась и полностью отдалась в его власть. Гул одолевал ее. Но каков же приторно сладок он был! Он был не прав, когда говорил, что правящие слепым миром однообразны и нечисты. Нет, все до одного они были разными. Харука слышала речи и думы священнослужителя общающегося с известным в определенных кругах человеком, имеющим установленную репутацию и славу, славу первоклассного чистильщика. Эти двое говорили о поэзии. И лились мысли убийцы чище, чем мысли проповедника. Первый мечтал о покое и маленьком сыне, второй же о ночи в женском монастыре. На мягком кресле скромно сидела девушка, скорее даже неразумный на вид ребенок, в форме средней школы, она не сводила глаз с танцующей пары - седовласого поджарого мужчины и его спутницы с агрессивно нарисованными бровями. С виду дочь и ее родители. В какой-то мере это было так. Они - опекуны девочки, добрые люди, забравшие ребенка из приюта. Отец, который приучил школьницу к своим ночным визитам, и мать, запирающая ее в темной кладовке, когда у нее случались личные гости. Девочку хотелось бы пожалеть, если бы не тот маленький бутылек яда, принесенный глупым обожателем из ее класса, которого уже никто не увидит, и не намерение школьницы опустошить его над вечерним молоком любящих родителей. Но все, без исключения, кто праздновал в зале, робко желал прощения за все свои грехи, мысли и еще не свершившиеся преступления.
- Скажи, как можно очиститься от себя?
- Только смертью.
- Как книжно… Мне не нравится. Я хочу что-нибудь более яркое и запоминающееся!
- Зачем тебе это? Хочешь подарить им прощение?
- А что бы сделал ты?
- То же, что и всегда - не трогал бы ни какую из этих душонок, мои перчатки не так уж и легко отстирываются…
- А я хочу! Я очень хочу! Слышишь? Ты добился своего… Я…
- Тише. Ты получишь то, что пожелаешь, но сначала удостоверься, что убиваешь зверей, а не людей.
Он прекратил танец и разговор и развернул ее за плечи в сторону накрытого стола, ломящегося от всяческих яств и напитков. Там аккуратно, чтобы не разбить, ставила на поднос хрустальные бокалы девушка. Она была неприметной, самой обыкновенной, волосы любого цвета от темных до светлых, глаза может и серые, а скорее голубые, но некоторым покажутся и зелеными, фигура такая, что кто-то может и обернуться ей в след, а кто-то лишь неодобрительно сморщится. Харука вглядывалась в нее, видя только свет, не различая даже лица.
- Кто она?
- Она? Да никто, собственно. Так, прислуга, нанялась сюда через небольшое агентство, учится где-то там и довольно не плохо. Я не про это. Как человек она не представляет ничего интересного. Но! Она может разрушить всю эту картинку, которую видим только ты и я.
- Почему?
- Невинность, Харука. Невинность тела, духа и мыслей. В сущности, сегодня в этом зале только общий макет всего мира. Мира, которому ты пожелала смерти, но умерла бы и эта девушка. Разве тебе не было бы потом жаль ее? Напрасных и лишних смертей и так слишком много, но в чем же, по-твоему, провинилась она? Видишь? Она даже боится за эти стекляшки…
- И что? Что ты хочешь этим доказать мне? Ты, ты… Ты…
- Я, Харука, кто же еще-то? Доказывать не моя профессия, рушить и создавать тоже. Но, давай уясним один вопрос на будущее, и сделаем это на примере этой девушки. Кстати, ты слышишь, как ее зовут?
- Да какая разница?
- Логично. Так вот, она чиста, она по-своему прекрасна, добродушна, мила и еще чего-нибудь минут на сорок хвалебных речей. Но, представь, что ей предложили учебу заграницей. Она всегда мечтала об этом, и теперь ее от мечты отделяет лишь один тест. Она его напишет. Но займет только второе место по балам. Почти непреодолимой преградой возникнет еще один неизвестный вундеркинд. А ей так хочется уехать от этой постылой ей жизни и прислуживать не здесь, а где-нибудь за океаном. Как думаешь, что она сделает для достижения своей цели?
- Сдаюсь.
- Предположим, что у нашей чистой девы хватит фантазии и умения вывести из строя конкурента. Не важно как. И вот она уже садится в самолет и отчаливает в новую жизнь. Но! То, что получилось у нее в первый раз, она решит повторить и в следующие. Люди называют это успехом. Победой. Еще как-то, но я не страдал никогда жаждой познания вашего языкознания.
- И в чем же мораль?
- Ни в чем! Просто решил развлечь тебя. Это как колода карт, то что я… ну или мы с тобой ей вытянем, то и будет. Понимаешь?
- Нет, не понимаю. То ты мне говоришь про каких-то людей, то тычешь носом в эту девчонку. Плевать мне на нее.
- И мне плевать. Выпить хочешь?
Харука согласно кивнула и осталась одна среди льющейся музыки. Она продолжала смотреть на девушку, пытаясь зацепить ее нить мыслей среди остального гама. Получилось, и Харука раздосадовано поморщилась. Да, девушка была чиста телом, свежа незамутненным пороками разумом, но это был лишь ее собственный морок такой же, что и создавал он, только чуть слабее. Девушка презирала всех, к кому обращалась с заискивающей улыбкой и предлагала бокал с пенящимся напитком. Свет, льющийся из нее, был всеобщим обманом, да, ей еще не приходилось грешить так, чтобы это свечение потускнело, но внутри девушка была неприятна. У людей есть такая странная особенность - красота, которая отталкивает. Харука усмехнулась, поймав себя на мысли, что начинает рассуждать как он. Девушка с подносом перестала ее интересовать, она ничем практически не отличается от других, к чему она ей? Харука огляделась в поисках высокой черной фигуры и встретилась взглядом со старой цыганкой. Ничего удивительного в этой встречи не было, циркачи всех мастей сновали по залу, эта женщина наверняка одна из них. Цыганка полными животного страха глазами смотрела в лицо Харуки, поймав ответный взгляд, она поспешила вцепиться в какой-то амулет, висящий у нее на шее. Бес с белесых одеждах устало потянулась к мыслям женщины. Перед глазами начали мелькать картинки из чужой жизни, ничего интересного, а потом удалось поймать картину настоящего глазами цыганки. Харука увидела себя, и от своего вида захотелось громко смеяться. Она была монстром, похожим на тех, кого сама же и рубила своим мечом. Ее маска беса стала ее лицом, и, казалось, что уже начинают расти темные рожки, кончики уже показались в светлых прядях. С удивлением, понимая, что образ не пугает ее, Харука задумчиво оглядела веселящихся людей, уже зная, чем закончится вечер. Цыганка смело подходила к ней, было видно, что каждый шаг дается ей с неимоверным трудом, еще бы! Иди навстречу страху всегда нелегко. Появился он, незамеченный отвлекшейся девушкой.
- Ну, так, что ты решила?
- А? Я? Хм… Ничего. Мыслить надо глобальнее, не зацикливаясь на одной единственной душонке.
- Разумно, молодец. Куда ты смотришь?
Он обернулся и тоже увидел остановившуюся в смятении цыганку. Харука усмехнулась, все еще продолжая смотреть на себя и теперь него глазами старой женщины. Он казался ей Всевышним. Кем-то светлым и всемогущим, почему-то считающим наглого беса другом. Цыганка не выдержала ее издевательской улыбки и кинулась ему в ноги, уткнувшись пылающим лбом в его блестящие туфли. Она несвязно что-то просила, даже умоляла, унижаясь и радуясь своему унижению. Харука рассмеялась на его тяжкий ответный вздох.
- Поднимись, женщина. Что тебе надо от меня?
Цыганка встала, молитвенно сложила руки на груди и, заглядывая ему в глаза сбивчиво, наполовину непонятно просила.
- Владыка, помоги. Ты… ты можешь,… перестань быть слепым, посмотри, твой спутник, он… Он же сам Дьявол! Он одел сегодня свою настоящую маску, а ты все не видишь…
- Дьявол? Харука, слышала? Нет, это даже не смешно, это величайшая шутка, мною слышанная. Смотри же, женщина.
Он наклонился к ней и резко сдернул с себя маску ангела. Харука не поняла, почему женщина потеряла от страха голос, она увидела просто его лицо, чистое от грима.
- Мир погиб! Зло и добро поменялись лицами! Грядет вечный ужас!
- Да замолчи ты, нежданная провидица! Надоела.
Он с силой толкнул ее большим пальцем, приложенным ко лбу, и хрипящая женщина рассыпалась прахом, тут же смешанным с пылью слетевшей с обуви гостей. Провел рукой по лицу, поправляя маску и укоризненно посмотрел на широко улыбающуюся Харуку.
- Это не смешно, это глупо.
- Нет, это представление достойно похвалы. Только, почему она испугалась тебя?
- Люди… Знаешь же мое отношение к ним. Эти их предрассудки и верования… Знаешь, лет через сто тебе тоже надоест.
- Возможно. Ну, так как? Вечер продолжается?
- Я смотрю, ты что-то задумала?
- Сюрприз. Тебе понравится. Кстати, который час?
- Почти полночь.
- Превосходно. Волшебное время требует маленького чуда.
Она размяла пальцы, будто собираясь присесть за фортепиано, и взмыла под потолок. Он поспешил следом, еще не понимая ее задумки. Гудящий зал предстал перед ними во всем своем желчно-золотом кровавом великолепии.
- Дорогие мои, пейте! Веселитесь! Ведь скоро полночь! Так снимем же маски, когда часы пробьют двенадцать!
Толпа одобрительно заулюкала, совершенно не удивляясь двум парящим фигурам. Кто знает, может снова проделки циркачей. По воли Харуки над чашей с не устающими музыкантами, взяв по капельки золота от каждого, появились огромные часы. Стрелки почти слились в одну, указывая на римскую цифру двенадцать. Ждать оставалось совсем недолго. Секунды таяли подобно хрупким снежинкам на теплой ладони. И вот, оглушая, грянули удары, возвещающие о наступлении времени, не принадлежащего ни свету, ни тьме. Полночь явилась в зал.
- Так снимем же маски!
Люди пьяные от праздника послушно сдернули свои обманные личины, но нет, сорвать им удалось только лишь свои собственные лица, а под ними властвовали их тайные образы. Убийца, знаток поэзии, яростно замотал головой в попытке стряхнуть с головы капюшон палача. А его спутник в беседе, степенный священнослужитель превратился в лохматого сатира, в мифическое существо любящее гоняться за нимфами. Школьница продолжала сидеть в кресле, продолжала смотреть на опекунов, не замечая темной крови, стекающей по внутренней стороне ее ног, как когда-то давно, когда ей было всего лишь восемь, когда ее отец впервые пришел ночью в ее комнату. Отец, который сейчас во всеобщем крике ужаса стонет на коленях, истекая кровью без своего оружия, которым он разорвал мир своей приемной дочери. Его жена, покрывшаяся чешуей, беспорядочно махала друг выросшими за плечами ядовитыми крыльями.
Он ошеломленно смотрел на жестокое представление, устроенное Харукой. А она в невольном страхе того, что создала, сильно сжала его руку, боясь и сама остаться в маске беса. С творившимся вокруг безумием надо было что-то делать, попав во власть всепоглощающего страха, эти люди как никто другой могли рассчитывать на милость от жизни. А сегодня с жизнью играет Харука, и она подарит им то, что они так жаждали, очищение.
Она выставила перед собой открытую ладонь, сжимала ее в кулак, напрягая пальцы, и, когда длань стала замкнутой неприступной крепостью, из многоженства потрескивающих свечей вырвалось раздраженное и голодное пламя. Зал стал для него легкой закуской, крики людей музыкой пиршества, а сами люди шли главным блюдом.
- Пойдем, Харука.
Он потянул ее вверх, минуя потолок, вырвавшись в свежий ночной воздух и остановившись на безлопастной крыше какого-то здания, откуда был прекрасно виден разгулявшийся пожар. По беспристрастному лицу Харуки плясали отголоски буйства света, а глаза все не могли насытиться. Крики из зала затихли, это значило, что все звери, выдающие себя за людей, закончили свое жалкое существование. Он смотрел на нее с гордость и благоговением, такого резкого оборота ее личности он и сам не ожидал. Харука была прекрасна, когда упивалась болью, ужасом и смертью. Он даже убивала так, как убил бы он. Ему было жарко, будто бы он остался там, среди танца огня. Неописуемое счастье заполнило его до краев, питая раскрывшийся диковинный цветок где-то глубоко-глубоко у него в груди.
Харука внимательно, но бездумно смотрела на суетящихся людишек внизу. Пожар привлек огромную толпу зевак. Что-то пытались сделать пожарные команды, раздражали глаз полицейские мигалки и рации. Толпа шушукалась. Все качали головами, причитали и любопытно поднимали головы, чтобы разглядеть хоть что-то в языках пламени. Харука презрительно усмехнулась. Что ей теперь эти люди? И вдруг среди безликих, бесцветных макушек толпы, она разглядела знакомый цвет волос, который даже на таком расстоянии не терял своего очарования и волшебства. Сердце пропустило удар, и родилась запоздалая мысль: “Что же я наделала?”.
by Kotov
Здесь бродят тени, ими движет запах денег,
Боль других и холод греют им сердца
Связь времен распалась - и Злодей, и Светлый Гений
Тесно сплелись в объятьях, их различить нельзя...
Ария “Я не сошел с ума”
Тот вечер Харука будет помнить смутно, единственными четкими образами будут его темный затылок, опоясанный золотым венком, треск множества свечей и общая алая атмосфера.
- Сейчас ты увидишь всю грязь вашего мира. Она никогда не менялась, масштабы только лишь увеличивались, но это болото существовало всегда. Ты увидишь. Услышишь. И сегодня я даю тебе право самой решать, кто чего достоин. Мы ведь играем, Харука? Правда? Так сегодня партию ведешь ты!
И не касаясь теплого гладкого, скрытого за прозрачным лаком дерева дверей, он распахнул их, будто бы врата в Эдем или Чистилище. Разница была не важна. Жадным зверем на Харуку накинулся страшный даже сейчас шум творящегося в зале карнавала. Глаза слепили золотые отсветы от масок танцующих пар, от нервных мизинцев мужчин подрагивающих на бокалах, от их печаток, от открытых шей женщин, сливаясь в дугу с бликами от мочек ушей. Золото правило, оно кралось Харуке в голову, злясь и вскипая, чернея и разжижаясь, когда почти безрезультатно билось о придуманную стену. А ему на помощь приходило алое коварство вечерних платьев, открывающих желтые от света свечей спины, из которых, казалось, почти росли крылья гадких гарпий, или праздность расшитых узорами камзолов, имеющая тот же цвет. Чертовски напоминало запекшуюся кровь. За вычурной лепниной, объясняющей всю прелесть телесной страсти, царил мрак, свечи не могли рассеять его. Черный потолок казался самым чистым местом всего мира, сжавшегося до одного маскарада. Над головами летали ряженные циркачи, другие сновали с шутками среди толпы, кто-то жонглировал сочными яблоками, чем-то схожими с плодами работы палача. Посреди зала для не устающих музыкантов была сделана каменная чаша, павшая на плечи всегда молчащим изваяниям с уставшими человеческими лицами. Таким маскарад был внешне, и Харука искренне боялась узнать каков он внутри.
- Что это? Что тут творится?
- Это мой подарок тебе, Харука. Впусти их…
Легко ему было говорить, он закусывал такими шутками в полдень и упивался ими ночью, как обычно из эпохи в эпоху, жаждая сна, но получая лишь смутную пытку реальности. А Харука боялась. Шутка ли, впитывать каждую мимолетную мысль жадной до похоти, денег и власти толпы. Но интересно было бы проверить себя, а выдержит ли она? Действительно ли она стала такой же, как и он? Он? А кто он? Хотя какая сейчас разница, он даровал ей не только несмываемую усталость и безразличие, благодаря нему она познала и чистую свободу. Раньше так хотела ее вкусить. И на удивление такой далекий и запретный плод не был ни сладким, как положено, ни горьким, как ожидалось. Он освежал, пах морозным воздухом и лимонами.
Харука расслабилась. С восторженным ревом победителей рванулись глумиться над ее существом все тайные и явные мысли и чувства окружающих ее людей. Можно было задохнуться, утонуть в них, поддавшись затягивающему чувству. В одиночку не совладать с этим облезлым злым, как волки по весне, потоком. Но она не одна, рядом он, тот, кто с таким трепетом и нежным страхом сжимает ее плечо, чтобы она не потерялась. Харука была благодарна.
- Я пьянею…
- Это нормально. С непривычки всегда так.
- Голова кружится… Смешно… Чувствую себя грязной.
- Это не твоя грязь, Харука. Перестань. Считай это новым развлечением, поиграй со всеми, выйди победительницей. Ты же воин! Будь воительницей, но с улыбкой! Улыбайся, людям это нравится!
Он протянул ей свою большую теплую ладонь в мягкой белой перчатке, она приняла ее, и все закружилось в неторопливом, ленивом танце. Харука не привыкла танцевать с мужчиной, ведущая роль всегда была за ней, по началу она смущалась, излишне перетаптывалась, все время глядя под ноги. А он все вел и вел ее в глубину зала, умело поддразнивая разливающуюся из чаши музыку своими строгими и властными движениями. Странная пара кружила среди другого танцующего люда, черный широкоплечий владелец мягких глаз, матово сверкающих под маской светлого ангела и белоснежный бес со встрепанными волосами, тонкий и хрупкий, с коротким летящим плащом за спиной. Харука, наконец, решила подыграть, расслабившись, и с усмешкой посмотрела ему в глаза. Танец принял другие очертания, вели они оба, друг друга, один продолжал движение другого. Танец стал яростнее и великолепнее. Казалось, что не музыка рождает его, что не взволнованные голоса скрипок подгоняют их, не глухие удары барабанов и звонкие трели скрипок, а кружащие ангел и бес задают общий ритм. Харука начала смеяться, закрыв глаза и откинув голову назад, зачем-то сильно сжав его плечо и руку.
- Не отпускай меня. Слышишь? Не отпускай…
Ее шепот заставил его наплевать на тяжелую близость и привлечь ее к себе. Харука одобряюще улыбнулась и полностью отдалась в его власть. Гул одолевал ее. Но каков же приторно сладок он был! Он был не прав, когда говорил, что правящие слепым миром однообразны и нечисты. Нет, все до одного они были разными. Харука слышала речи и думы священнослужителя общающегося с известным в определенных кругах человеком, имеющим установленную репутацию и славу, славу первоклассного чистильщика. Эти двое говорили о поэзии. И лились мысли убийцы чище, чем мысли проповедника. Первый мечтал о покое и маленьком сыне, второй же о ночи в женском монастыре. На мягком кресле скромно сидела девушка, скорее даже неразумный на вид ребенок, в форме средней школы, она не сводила глаз с танцующей пары - седовласого поджарого мужчины и его спутницы с агрессивно нарисованными бровями. С виду дочь и ее родители. В какой-то мере это было так. Они - опекуны девочки, добрые люди, забравшие ребенка из приюта. Отец, который приучил школьницу к своим ночным визитам, и мать, запирающая ее в темной кладовке, когда у нее случались личные гости. Девочку хотелось бы пожалеть, если бы не тот маленький бутылек яда, принесенный глупым обожателем из ее класса, которого уже никто не увидит, и не намерение школьницы опустошить его над вечерним молоком любящих родителей. Но все, без исключения, кто праздновал в зале, робко желал прощения за все свои грехи, мысли и еще не свершившиеся преступления.
- Скажи, как можно очиститься от себя?
- Только смертью.
- Как книжно… Мне не нравится. Я хочу что-нибудь более яркое и запоминающееся!
- Зачем тебе это? Хочешь подарить им прощение?
- А что бы сделал ты?
- То же, что и всегда - не трогал бы ни какую из этих душонок, мои перчатки не так уж и легко отстирываются…
- А я хочу! Я очень хочу! Слышишь? Ты добился своего… Я…
- Тише. Ты получишь то, что пожелаешь, но сначала удостоверься, что убиваешь зверей, а не людей.
Он прекратил танец и разговор и развернул ее за плечи в сторону накрытого стола, ломящегося от всяческих яств и напитков. Там аккуратно, чтобы не разбить, ставила на поднос хрустальные бокалы девушка. Она была неприметной, самой обыкновенной, волосы любого цвета от темных до светлых, глаза может и серые, а скорее голубые, но некоторым покажутся и зелеными, фигура такая, что кто-то может и обернуться ей в след, а кто-то лишь неодобрительно сморщится. Харука вглядывалась в нее, видя только свет, не различая даже лица.
- Кто она?
- Она? Да никто, собственно. Так, прислуга, нанялась сюда через небольшое агентство, учится где-то там и довольно не плохо. Я не про это. Как человек она не представляет ничего интересного. Но! Она может разрушить всю эту картинку, которую видим только ты и я.
- Почему?
- Невинность, Харука. Невинность тела, духа и мыслей. В сущности, сегодня в этом зале только общий макет всего мира. Мира, которому ты пожелала смерти, но умерла бы и эта девушка. Разве тебе не было бы потом жаль ее? Напрасных и лишних смертей и так слишком много, но в чем же, по-твоему, провинилась она? Видишь? Она даже боится за эти стекляшки…
- И что? Что ты хочешь этим доказать мне? Ты, ты… Ты…
- Я, Харука, кто же еще-то? Доказывать не моя профессия, рушить и создавать тоже. Но, давай уясним один вопрос на будущее, и сделаем это на примере этой девушки. Кстати, ты слышишь, как ее зовут?
- Да какая разница?
- Логично. Так вот, она чиста, она по-своему прекрасна, добродушна, мила и еще чего-нибудь минут на сорок хвалебных речей. Но, представь, что ей предложили учебу заграницей. Она всегда мечтала об этом, и теперь ее от мечты отделяет лишь один тест. Она его напишет. Но займет только второе место по балам. Почти непреодолимой преградой возникнет еще один неизвестный вундеркинд. А ей так хочется уехать от этой постылой ей жизни и прислуживать не здесь, а где-нибудь за океаном. Как думаешь, что она сделает для достижения своей цели?
- Сдаюсь.
- Предположим, что у нашей чистой девы хватит фантазии и умения вывести из строя конкурента. Не важно как. И вот она уже садится в самолет и отчаливает в новую жизнь. Но! То, что получилось у нее в первый раз, она решит повторить и в следующие. Люди называют это успехом. Победой. Еще как-то, но я не страдал никогда жаждой познания вашего языкознания.
- И в чем же мораль?
- Ни в чем! Просто решил развлечь тебя. Это как колода карт, то что я… ну или мы с тобой ей вытянем, то и будет. Понимаешь?
- Нет, не понимаю. То ты мне говоришь про каких-то людей, то тычешь носом в эту девчонку. Плевать мне на нее.
- И мне плевать. Выпить хочешь?
Харука согласно кивнула и осталась одна среди льющейся музыки. Она продолжала смотреть на девушку, пытаясь зацепить ее нить мыслей среди остального гама. Получилось, и Харука раздосадовано поморщилась. Да, девушка была чиста телом, свежа незамутненным пороками разумом, но это был лишь ее собственный морок такой же, что и создавал он, только чуть слабее. Девушка презирала всех, к кому обращалась с заискивающей улыбкой и предлагала бокал с пенящимся напитком. Свет, льющийся из нее, был всеобщим обманом, да, ей еще не приходилось грешить так, чтобы это свечение потускнело, но внутри девушка была неприятна. У людей есть такая странная особенность - красота, которая отталкивает. Харука усмехнулась, поймав себя на мысли, что начинает рассуждать как он. Девушка с подносом перестала ее интересовать, она ничем практически не отличается от других, к чему она ей? Харука огляделась в поисках высокой черной фигуры и встретилась взглядом со старой цыганкой. Ничего удивительного в этой встречи не было, циркачи всех мастей сновали по залу, эта женщина наверняка одна из них. Цыганка полными животного страха глазами смотрела в лицо Харуки, поймав ответный взгляд, она поспешила вцепиться в какой-то амулет, висящий у нее на шее. Бес с белесых одеждах устало потянулась к мыслям женщины. Перед глазами начали мелькать картинки из чужой жизни, ничего интересного, а потом удалось поймать картину настоящего глазами цыганки. Харука увидела себя, и от своего вида захотелось громко смеяться. Она была монстром, похожим на тех, кого сама же и рубила своим мечом. Ее маска беса стала ее лицом, и, казалось, что уже начинают расти темные рожки, кончики уже показались в светлых прядях. С удивлением, понимая, что образ не пугает ее, Харука задумчиво оглядела веселящихся людей, уже зная, чем закончится вечер. Цыганка смело подходила к ней, было видно, что каждый шаг дается ей с неимоверным трудом, еще бы! Иди навстречу страху всегда нелегко. Появился он, незамеченный отвлекшейся девушкой.
- Ну, так, что ты решила?
- А? Я? Хм… Ничего. Мыслить надо глобальнее, не зацикливаясь на одной единственной душонке.
- Разумно, молодец. Куда ты смотришь?
Он обернулся и тоже увидел остановившуюся в смятении цыганку. Харука усмехнулась, все еще продолжая смотреть на себя и теперь него глазами старой женщины. Он казался ей Всевышним. Кем-то светлым и всемогущим, почему-то считающим наглого беса другом. Цыганка не выдержала ее издевательской улыбки и кинулась ему в ноги, уткнувшись пылающим лбом в его блестящие туфли. Она несвязно что-то просила, даже умоляла, унижаясь и радуясь своему унижению. Харука рассмеялась на его тяжкий ответный вздох.
- Поднимись, женщина. Что тебе надо от меня?
Цыганка встала, молитвенно сложила руки на груди и, заглядывая ему в глаза сбивчиво, наполовину непонятно просила.
- Владыка, помоги. Ты… ты можешь,… перестань быть слепым, посмотри, твой спутник, он… Он же сам Дьявол! Он одел сегодня свою настоящую маску, а ты все не видишь…
- Дьявол? Харука, слышала? Нет, это даже не смешно, это величайшая шутка, мною слышанная. Смотри же, женщина.
Он наклонился к ней и резко сдернул с себя маску ангела. Харука не поняла, почему женщина потеряла от страха голос, она увидела просто его лицо, чистое от грима.
- Мир погиб! Зло и добро поменялись лицами! Грядет вечный ужас!
- Да замолчи ты, нежданная провидица! Надоела.
Он с силой толкнул ее большим пальцем, приложенным ко лбу, и хрипящая женщина рассыпалась прахом, тут же смешанным с пылью слетевшей с обуви гостей. Провел рукой по лицу, поправляя маску и укоризненно посмотрел на широко улыбающуюся Харуку.
- Это не смешно, это глупо.
- Нет, это представление достойно похвалы. Только, почему она испугалась тебя?
- Люди… Знаешь же мое отношение к ним. Эти их предрассудки и верования… Знаешь, лет через сто тебе тоже надоест.
- Возможно. Ну, так как? Вечер продолжается?
- Я смотрю, ты что-то задумала?
- Сюрприз. Тебе понравится. Кстати, который час?
- Почти полночь.
- Превосходно. Волшебное время требует маленького чуда.
Она размяла пальцы, будто собираясь присесть за фортепиано, и взмыла под потолок. Он поспешил следом, еще не понимая ее задумки. Гудящий зал предстал перед ними во всем своем желчно-золотом кровавом великолепии.
- Дорогие мои, пейте! Веселитесь! Ведь скоро полночь! Так снимем же маски, когда часы пробьют двенадцать!
Толпа одобрительно заулюкала, совершенно не удивляясь двум парящим фигурам. Кто знает, может снова проделки циркачей. По воли Харуки над чашей с не устающими музыкантами, взяв по капельки золота от каждого, появились огромные часы. Стрелки почти слились в одну, указывая на римскую цифру двенадцать. Ждать оставалось совсем недолго. Секунды таяли подобно хрупким снежинкам на теплой ладони. И вот, оглушая, грянули удары, возвещающие о наступлении времени, не принадлежащего ни свету, ни тьме. Полночь явилась в зал.
- Так снимем же маски!
Люди пьяные от праздника послушно сдернули свои обманные личины, но нет, сорвать им удалось только лишь свои собственные лица, а под ними властвовали их тайные образы. Убийца, знаток поэзии, яростно замотал головой в попытке стряхнуть с головы капюшон палача. А его спутник в беседе, степенный священнослужитель превратился в лохматого сатира, в мифическое существо любящее гоняться за нимфами. Школьница продолжала сидеть в кресле, продолжала смотреть на опекунов, не замечая темной крови, стекающей по внутренней стороне ее ног, как когда-то давно, когда ей было всего лишь восемь, когда ее отец впервые пришел ночью в ее комнату. Отец, который сейчас во всеобщем крике ужаса стонет на коленях, истекая кровью без своего оружия, которым он разорвал мир своей приемной дочери. Его жена, покрывшаяся чешуей, беспорядочно махала друг выросшими за плечами ядовитыми крыльями.
Он ошеломленно смотрел на жестокое представление, устроенное Харукой. А она в невольном страхе того, что создала, сильно сжала его руку, боясь и сама остаться в маске беса. С творившимся вокруг безумием надо было что-то делать, попав во власть всепоглощающего страха, эти люди как никто другой могли рассчитывать на милость от жизни. А сегодня с жизнью играет Харука, и она подарит им то, что они так жаждали, очищение.
Она выставила перед собой открытую ладонь, сжимала ее в кулак, напрягая пальцы, и, когда длань стала замкнутой неприступной крепостью, из многоженства потрескивающих свечей вырвалось раздраженное и голодное пламя. Зал стал для него легкой закуской, крики людей музыкой пиршества, а сами люди шли главным блюдом.
- Пойдем, Харука.
Он потянул ее вверх, минуя потолок, вырвавшись в свежий ночной воздух и остановившись на безлопастной крыше какого-то здания, откуда был прекрасно виден разгулявшийся пожар. По беспристрастному лицу Харуки плясали отголоски буйства света, а глаза все не могли насытиться. Крики из зала затихли, это значило, что все звери, выдающие себя за людей, закончили свое жалкое существование. Он смотрел на нее с гордость и благоговением, такого резкого оборота ее личности он и сам не ожидал. Харука была прекрасна, когда упивалась болью, ужасом и смертью. Он даже убивала так, как убил бы он. Ему было жарко, будто бы он остался там, среди танца огня. Неописуемое счастье заполнило его до краев, питая раскрывшийся диковинный цветок где-то глубоко-глубоко у него в груди.
Харука внимательно, но бездумно смотрела на суетящихся людишек внизу. Пожар привлек огромную толпу зевак. Что-то пытались сделать пожарные команды, раздражали глаз полицейские мигалки и рации. Толпа шушукалась. Все качали головами, причитали и любопытно поднимали головы, чтобы разглядеть хоть что-то в языках пламени. Харука презрительно усмехнулась. Что ей теперь эти люди? И вдруг среди безликих, бесцветных макушек толпы, она разглядела знакомый цвет волос, который даже на таком расстоянии не терял своего очарования и волшебства. Сердце пропустило удар, и родилась запоздалая мысль: “Что же я наделала?”.
by Kotov