Пользуясь случаем
Прошу у всех прощения, в частности за долгое отсутствие. Ну и за невнимание, пропущенные праздники, и прочие прегрешения крупным и мелким оптом. И, очистив таким образом совесть, посылаю всем лучи добра и счастья. Тем, у кого ещё пока чего-то из этого набора не хватает. И рассказ.
Жадина-говядина
Дима не помнил точно в какой из дней в их старшей садовской группе появился особенный новенький. Он отличался от прочих зарёванных ребятишек, которых тоже иногда приводили сюда и которые плакали целый день, так что на них было трудно не обращать внимание. Этот же мальчик был некоторое время почти невидимкой.
Дима нос к носу с новеньким столкнулся во время одного из полдников. Тот встал рядом, молча взял Димино печенье, откусил и начал жевать. Так, как если бы это было его печенье. Диме не однажды приходилось защищать свою собственность, потому что он верил словам мамы, таким как "мужчина не должен быть слюнтяем и должен уметь за себя постоять", иначе бы он рисковал вырасти в "тряпку, об которую все будут ноги вытирать". Подобная перспектива, как смутно понимал мальчик, была чем-то очень неприятным, потому приходилось иногда вырывать из цепких лапок захватчиков свои игрушки и грозно кричать на тех, кто только собирается что-то отнять. Но новенький не отнял, не стащил втихаря, и не выпросил - он просто взял, как если печенье было его собственное, не обращая внимание на истинного хозяина сладкого квадратика. Лицо его при этом было спокойным, даже сонным, но больше всего Диму испугали его глаза. Маленькие, тускло-серые, полуприкрытые веками с такими белыми ресницами, что казалось, что глаза оплетены паутиной.
Воспитательница не заметила нарушения дисциплины, поглощённая другими делами. Точно также она не замечала и прочие случаи, когда Жадина-говядина, как его тихо называли между собой остальные дети, брал себе чужое. Может, как раз потому, что обобранные вели себя не так, как это обычно бывало. Не поднимали крик, не кидались драться и не бежали жаловаться. Они, как и Дима, будто цепенели, когда новенький молча забирал у них игрушки или сладости.
Дима, после первого случая, когда он стал жертвой Жадины-говядины, начал плохо спать по ночам. Мама, которой он побоялся признаться в происшествии, зная, что за такой жалобой последует только лекция о долге мужчины, не могла понять, что за кошмары будят её ребёнка почти каждую ночь. А в них жил мёртвый Жадина-говядина, тянущий руки то к самым любимым вещам: конструктору, спайдермену, который был совсем как настоящий, и к самому Диме, шепчущим голосом говоря:» Дай мне своё сердце…» Хотя чаще он молчал, даже приходя во снах. И не дышал, так как был мертвецом, а по всему его лицу тянулись липкие белёсые нити паутины. Когда оставался какой-то миг до того, как Жадина-говядина схватит то, за чем пришёл, Дима с криком просыпался и ещё долгое время лежал, тяжело дыша и боясь закрывать глаза.
Один из снов сбылся в самом ближайшем будущем. День начался хорошо: сегодня работала вторая воспитательница, самая добрая, на завтрак дали вареники со сметаной, и в группе положили новый ковёр, на котором разрешили валяться. Дима, радостный, даже решился вынуть из кармана куртки принесённого с собой спайдермена, которого чаще таскал с собой просто ради чувства, что он рядом, не решаясь доставать из тёмных курточных глубин. Супергерой уже совершил несколько удачных прыжков по спинкам стульчиков, и собирался с помощью Димы спасти мир, когда план обоих неожиданно рухнул. На спайдермена опустилась чужая ладонь, крепко сжав игрушку вместе с Димиными пальцами. Мальчик понял кто это мог быть секундой раньше, чем увидел. Жадина-говядина потянул к себе спайдермена вместе с Диминой рукой. Ужас, неумолимый и тяжёлый, как эта рука, сжал горло ребёнка так, что перехватило дыхание. Дима судорожно трепыхнулся, не надеясь отстоять любимую игрушку, даже не веря, что может спастись сам, это было скорее непроизвольное движение, какое иногда случается во время сна. Пальцы выскользнули из руки Жадины-говядины, который спокойно уходил прочь, а сам Дима сидя упал на ковёр. В таком положении он пробыл почти до обеда. В ушах стоял какой-то лёгкий звон, а отчаяние от потери спайдермена ещё только начинало вползать в сознание.
Вечером потерю игрушки заметила мама. Подняв шум по поводу «вечно ты всё теряешь, ротозей, никаких денег на тебя не хватит!» она отправилась к прочим родителям, теснящимся в раздевалке, выяснять, чей ребёнок творит безобразия. Диме она скомандовала ждать её на улице перед входной дверью. Замерзая на ветру, мальчик с каждой минутой терял и надежду, которая успела вспыхнуть в нём перед уходом. Что мама сумеет одолеть Жадину-говядину и вернёт спайдермена. Её не было, а октябрьский первый пробный снежок зло колотил по тугой ткани куртки. Забивался в щёлки между шеей и воротником, заставляя жмуриться и прятать руки всё глубже в теперь уже пустые карманы. Дверь хлопнула, и мама, наконец, вышла. Взволнованная чем-то и неразговорчивая, она протянула руку сыну и быстро зашагала к воротам садика, так что Дима еле успевал за ней. Спросить и судьбе спайдермена он не решился, догадавшись, что если бы мама его отвоевала, то уже бы отдала, пусть и добавив несколько слов о том, как нужно себя вести настоящему мужчине. Значит, не смогла забрать. Жадина-говядина оказался сильнее и её. В голове вновь легонько зазвенело.
Дома случилось ещё одно несчастье. Уже почти раздевшись, мама вдруг опустилась на стул в прихожей и, стала звать бабушку. Та мигом стащила с мальчика куртку и вытолкала его в комнату, а сама осталась с мамой в коридоре.
Дальше события закружились быстро, как вода в унитазе. Топот чужих ног в коридоре, бабушкино «быстро спать», щёлканье дверного замка и удаляющиеся шаги.
А зато потом была целая огромная неделя, наполненная домашними делами, вроде поедания супа и просмотра телевизора. Даже отсутствие мамы на фоне нехождения в садик воспринималось как понятное дело. Бабушка часто куда-то уходила, неизменно грозно предупреждая: »Я скоро приду!». Что означало запрет на впускание всяческих бандитов, самовольный выход из дома и, вероятно, что-то ещё, что можно было не запоминать, так как уже ничего из предыдущего Дима делать не собирался. Дни, проведённые без Жадины-говядины уже были счастьем, где бы они не проживались. А закончилось всё неожиданным сюрпризом. Все тихие разговоры взрослых,,как если бы они ожидали важного какого-то гостя, оказались отчасти правдой, мама вернулась не одна. Пусть гостя Дима смог разглядеть лишь кусочно - только красное малюсенькое лицо, сердито хмурящееся на него из вороха кружавчатых тряпок, важность его появления трудно было не заметить. Точнее, её, той мелкой сущности, которая теперь начала считаться его сестрой, и от которой сходили с ума все приходящие взрослые. Дима наблюдал за выражением всеобщего восторга с недоумением, не решаясь вылезать из уголка, образованного кроватью и торцевой стенкой шкафа. Он ждал, пока шум, наконец, уляжется и всё станет как прежде.
И дождался. Помимо того, что в комнате стало тесней из-за появления кроватки, похожей на большущую клетку, всё опять стало как раньше. Они остались опять втроём - он, мама и бабушка. Сестру ещё было сложно воспринимать как нового члена семьи, толку с неё было меньше, чем от котёнка. Разговоров о садике пока не заходило, что радовало, хотя были другие, которые оставляли тревожное ощущение внутри. Один из таких Диме удалось услышать почти полностью, пока бабушка не заметила его, стоящего возле кухонной двери и не шагнула решительно навстречу:
- Так, а ты что тут вертишься? - хотя мальчик вовсе не вертелся. А наоборот, с широко раскрытыми глазами вжимался в дверной косяк, пытаясь хоть как-то понять из странного диалога.
- Хочешь - вали. Бросай давай детей, беги к своему, - злобно говорила бабушка, со звоном расставляя чистую посуду.
- Мам… Ну ты бы хоть меня поняла, - в голосе мамы было тоже самое, что чувствовал сам Дима, когда его в очередной раз наказывали за то, в чём он не был виноват.
- А что там понимать, - тарелки звякали уже совсем жалостно, предупреждая, что ещё немного усилий при их складывании, и будет горка осколков, - Как же, любовь у тебя случилась. Нежданно-негаданно.
- Я потом заберу Дашу. И Димку. Но нужно время… - маму уже было трудно расслышать. Дима напряг слух и нечаянно выдвинулся из укромного места, где его и заметила бабушка. Помимо замечания о верчении в неположенных местах, она быстро прошагала в комнату. Собрала в большой свёрток то, что представляло собой сестру и, сунув одеялистый ком в коляску, сказала:
- Погуляете пока во дворе. Мама попозже к вам выйдет.
Снарядив группу гуляющих, бабушка строго распорядилась никуда не отходить с того места, куда она поставила коляску и, тяжело дыша, скрылась в подъезде. Мальчик некоторое время даже не шевелился. Поглубже закопавшись подбородком в воротник куртки, он рассматривал двор, который был по-осеннему замусорен листьями. Не было их лишь на дорожке огибавшей детскую площадку. И именно по ней, медленно, навстречу Диме шагал Жадина-говядина. Позади него шёл кто-то взрослый, но Дима его не заметил.
Онемев от ужаса, мальчик только крепче вцепился в ребристую ручку коляски. И это ощущение впившихся в ладони твёрдых пластмассовых граней вернула ему способность соображать. Острым холодным осколком льдинки, кольнула мысль, что сейчас у него снова что-то отнимут. Коляска… Дашка… Маленький доверенный ему свёрток. Дима быстро оглянулся назад, на подъезд, но тут же вспомнил совсем недавний разговор. Что мама собирается их почему-то бросить. И если бабушка ещё не заставила её передумать, то и надеяться на спасение дома нельзя. Может, маме как раз и наоборот лучше будет, если они с Дашкой сами пропадут. Но сам Дима не хотел пропадать, или чтобы его сестрёнка пропадала. Поэтому он, резко повернувшись, побежал вдоль дома, волоча за собой коляску. Сначала бежать и одновременно тянуть коляску было очень трудно, высокая ручка выворачивала кисть, приходилось изо всех сил сжимать пальцы, чтобы удержаться. Потом коляска разогналась и уже сама подгоняла Диму, толкая его в плечо и наезжая колёсами на ноги. Оглянуться и проверить отстал Жадина-говядина или догоняет, не было никакой возможности. Мальчик не решался и просто осмотреться куда он бежит, перед глазами мелькал асфальт, расчерченный трещинками. наступив на которые можно было навлечь на себя кучу неудач… Остановился он, когда боль в обоих боках уже мешала сделать вдох. Вокруг был совершенно новый мир чужого двора, где даже дома казались хмурыми и злыми.
Дима присел на лавочку возле песочницы, ручку коляски он всё ещё крепко сжимал одной рукой. Дашка, как он только сейчас был способен услышать, громко орала. То ли успела проголодаться, то ли тоже начала понимать, что Дима натворил с ними обоими. Мальчик начал раскачивать коляску, мысленно уговаривая сестрёнку не шуметь. Их может услышать Жадина-говядина, да и просто незачем кричать, потому что он сейчас что-то придумает, после чего всё станет хорошо. Совсем-совсем хорошо, а сейчас они уже успешно спаслись… Или почти спаслись… Дима понял, что сам не верит в это спасение. И что он не знает что делать дальше. Вернуться домой он боялся. Там их мог до сих пор подкарауливать враг или мама уже успела придумать, куда их бросить. И бабушка, уже наверняка заметившая, что её строгий наказ никуда не отлучаться, не выполнен и готова убить Диму за такую выходку. Ну и просто, он не знал обратной дороги. Обычно, бывая с мамой в незнакомых местах, Дима запоминал дорогу по разным приметам: надписям на доме, сломанному дереву или спящему на лавке коту, а в этот раз ничего не успел заметить, кроме несущегося под ногами асфальта.
Дашка уже успела охрипнуть от собственного крика, когда мальчик решил вытащить её из коляски и попробовать успокоить. Сначала он убедился, что сестра только казалась маленькой и лёгкой, на деле свёрток было трудно обхватить обеими руками, да и весил он много. Зато так стало гораздо теплей, если прижаться к мягкому вороху всем телом. Дашка, устав от своего бесполезного кричания, и обессилев, наконец, затихла. Дима заглянул внутрь одеялок, чтобы проверить, жива ли она, на какой-то страшный миг ему показалось, что это не так. Девочка спала, а на красном, но уже спокойном личике сидел комар. Жадно насыщаясь кровью, он даже поднял две подрагивающие задние ножки. Дима, возмущённый такой наглостью, медленно занёс ладонь над злым и жадным насекомым, которое даже не подозревало о том, что его сейчас раздавят. Также оно не догадалось, насколько ему повезло, когда Дима вдруг опустил руку, внимательно глядя на комара. Который не был злым и жадным, он даже не мог знать, как это им быть. Он ел, потому что хотел есть, а Дашка была для него просто местом, где еда… Он её даже не видел. Сразу же в памяти всплыло чуть успевшее забыться лицо Жадины-говядины, слепое, как обычно во сне.
Дима вскочил, когда ошеломляющее открытие толкнуло его в спину, как бабушка, когда она и в пятый раз не могла дозваться внука домой. Быстро сунув спящую Дашку в коляску, мальчик повёз её впереди себя, внимательно глядя под ноги, пытаясь по трещинам в асфальте вспомнить обратную дорогу. Теперь ему никак нельзя было теряться. Раз уж так вышло, что его и так не видят, Жадина-говядина, но он просто не умеет, мама, но она только временами его не замечает, бабушка, которая видит любую грязь на куртке, но не видит и не слышит того, кто объясняет, откуда грязь. Он же сам тоже не всегда их способен видеть. Что мама, оказывается, ходила с Дашкой в животе, потому и ругалась чаще, чем раньше, а бабушка откуда-то всегда брала вкусную еду и куда-то девала грязь с одежды, ложась спать позже всех в доме. Теперь всё изменится. Он и Дашку, как она хоть немного вырастет, научит такому. Видеть людей, это же здорово.
…Шофёр грузовика, успевший протрезветь в отделении ГИБДД, горестно покачиваясь на стуле, всё время повторял:
- Ну не видел я их… Ну не видел я их… Дети же, маленькие…
Жадина-говядина
Дима не помнил точно в какой из дней в их старшей садовской группе появился особенный новенький. Он отличался от прочих зарёванных ребятишек, которых тоже иногда приводили сюда и которые плакали целый день, так что на них было трудно не обращать внимание. Этот же мальчик был некоторое время почти невидимкой.
Дима нос к носу с новеньким столкнулся во время одного из полдников. Тот встал рядом, молча взял Димино печенье, откусил и начал жевать. Так, как если бы это было его печенье. Диме не однажды приходилось защищать свою собственность, потому что он верил словам мамы, таким как "мужчина не должен быть слюнтяем и должен уметь за себя постоять", иначе бы он рисковал вырасти в "тряпку, об которую все будут ноги вытирать". Подобная перспектива, как смутно понимал мальчик, была чем-то очень неприятным, потому приходилось иногда вырывать из цепких лапок захватчиков свои игрушки и грозно кричать на тех, кто только собирается что-то отнять. Но новенький не отнял, не стащил втихаря, и не выпросил - он просто взял, как если печенье было его собственное, не обращая внимание на истинного хозяина сладкого квадратика. Лицо его при этом было спокойным, даже сонным, но больше всего Диму испугали его глаза. Маленькие, тускло-серые, полуприкрытые веками с такими белыми ресницами, что казалось, что глаза оплетены паутиной.
Воспитательница не заметила нарушения дисциплины, поглощённая другими делами. Точно также она не замечала и прочие случаи, когда Жадина-говядина, как его тихо называли между собой остальные дети, брал себе чужое. Может, как раз потому, что обобранные вели себя не так, как это обычно бывало. Не поднимали крик, не кидались драться и не бежали жаловаться. Они, как и Дима, будто цепенели, когда новенький молча забирал у них игрушки или сладости.
Дима, после первого случая, когда он стал жертвой Жадины-говядины, начал плохо спать по ночам. Мама, которой он побоялся признаться в происшествии, зная, что за такой жалобой последует только лекция о долге мужчины, не могла понять, что за кошмары будят её ребёнка почти каждую ночь. А в них жил мёртвый Жадина-говядина, тянущий руки то к самым любимым вещам: конструктору, спайдермену, который был совсем как настоящий, и к самому Диме, шепчущим голосом говоря:» Дай мне своё сердце…» Хотя чаще он молчал, даже приходя во снах. И не дышал, так как был мертвецом, а по всему его лицу тянулись липкие белёсые нити паутины. Когда оставался какой-то миг до того, как Жадина-говядина схватит то, за чем пришёл, Дима с криком просыпался и ещё долгое время лежал, тяжело дыша и боясь закрывать глаза.
Один из снов сбылся в самом ближайшем будущем. День начался хорошо: сегодня работала вторая воспитательница, самая добрая, на завтрак дали вареники со сметаной, и в группе положили новый ковёр, на котором разрешили валяться. Дима, радостный, даже решился вынуть из кармана куртки принесённого с собой спайдермена, которого чаще таскал с собой просто ради чувства, что он рядом, не решаясь доставать из тёмных курточных глубин. Супергерой уже совершил несколько удачных прыжков по спинкам стульчиков, и собирался с помощью Димы спасти мир, когда план обоих неожиданно рухнул. На спайдермена опустилась чужая ладонь, крепко сжав игрушку вместе с Димиными пальцами. Мальчик понял кто это мог быть секундой раньше, чем увидел. Жадина-говядина потянул к себе спайдермена вместе с Диминой рукой. Ужас, неумолимый и тяжёлый, как эта рука, сжал горло ребёнка так, что перехватило дыхание. Дима судорожно трепыхнулся, не надеясь отстоять любимую игрушку, даже не веря, что может спастись сам, это было скорее непроизвольное движение, какое иногда случается во время сна. Пальцы выскользнули из руки Жадины-говядины, который спокойно уходил прочь, а сам Дима сидя упал на ковёр. В таком положении он пробыл почти до обеда. В ушах стоял какой-то лёгкий звон, а отчаяние от потери спайдермена ещё только начинало вползать в сознание.
Вечером потерю игрушки заметила мама. Подняв шум по поводу «вечно ты всё теряешь, ротозей, никаких денег на тебя не хватит!» она отправилась к прочим родителям, теснящимся в раздевалке, выяснять, чей ребёнок творит безобразия. Диме она скомандовала ждать её на улице перед входной дверью. Замерзая на ветру, мальчик с каждой минутой терял и надежду, которая успела вспыхнуть в нём перед уходом. Что мама сумеет одолеть Жадину-говядину и вернёт спайдермена. Её не было, а октябрьский первый пробный снежок зло колотил по тугой ткани куртки. Забивался в щёлки между шеей и воротником, заставляя жмуриться и прятать руки всё глубже в теперь уже пустые карманы. Дверь хлопнула, и мама, наконец, вышла. Взволнованная чем-то и неразговорчивая, она протянула руку сыну и быстро зашагала к воротам садика, так что Дима еле успевал за ней. Спросить и судьбе спайдермена он не решился, догадавшись, что если бы мама его отвоевала, то уже бы отдала, пусть и добавив несколько слов о том, как нужно себя вести настоящему мужчине. Значит, не смогла забрать. Жадина-говядина оказался сильнее и её. В голове вновь легонько зазвенело.
Дома случилось ещё одно несчастье. Уже почти раздевшись, мама вдруг опустилась на стул в прихожей и, стала звать бабушку. Та мигом стащила с мальчика куртку и вытолкала его в комнату, а сама осталась с мамой в коридоре.
Дальше события закружились быстро, как вода в унитазе. Топот чужих ног в коридоре, бабушкино «быстро спать», щёлканье дверного замка и удаляющиеся шаги.
А зато потом была целая огромная неделя, наполненная домашними делами, вроде поедания супа и просмотра телевизора. Даже отсутствие мамы на фоне нехождения в садик воспринималось как понятное дело. Бабушка часто куда-то уходила, неизменно грозно предупреждая: »Я скоро приду!». Что означало запрет на впускание всяческих бандитов, самовольный выход из дома и, вероятно, что-то ещё, что можно было не запоминать, так как уже ничего из предыдущего Дима делать не собирался. Дни, проведённые без Жадины-говядины уже были счастьем, где бы они не проживались. А закончилось всё неожиданным сюрпризом. Все тихие разговоры взрослых,,как если бы они ожидали важного какого-то гостя, оказались отчасти правдой, мама вернулась не одна. Пусть гостя Дима смог разглядеть лишь кусочно - только красное малюсенькое лицо, сердито хмурящееся на него из вороха кружавчатых тряпок, важность его появления трудно было не заметить. Точнее, её, той мелкой сущности, которая теперь начала считаться его сестрой, и от которой сходили с ума все приходящие взрослые. Дима наблюдал за выражением всеобщего восторга с недоумением, не решаясь вылезать из уголка, образованного кроватью и торцевой стенкой шкафа. Он ждал, пока шум, наконец, уляжется и всё станет как прежде.
И дождался. Помимо того, что в комнате стало тесней из-за появления кроватки, похожей на большущую клетку, всё опять стало как раньше. Они остались опять втроём - он, мама и бабушка. Сестру ещё было сложно воспринимать как нового члена семьи, толку с неё было меньше, чем от котёнка. Разговоров о садике пока не заходило, что радовало, хотя были другие, которые оставляли тревожное ощущение внутри. Один из таких Диме удалось услышать почти полностью, пока бабушка не заметила его, стоящего возле кухонной двери и не шагнула решительно навстречу:
- Так, а ты что тут вертишься? - хотя мальчик вовсе не вертелся. А наоборот, с широко раскрытыми глазами вжимался в дверной косяк, пытаясь хоть как-то понять из странного диалога.
- Хочешь - вали. Бросай давай детей, беги к своему, - злобно говорила бабушка, со звоном расставляя чистую посуду.
- Мам… Ну ты бы хоть меня поняла, - в голосе мамы было тоже самое, что чувствовал сам Дима, когда его в очередной раз наказывали за то, в чём он не был виноват.
- А что там понимать, - тарелки звякали уже совсем жалостно, предупреждая, что ещё немного усилий при их складывании, и будет горка осколков, - Как же, любовь у тебя случилась. Нежданно-негаданно.
- Я потом заберу Дашу. И Димку. Но нужно время… - маму уже было трудно расслышать. Дима напряг слух и нечаянно выдвинулся из укромного места, где его и заметила бабушка. Помимо замечания о верчении в неположенных местах, она быстро прошагала в комнату. Собрала в большой свёрток то, что представляло собой сестру и, сунув одеялистый ком в коляску, сказала:
- Погуляете пока во дворе. Мама попозже к вам выйдет.
Снарядив группу гуляющих, бабушка строго распорядилась никуда не отходить с того места, куда она поставила коляску и, тяжело дыша, скрылась в подъезде. Мальчик некоторое время даже не шевелился. Поглубже закопавшись подбородком в воротник куртки, он рассматривал двор, который был по-осеннему замусорен листьями. Не было их лишь на дорожке огибавшей детскую площадку. И именно по ней, медленно, навстречу Диме шагал Жадина-говядина. Позади него шёл кто-то взрослый, но Дима его не заметил.
Онемев от ужаса, мальчик только крепче вцепился в ребристую ручку коляски. И это ощущение впившихся в ладони твёрдых пластмассовых граней вернула ему способность соображать. Острым холодным осколком льдинки, кольнула мысль, что сейчас у него снова что-то отнимут. Коляска… Дашка… Маленький доверенный ему свёрток. Дима быстро оглянулся назад, на подъезд, но тут же вспомнил совсем недавний разговор. Что мама собирается их почему-то бросить. И если бабушка ещё не заставила её передумать, то и надеяться на спасение дома нельзя. Может, маме как раз и наоборот лучше будет, если они с Дашкой сами пропадут. Но сам Дима не хотел пропадать, или чтобы его сестрёнка пропадала. Поэтому он, резко повернувшись, побежал вдоль дома, волоча за собой коляску. Сначала бежать и одновременно тянуть коляску было очень трудно, высокая ручка выворачивала кисть, приходилось изо всех сил сжимать пальцы, чтобы удержаться. Потом коляска разогналась и уже сама подгоняла Диму, толкая его в плечо и наезжая колёсами на ноги. Оглянуться и проверить отстал Жадина-говядина или догоняет, не было никакой возможности. Мальчик не решался и просто осмотреться куда он бежит, перед глазами мелькал асфальт, расчерченный трещинками. наступив на которые можно было навлечь на себя кучу неудач… Остановился он, когда боль в обоих боках уже мешала сделать вдох. Вокруг был совершенно новый мир чужого двора, где даже дома казались хмурыми и злыми.
Дима присел на лавочку возле песочницы, ручку коляски он всё ещё крепко сжимал одной рукой. Дашка, как он только сейчас был способен услышать, громко орала. То ли успела проголодаться, то ли тоже начала понимать, что Дима натворил с ними обоими. Мальчик начал раскачивать коляску, мысленно уговаривая сестрёнку не шуметь. Их может услышать Жадина-говядина, да и просто незачем кричать, потому что он сейчас что-то придумает, после чего всё станет хорошо. Совсем-совсем хорошо, а сейчас они уже успешно спаслись… Или почти спаслись… Дима понял, что сам не верит в это спасение. И что он не знает что делать дальше. Вернуться домой он боялся. Там их мог до сих пор подкарауливать враг или мама уже успела придумать, куда их бросить. И бабушка, уже наверняка заметившая, что её строгий наказ никуда не отлучаться, не выполнен и готова убить Диму за такую выходку. Ну и просто, он не знал обратной дороги. Обычно, бывая с мамой в незнакомых местах, Дима запоминал дорогу по разным приметам: надписям на доме, сломанному дереву или спящему на лавке коту, а в этот раз ничего не успел заметить, кроме несущегося под ногами асфальта.
Дашка уже успела охрипнуть от собственного крика, когда мальчик решил вытащить её из коляски и попробовать успокоить. Сначала он убедился, что сестра только казалась маленькой и лёгкой, на деле свёрток было трудно обхватить обеими руками, да и весил он много. Зато так стало гораздо теплей, если прижаться к мягкому вороху всем телом. Дашка, устав от своего бесполезного кричания, и обессилев, наконец, затихла. Дима заглянул внутрь одеялок, чтобы проверить, жива ли она, на какой-то страшный миг ему показалось, что это не так. Девочка спала, а на красном, но уже спокойном личике сидел комар. Жадно насыщаясь кровью, он даже поднял две подрагивающие задние ножки. Дима, возмущённый такой наглостью, медленно занёс ладонь над злым и жадным насекомым, которое даже не подозревало о том, что его сейчас раздавят. Также оно не догадалось, насколько ему повезло, когда Дима вдруг опустил руку, внимательно глядя на комара. Который не был злым и жадным, он даже не мог знать, как это им быть. Он ел, потому что хотел есть, а Дашка была для него просто местом, где еда… Он её даже не видел. Сразу же в памяти всплыло чуть успевшее забыться лицо Жадины-говядины, слепое, как обычно во сне.
Дима вскочил, когда ошеломляющее открытие толкнуло его в спину, как бабушка, когда она и в пятый раз не могла дозваться внука домой. Быстро сунув спящую Дашку в коляску, мальчик повёз её впереди себя, внимательно глядя под ноги, пытаясь по трещинам в асфальте вспомнить обратную дорогу. Теперь ему никак нельзя было теряться. Раз уж так вышло, что его и так не видят, Жадина-говядина, но он просто не умеет, мама, но она только временами его не замечает, бабушка, которая видит любую грязь на куртке, но не видит и не слышит того, кто объясняет, откуда грязь. Он же сам тоже не всегда их способен видеть. Что мама, оказывается, ходила с Дашкой в животе, потому и ругалась чаще, чем раньше, а бабушка откуда-то всегда брала вкусную еду и куда-то девала грязь с одежды, ложась спать позже всех в доме. Теперь всё изменится. Он и Дашку, как она хоть немного вырастет, научит такому. Видеть людей, это же здорово.
…Шофёр грузовика, успевший протрезветь в отделении ГИБДД, горестно покачиваясь на стуле, всё время повторял:
- Ну не видел я их… Ну не видел я их… Дети же, маленькие…