про лошадок
Я очень волнуюсь.
Я, впрочем, всегда волнуюсь, но в этот раз повод достойный.
Десять лет назад (мой бог! Почему всякий раз не верится, что и в твоей жизни будут "десять лет назад", в которых ты себя помнишь не младенцем в пеленках, а таким же, как и сейчас, более-менее разумным человеком) я бросила конный спорт. Еще 4 года, в 9 лет, я впервые пришла на конюшню, и понеслось.
Сейчас, со взрослой колокольни, дети на конюшне представляются мне делом страшным. О безопасности никто толком не заботился, инструкторами у нас были 14-летние девочки-подростки, в воздухе столбом стояли матюки и табачный дым. Тогда все это как-то не замечалось, а замечались _лошади, и лошади были делом чудным. Упорство (и чтение взапой книжек по верховой езде) сделали свое дело: благодать тренерского внимания не обошла меня стороной, и началась подготовка к Первым Соревнованиям (на которых, в итоге, выступить так и не удалось, потому что на старте едва объезженный жеребчик-пятилетка взбунтовался и смачно сбросил в опилки сначала меня, а потом и тренера). Потом, в 12 (мой бог, какой взрослой я тогда была), до России докатилась волна Natural Horsemanship, пропагандирующая мягкие методы обращения с лошадьми, и я ушла из ада частной конюшни, где животных пинали ногой в живот, чтобы подтянуть подпруги. Исполненная чувства ответственности человека за все живое вокруг него, сознательности и решительности. Примерно в то же время мы окончательно рассорились с моей спутницей детства №1 и, на почве общей любви к конному спорту, начали дружить со спутницей детства №2, что в итоге вылилось в совместный отъезд в Смоленск и сумбурные годы там (и как бы вам ни хотелось думать обратное, мы действительно "просто дружили", но дружили так, что ух и мир на двоих). Со спутницей детства №2 мы начали заниматься в "школе олимпийского резерва", что обязывало чуть больше. Потом были интриги, которыми жизнь юных спортсменок наполнена чуть более, чем полностью, моя травма позвоночника и досадное отстранение от серьезных занятий на полгода, в результате чего я так и не успела сдать на разряд по выездке до отъезда.
Но в эти четыре года я была счастлива, как никогда. Не знаю, почему, но никакой другой вид спорта, включая сноуборд, не вызывал во мне такого щенячьего восторга, из конюшни же было не вытащить. Я готова была несколько часов мерзнуть на морозе и с мокрыми ногами (у нас, у меня, по крайней мере, не было тогда ни специальной одежды, ни приличной обуви), тащиться с тяжеленной сумкой в переполненной маршрутке на другой конец города и потом еще ползти через сугробы соснового бора, помогала на соревнованиях, стирала вальтрапы, пекла пирог тренеру на день рождения. И ездила верхом. И это было такое счастье, что не хотелось ни компьютеров, ни чего бы то ни было еще. "Лошади - это на всю жизнь", так писали в журналах по конному спорту.
А потом я переехала.
А в городе Смоленске, так уж сложилось, все несколько сельскообразное (и даже главная площадь города гордо именуется Колхозной). Конюшня тоже не отличалась чистотой и хорошим состоянием лошадей, что мне, с моей рефлексией на тему ответственности человека за живое, проигнорировать не удалось. К тому же, тогда я всерьез обчиталась трактатов о неэтичности запихивания в рот лошади железа и надевания на спину седла, что от спорта окончательно отвратило. Завести же себе лошадку вкупе с лужайкой для дружеских обнимашек и поездок верхом без снаряжения я могла только в мечтах (впрочем, некоторые радикальные личности и вовсе предлагали отказаться от поездок верхом и наслаждаться обществом лошади as is, то есть кормить, убирать и любоваться). Страдала страшно. Тогда казалось, что вот еще денек, и еще, а потом в моей жизни все каким-то магическим образом разрешится, и здоровые, сытые и лоснящиеся лошади вернутся в нее на раз-два. Не разрешилось. Надежда было появилась одновременно с приемом в немецкую школу, но растворилась в горькой реальности вместе с отказом в двухлетней визе. И началась Москва.
А в Москве все оказалось так дорого, так дорого, что мне бы одежду купить да волосы покрасить, куда уж тут регулярные занятия. И годы шли, и все это время я чувствовала себя очень и очень не в своей тарелке, потому что правы они были про лошадей навсегда, и стоило мне полчаса посидеть в седле на Крите, как это закончилось ночным слезливым кусанием подушки от безысходности.
И вот внезапно я стала получать деньги на карту. И купила компьютер, и даже съездила в Альпы. И, кажется, настало время для Возвращения. Завтра мы с Олей едем смотреть конюшню в Домодедово, где занимается наша однокурсница-биофизик, и мне очень страшно, что что-нибудь окажется не на высоте, или дорога слишком вымотает, или контингент разочарует. Поэтому я волнуюсь страшно, вспоминаю забытые термины целыми пластами (чомбур, плюсна, кобура, менка ног на галопе!) и пишу истеричные сообщения в контакте спутницам детства №1 и №2 в поиске поддержки. Первая, к слову, тоже занималась конным спортом вместе с нами, но, в отличие от остальных, оказалась наиболее преданной, и вот прямо сейчас я с завистью любуюсь ее фотографией с очередных соревнований по конкуру. Ух.
Пожелайте мне удачи.
Я, впрочем, всегда волнуюсь, но в этот раз повод достойный.
Десять лет назад (мой бог! Почему всякий раз не верится, что и в твоей жизни будут "десять лет назад", в которых ты себя помнишь не младенцем в пеленках, а таким же, как и сейчас, более-менее разумным человеком) я бросила конный спорт. Еще 4 года, в 9 лет, я впервые пришла на конюшню, и понеслось.
Сейчас, со взрослой колокольни, дети на конюшне представляются мне делом страшным. О безопасности никто толком не заботился, инструкторами у нас были 14-летние девочки-подростки, в воздухе столбом стояли матюки и табачный дым. Тогда все это как-то не замечалось, а замечались _лошади, и лошади были делом чудным. Упорство (и чтение взапой книжек по верховой езде) сделали свое дело: благодать тренерского внимания не обошла меня стороной, и началась подготовка к Первым Соревнованиям (на которых, в итоге, выступить так и не удалось, потому что на старте едва объезженный жеребчик-пятилетка взбунтовался и смачно сбросил в опилки сначала меня, а потом и тренера). Потом, в 12 (мой бог, какой взрослой я тогда была), до России докатилась волна Natural Horsemanship, пропагандирующая мягкие методы обращения с лошадьми, и я ушла из ада частной конюшни, где животных пинали ногой в живот, чтобы подтянуть подпруги. Исполненная чувства ответственности человека за все живое вокруг него, сознательности и решительности. Примерно в то же время мы окончательно рассорились с моей спутницей детства №1 и, на почве общей любви к конному спорту, начали дружить со спутницей детства №2, что в итоге вылилось в совместный отъезд в Смоленск и сумбурные годы там (и как бы вам ни хотелось думать обратное, мы действительно "просто дружили", но дружили так, что ух и мир на двоих). Со спутницей детства №2 мы начали заниматься в "школе олимпийского резерва", что обязывало чуть больше. Потом были интриги, которыми жизнь юных спортсменок наполнена чуть более, чем полностью, моя травма позвоночника и досадное отстранение от серьезных занятий на полгода, в результате чего я так и не успела сдать на разряд по выездке до отъезда.
Но в эти четыре года я была счастлива, как никогда. Не знаю, почему, но никакой другой вид спорта, включая сноуборд, не вызывал во мне такого щенячьего восторга, из конюшни же было не вытащить. Я готова была несколько часов мерзнуть на морозе и с мокрыми ногами (у нас, у меня, по крайней мере, не было тогда ни специальной одежды, ни приличной обуви), тащиться с тяжеленной сумкой в переполненной маршрутке на другой конец города и потом еще ползти через сугробы соснового бора, помогала на соревнованиях, стирала вальтрапы, пекла пирог тренеру на день рождения. И ездила верхом. И это было такое счастье, что не хотелось ни компьютеров, ни чего бы то ни было еще. "Лошади - это на всю жизнь", так писали в журналах по конному спорту.
А потом я переехала.
А в городе Смоленске, так уж сложилось, все несколько сельскообразное (и даже главная площадь города гордо именуется Колхозной). Конюшня тоже не отличалась чистотой и хорошим состоянием лошадей, что мне, с моей рефлексией на тему ответственности человека за живое, проигнорировать не удалось. К тому же, тогда я всерьез обчиталась трактатов о неэтичности запихивания в рот лошади железа и надевания на спину седла, что от спорта окончательно отвратило. Завести же себе лошадку вкупе с лужайкой для дружеских обнимашек и поездок верхом без снаряжения я могла только в мечтах (впрочем, некоторые радикальные личности и вовсе предлагали отказаться от поездок верхом и наслаждаться обществом лошади as is, то есть кормить, убирать и любоваться). Страдала страшно. Тогда казалось, что вот еще денек, и еще, а потом в моей жизни все каким-то магическим образом разрешится, и здоровые, сытые и лоснящиеся лошади вернутся в нее на раз-два. Не разрешилось. Надежда было появилась одновременно с приемом в немецкую школу, но растворилась в горькой реальности вместе с отказом в двухлетней визе. И началась Москва.
А в Москве все оказалось так дорого, так дорого, что мне бы одежду купить да волосы покрасить, куда уж тут регулярные занятия. И годы шли, и все это время я чувствовала себя очень и очень не в своей тарелке, потому что правы они были про лошадей навсегда, и стоило мне полчаса посидеть в седле на Крите, как это закончилось ночным слезливым кусанием подушки от безысходности.
И вот внезапно я стала получать деньги на карту. И купила компьютер, и даже съездила в Альпы. И, кажется, настало время для Возвращения. Завтра мы с Олей едем смотреть конюшню в Домодедово, где занимается наша однокурсница-биофизик, и мне очень страшно, что что-нибудь окажется не на высоте, или дорога слишком вымотает, или контингент разочарует. Поэтому я волнуюсь страшно, вспоминаю забытые термины целыми пластами (чомбур, плюсна, кобура, менка ног на галопе!) и пишу истеричные сообщения в контакте спутницам детства №1 и №2 в поиске поддержки. Первая, к слову, тоже занималась конным спортом вместе с нами, но, в отличие от остальных, оказалась наиболее преданной, и вот прямо сейчас я с завистью любуюсь ее фотографией с очередных соревнований по конкуру. Ух.
Пожелайте мне удачи.