Последняя суббота в Иерусалиме.
Что ж, гордиться нечем. Речь идет о сдаче крепостей.
Помните, гуляла по сети не так давно картинка - там еще молодая прелестная мама держала на руках двух таких же прелестных девочек, и мир был полон света и красок?
Но следующий кадр показывал ее укутанной черным покрывалом. Такие же покрывала были и на дочках.
Затем исчезало лицо, оставляя только прорези для глаз. Потом пропадали руки.
И в самом конце в мире царствовала одна только черная ночь - и не было уже ни мамы, ни девочек, ни света и цвета.
Здравствуй, фундаментализм.
Пятнадцать лет тому назад, когда я приехала в Иерусалим, меня встретил совсем иной город, куда более светлый, дружелюбный и веселый.
И если, согласно ивритской грамматике, приписывать городу женский род, то Иерусалим был такой вот прелестной мамой, державшей на руках детей - веселой и доброй, соблюдающей традицию от души и от сердца, укутанной в цветастые ткани и славящей Господа с улыбкой и песней.
Все пятнадцать лет я наблюдала, как капля по капле кровь уходит из любимого существа.
Это был единственный город, который я так любила, единственная моя родина, выстраданная, не сразу данная.
Нет, не с легким сердцем я уезжаю.
Мне горько оставлять эту забитую почерневшую мумию под глухой чадрой, я ведь помню ее живой и веселой.
В конце концов, она мне как мать.
И сердце у меня разрывается от беспомощности.
Для любителей во всем выискивать политические тенденции сразу оговорюсь, что не имею в виду какую-либо из трех религий.
Все они, по моему скромному разумению, тут одинаково хороши.
И не ловите меня за язык, я не про соблюдение традиции.
Традиция и может, и должна быть веселой, полнокровной и жизнерадостной.
В конце концов, она во славу Божью или куда?
Да ведь в ней все это и заложено.
В них во всех - во всех трех.
Нет, я не про традицию, я... ну, вот про это черное. Про покрывало до бровей.
Про то, как мало-помалу человек исчезает - и остается только чернильная черная тьма.
В общем, про фундаментализм.
А его тут со всех сторон хоть отбавляй. И чем дальше, тем чернее.
Чем дальше, тем бледнее и малокровнее, тем меньше жизни, тем тусклее глаза, тем гуще тьма...
Когда я начинала танцевать, тут была милонга.
Сейчас тут есть только вечеринки для своих.
Когда я стала искать в Тель Авиве уроки йоги, то нашла на одной улице больше, чем есть во всем Иерусалиме.
Когда я начинала здесь жить, здесь было все.
Жизнь здесь была.
Всего мало-помалу не стало.
Мы и не заметили, как капля по капле почти вся кровь вытекла из этого города.
Здесь ничего не осталось.
Вряд ли я смогу любить какое-нибудь место так, как я любила Иерусалим.
И не знаю, когда я перестану отвечать людям за границей "Из Иерусалима".
Родина бывает одна.
Но нельзя жить ни в церкви, ни в музее, ни...
Ну, да.
Ни на кладбище.
