Светлый город. Прощание.
Последний день выдался на удивление светлым и на удивление печальным.
Полет вашей покорнейшей перенесли на ранее утро, поэтому ей пришлось не только отказаться от последней милонги, но и уехать за десять минут до конца последнего урока, ловя такси прямо в танцевальных туфлях и рискуя упустить поезд в Рим.
Договорившись, благодаря чудесной Наде, встреченной в кафе на площади, с таксистом, ваша покорнейшая забрала из гостиницы чемодан и пришла на урок.
- Можно он тут в уголку тихонько постоит? - спросила она Марию Элену, - Он смирный и обычно не буянит, так что вряд ли станет мешать.
На лице у Марии Элены отразилось сомнение в собственном английском.
- Вы, может быть, опасаетесь, не случилось бы с ним чего? - осторожно и даже вкрадчиво спросила она вашу покорнейшую.
- Да нет, - сказала я, - Ну, кому он нужен, с таким-то сварливым характером.
В перерыве между уроками ваша покорнейшая вышла прогуляться, спустилась вниз по улице в сторону базилики св. Кьяры, миновала главную площадь...
Сердце у нее изрядно щемило, во рту какой-то отвратительной оскоминой отдавали слова последний раз и тянуло ее почему-то все время куда-нибудь в лавку, купить себе что-нибудь на память.
Надо признаться, что подарки ваша покорнейшая любит до страсти - как делать, так и получать. Ее бы воля, она вообще покупала бы вещи исключительно для других, а себя окружила бы всевозможными дареными игрушками, несущими теплый отпечаток любимых людей.
Но покупать сувениры для себя?!
Вашей покорнейшей это пришло в голову едва ли не впервые в жизни.
И только зайдя в пятую по счету лавку, глядя на четки, иконки, веселые изразцы с надписью Pace e bene, на игрушечных птиц, на хлеба, на плитки шоколада, на бесконечные шарфики и шейные платки, на браслеты со смальтой, на всю эту чудесную добрую мишуру, почти что елочную - только тут ваша покорнейшая поняла, что с нею происходит.
- Нет, дорогая, - сказала она себе самой, - Нет, ты не сможешь все это забрать с собой.
Святую Кьяру, камни, долину внизу, темную цветную внутренность таинственной и волшебной базилики; косые лучи из-за облаков - все так же льется Божья милость с непререкаемых высот; пожилого брата в круглых очках, ласково гладящего по голове огромного черного пса - а пес улыбается и смотрит на него снизу вверх шоколадными лукавыми глазами; горшки с цветами на стенах, колокольный звон, птиц, флаги, высокий ветер; добрых, спокойных людей; небеса, небеса, небеса, окружающие тебя со всех сторон...
Ты не сможешь забрать все это с собой.
И тут мне пришлось отвернуться к стене.
Плакать на улице неприлично.
Урок заканчивался, и ваша покорнейшая все чаще посматривала на часы.
Потерять хотя бы минуту урока было жалко, но и поезд упустить она не могла.
Впрочем, минуты две-три у нее еще оставались.
Солнце садилось за зеркальными окнами, рисуя на полу косой квадрат.
Высокая плавающая скрипка.
И гениальный танцовщик, показывающий со своей прелестной партнершей знаменитые болеос Годоя - болеос, которые никто больше не делает, потому что просто не может сделать.
Последние минуты в этом городе.
Тишина. Музыка. Вечерний свет. Текучее движение.
Повесив сумку на плечо, я ждала, что они дадут задание группе, начнут обходить учеников по одному - тут-то я их и поймаю, обниму потихоньку на прощанье и убегу.
Но нет, это не для Годоя.
Прервав показ, он через весь зал обратился ко мне с немного комическим, но все-таки искренне теплым восклицанием и с гримаской брошенного Пьеро:
- Не уезжай! Ну, пожалуйста! Мы тебя полюбили!
Оба они подбежали ко мне с двух сторон, я обняла одной рукой Магдалену, второй - Горасио, расцеловала их на прощанье...
- Вы лучше приезжайте в Иерусалим, - сказала я.
- Пошли! - ответил Годой и деловитым шагом направился к двери.
Все засмеялись.
Я так и так стояла уже в середине зала, все взгляды были направлены на меня, а сердце у меня, понятное дело, так и так находилось там, где находиться ему полагалось, то бишь в пятках.
Поэтому я решила, что терять мне нечего, надо идти до конца, и громко сказала, обращаясь ко всем:
- Спасибо вам, дорогие люди! У вас тут необыкновенно прекрасно - и сами вы необыкновенно замечательные.
И знаете что?
Они мне все захлопали.
Ну, а я, понятное дело, схватила чемодан и тут же сбежала.
Таксист ни о чем не спрашивал, только поглядывал с пониманием на пассажирку и тихонько хмыкал.
Он не в первый раз возил людей на станцию.
Кому же нравится отсюда уезжать?
Дело понятное.
А я ехала, смотрела в последний раз вокруг, пытаясь запомнить каждый луч, каждое облако, каждый островок света - и вдруг поняла.
Уезжать отсюда нужно.
Уезжать, чтобы везти в мир свет, терпение и любовь, которыми полон Ассизи.
Везти в совсем иной, другой город - любимый и несчастный, где живет столько людей, знающих, как надо, и готовых перегрызть друг другу глотку за принципы.
Слово-то какое колючее - принципы.
То ли дело слово свет.
Вместе со мной ехал маленький фаянсовый квадратик, веселый ассизский квадратик, на котором было написано Pace e bene.
Ехал для того, чтобы в бурном городе стало немножко светлее - и немножко прибавилось терпения и любви.
Он и теперь у меня перед глазами.
Pace e bene, дорогие мои друзья.
Pace e bene.
Конец.