(no subject)
Иногда мне хочется падать в грязь и мерзость. Иногда страдание становится таким насущным и неперевариваемым, что только это желание падения и активности может способствовать прекращению этого давления. Я могу напиваться, идти в неопределённом направлении, блевать и рыдать. Я могу для уничтожения этого чувства пустоты пытаться писать, вымещать всё в образах и тексте, искать то очередное дно и самоубийство, одиночество которого облегчит ситуацию, снова обращаться к меланхолическим сокровищам Семирогого, которые убивают, развращают, но глубоко обогащают. Наконец я добрался до того, что периодически могу наносить аффектом пыла самоповреждений стезю, высекать и пытаться пробудиться в боли, изрыгать боль в имени Сатаны, прекрасное в падении, грацию в чёрном. Грязное страдание - моя сущность. Но отсутствие преодоления очнувшейся печали очень тягостно и злобно. Оно пожирает целиком и затуманивает окружающую действительность. Я не знаю, откуда это берётся. Это предрасположенность, которая преследует меня всю жизнь. Раньше я страдал весьма продолжительной депрессивной подоплёкой и мрачностью, но ныне образовалось нечто более-менее успокоительное. Однако эти божественные черви периодически и с каждым разом всё глубже разрывают мою душу, даруя пронизывающие насквозь взгляды сияющей холодом бездны, где тонут не родившиеся звёзды. Моей, блять, бездны! Исконно, судорожно, конвульсивно прекрасной и глубочайшей, сатанинской, демонической, вагинальной, анусовидной! Мои впечатления болезненны и расшатаны, экспрессивны, впечатлительны, желают нового и нового чувства, всплеска, эмоции. Я снова ёбаный раб в очередной раз этого ёбаного самоубийства в Его честь. Это снова сегодня. Гремят костьми изумрудные пещеры. Миллиарды филиппинских девственниц вдавливают мои члены всё глубже и глубже в землю. Я никогда не найду успокоения и буду всегда гореть в нечестивом пламени свободы, желания, страдания. Умирать и вновь перерождаться. И славить Его имя!