и медку не забудь
читаю А.П. Чехова.
приятно иногда натыкаться на что-нибудь вроде:
"Деньги, как водка, делают человека чудаком. У нас в городе умирал купец. Перед смертью приказал подать себе тарелку меду и съел все свои деньги и выигрышные билеты вместе с медом, чтобы никому не досталось".
у Антон Палыча есть рассказы, условно говоря, "о.генриевские", с ярко выпяченной остроумной "сюжетностью", а есть, условно говоря, "сэлинджеровские", "футлярные", смысл которых постоянно куда-то ускользает, которые, может быть, раскрываются как-то по-новому после нескольких прочтений, или же остаются столь же непроницаемыми.
о чем вот, например, рассказ "Крыжовник"? Он ведь разочаровывает даже слушающих его персонажей.
А между тем чувствуется тут - как на замерзшем озере: вроде крепок лед, а ходить опасно - скрытая бездна наподобие что в гоголевском "Носе", где автор тоже под конец вопрошает - ну и какая с этой безделицы польза Отечеству?
В Чехове привлекает парадоксальность: писатель, который не оставил романа, в рассказах мог мыслить романными категориями, на нескольких страницах, а иногда и в нескольких предложениях, показывая все развитие, перерождение и крах своих героев. Удивительное и прекрасное несоответствие формы и замысла.
приятно иногда натыкаться на что-нибудь вроде:
"Деньги, как водка, делают человека чудаком. У нас в городе умирал купец. Перед смертью приказал подать себе тарелку меду и съел все свои деньги и выигрышные билеты вместе с медом, чтобы никому не досталось".
у Антон Палыча есть рассказы, условно говоря, "о.генриевские", с ярко выпяченной остроумной "сюжетностью", а есть, условно говоря, "сэлинджеровские", "футлярные", смысл которых постоянно куда-то ускользает, которые, может быть, раскрываются как-то по-новому после нескольких прочтений, или же остаются столь же непроницаемыми.
о чем вот, например, рассказ "Крыжовник"? Он ведь разочаровывает даже слушающих его персонажей.
А между тем чувствуется тут - как на замерзшем озере: вроде крепок лед, а ходить опасно - скрытая бездна наподобие что в гоголевском "Носе", где автор тоже под конец вопрошает - ну и какая с этой безделицы польза Отечеству?
В Чехове привлекает парадоксальность: писатель, который не оставил романа, в рассказах мог мыслить романными категориями, на нескольких страницах, а иногда и в нескольких предложениях, показывая все развитие, перерождение и крах своих героев. Удивительное и прекрасное несоответствие формы и замысла.