Большие Ремизовские чтения или немного двоеверия в вашей френдленте
Исторической точности ради замечу: те, кто говорит, что русское язычество от и до вымышлено академиком Б. А. Рыбаковым, мягко скажем, ошибаются. В середине 1860-х годов, за сорок лет до рождения Бориса Александровича, увидело свет первое издание книги А. Н. Афанасьева "Поэтические воззрения славян на природу". Огромный трёхтомник впоследствии неоднократно переиздавался, последний раз это случилось в 2005 году. Тогда три тома были объединены в одной книге с заглавием "Мифология Древней Руси". Она лежит передо мной на столе - толстый том в тысячу с лишним страниц, собрание народных верований и примет.
Однако речь пойдет не об Афанасьеве и его труде. В начале XX века русский писатель Алексей Ремизов создал "Посолонь" - целый цикл сюрреалистических миниатюр на древнерусском материале, опираясь на афанасьевские "Поэтические воззрения...". "Посолонь" прекрасна с литературной точки зрения, особенно, если вы умеете чувствовать текст, но особенно интересен мир, описанный в этой книге. Языческие персонажи мирно сосуществуют с христианскими образами, не вызывая ощущения противоречия. В одной из миниатюр ангелы едут к Богу встречать Троицу, а ведет гостей орлокрылая птица Главина, вызывающая в памяти образы Сирина и Алконоста. В другой истории герои ведут разговор о Боге, мимо них тащится на свою колокольню мертвец, но стоит поднять взгляд на несколько строчек вверх и мы увидим Древяниц, Травяниц, волшебную Козу и много других персонажей древних славянских поверий. В третьей мудрый старик Белун рассказывает о том, как Христос наказал жадного человека. В четвертой... Да что толку говорить, лучше прочитаем вместе несколько миниатюр и полюбуемся тем, как прекрасен мир, созданный на основе двоеверия!
[Белун]Белун
Заковали студеному Ветру колючие губы, не велели холодом дуть, и Мороз-Трескун, засыпанный снегом, сел отдыхать в холодном царстве на полночи.
Пришло теплое лето.
Забыто ненастье.
Все живет, все у земли копошится, кустом разрастается.
Медведь-пыхтун зашатался по лесу, а кузнечику - воля: стрекочи хоть всю ночь.
Пошли люди с косами с вострыми. Поспел сенокос.
И куда ни заглянешь, все-то словно невиданно: к каждому цветку наклоняешься, тронул бы всякую травку…
Хороша погода, украслива.
Гей! - подле ржи проходит Белун.
Какой белый, сам в белой рубахе, и от солнца не застится: оно ему любо. Из леса идет: без него, говорят, темно в лесе. Заблудишься, только спроси, Белун и дорогу покажет.
- Дедушка, на сенокос?
Не слышит. Где тут услышишь!
Вот ступил на межу…
- Дедушка!
- Что тебе, родный? - дед улыбнулся: и ему хорошо…
Идет Белун по меже, идет летней дорогой, ударяет клюкою: вспоминает ли старый стародавнее бусово время или далось на раздуму другое… наша русская доля?
Лязг косы звонче.
Стрекочет кузнечик.
Так до белого месяца лязг косы звонок.
Ходит по ниве Белун, наделяет добром.
[Божья пчелка]Божья пчелка
На зеленый двор залетели пчелы - это к счастью. И остались жить.
В цвету липа. Липовым цветом золотится весь душистый сад.
Частый сильный рой от неба до сырой земли.
То-то хорошо, ну весело!
Вот теплый день уплыл, восходит звезда Вечерница[218], а они серые, ярые, жужжат - собирают мед.
Много будет меда белого.
И по гречишным полям и в поемных зеленых лугах, вдоль желтой дремы, в пестрой кашке и в алой зоре с цветка на цветок вьются пчелы. Частый, сильный рой от неба до сырой земли.
То-то хорошо, ну весело!
Вот на смену дню распахнется долгая вечерняя заря, а они серые, ярые, жужжат - трудятся.
Много будет меда красного.
Густые меды, желтый воск.
Хватит всем сотов на Спасов день: Богу - свечка, ломоть - деду, и в улей довольно на зиму.
- А скажи нам, пчелка, откуда вы такие зародились?
Выбирала одна пчелка из богородичной травы сладкого меду.
- А не велено нам сказывать, - ответила пчелка. - Водяной дед не любит, кто не умеет хранить тайну, а Водяной над нами главный.
- Мы только дедушке скажем.
- А дедушка Белун сам пчелу водит, мудрый, он и без вас знает.
- Ну, мы большим никому не скажем.
- Ну что ж, - прожужжала пчелка, - вам-то я и так бы рассказала, только некогда мне долго рассказывать…
И мохнатая серая пчелка запела:
- А поссорился Водяной с Домовым, все б им старым ссориться, заездил седой фроловского коня. И валялся конь с год в сыром затрясье. В кочкорье-болото небось никто не заходит! Вот от этого фроловского коняги мы к весне и отродились. Раз закинули рыбаки невод и вытащили нас из болота, пчелиную силу, и разлетелись мы, пчелы, на все цветы по всему белому свету. Смотрит за нами соловецкий угодник Зосима и другой угодник Савватий, нас и охраняют. Мать наша Свирея и Свиона, бабушка Анна Судомировна.
И полетела Божья пчелка, понесла с поля меду много на сон грядущий.
Горело небо багряным вечером.
Там по раздолью небесному будто рой золотых пчел посылал на землю медвяную росу, обещая зарю, солнце да ведро.
[Задушницы]Задушницы
Предрассветные скрытые сумерки стянулись лисьей темнотой.
Ветер веянием обнял весь свет и унесся на белых конях за тонко-бранные облака к матери ветров, оставив земле тишину.
Унылый предрассветный час.
Белая кошка - она день в окно впускает - лежит брюшком вверх, спит, не шевельнется.
Синие огни, тая в тумане, горят на могилах. По молодому повитью дубов лезут Русалки, грызут кору. И, пыль поднимая по полю, плетется на истомленном коне из ночной поездки Домовой.
Унылый час.
Ангелы растворили муки в преисподних земли, солнца и месяца. И сошлись все усопшие - все родители с солнца и с месяца, и другие прибрели из-за лесов, из-за гор, из-за облаков, из-за синего моря, с островов незнакомых, с берегов небывалых на предрассветное свидание в весеннюю цветную долину.
В их тяжком молчании - речь их загадка - лишь внятен: плач без надежды, грусть без отрады, печаль без утехи.
А глаза их прощаются с светом, с милой землею, где когда-то, в этот день Зеленой недели, справив поминки, и они веселились, где когда-то, в этот день Зеленой недели и они, надеясь, вспоминали. Но старая мать, Смертушка-Смерть, тайно подкравшись незнаемой птицей, пересекла нить жизни и, уложив в домовище[223], опустила в могилу.
Вот и тоскуют. А прошлое - прошлые дни - безвозвратно.
Надзвездный мир - жилище усопших.
Туда не провеивают ветры и зверье не прорыскивает, туда не пролетывает птица, не приходят, не приезжают, - сторона безызвестная, путь бесповоротный.
Унылый предрассветный час.
Однако речь пойдет не об Афанасьеве и его труде. В начале XX века русский писатель Алексей Ремизов создал "Посолонь" - целый цикл сюрреалистических миниатюр на древнерусском материале, опираясь на афанасьевские "Поэтические воззрения...". "Посолонь" прекрасна с литературной точки зрения, особенно, если вы умеете чувствовать текст, но особенно интересен мир, описанный в этой книге. Языческие персонажи мирно сосуществуют с христианскими образами, не вызывая ощущения противоречия. В одной из миниатюр ангелы едут к Богу встречать Троицу, а ведет гостей орлокрылая птица Главина, вызывающая в памяти образы Сирина и Алконоста. В другой истории герои ведут разговор о Боге, мимо них тащится на свою колокольню мертвец, но стоит поднять взгляд на несколько строчек вверх и мы увидим Древяниц, Травяниц, волшебную Козу и много других персонажей древних славянских поверий. В третьей мудрый старик Белун рассказывает о том, как Христос наказал жадного человека. В четвертой... Да что толку говорить, лучше прочитаем вместе несколько миниатюр и полюбуемся тем, как прекрасен мир, созданный на основе двоеверия!
[Белун]Белун
Заковали студеному Ветру колючие губы, не велели холодом дуть, и Мороз-Трескун, засыпанный снегом, сел отдыхать в холодном царстве на полночи.
Пришло теплое лето.
Забыто ненастье.
Все живет, все у земли копошится, кустом разрастается.
Медведь-пыхтун зашатался по лесу, а кузнечику - воля: стрекочи хоть всю ночь.
Пошли люди с косами с вострыми. Поспел сенокос.
И куда ни заглянешь, все-то словно невиданно: к каждому цветку наклоняешься, тронул бы всякую травку…
Хороша погода, украслива.
Гей! - подле ржи проходит Белун.
Какой белый, сам в белой рубахе, и от солнца не застится: оно ему любо. Из леса идет: без него, говорят, темно в лесе. Заблудишься, только спроси, Белун и дорогу покажет.
- Дедушка, на сенокос?
Не слышит. Где тут услышишь!
Вот ступил на межу…
- Дедушка!
- Что тебе, родный? - дед улыбнулся: и ему хорошо…
Идет Белун по меже, идет летней дорогой, ударяет клюкою: вспоминает ли старый стародавнее бусово время или далось на раздуму другое… наша русская доля?
Лязг косы звонче.
Стрекочет кузнечик.
Так до белого месяца лязг косы звонок.
Ходит по ниве Белун, наделяет добром.
[Божья пчелка]Божья пчелка
На зеленый двор залетели пчелы - это к счастью. И остались жить.
В цвету липа. Липовым цветом золотится весь душистый сад.
Частый сильный рой от неба до сырой земли.
То-то хорошо, ну весело!
Вот теплый день уплыл, восходит звезда Вечерница[218], а они серые, ярые, жужжат - собирают мед.
Много будет меда белого.
И по гречишным полям и в поемных зеленых лугах, вдоль желтой дремы, в пестрой кашке и в алой зоре с цветка на цветок вьются пчелы. Частый, сильный рой от неба до сырой земли.
То-то хорошо, ну весело!
Вот на смену дню распахнется долгая вечерняя заря, а они серые, ярые, жужжат - трудятся.
Много будет меда красного.
Густые меды, желтый воск.
Хватит всем сотов на Спасов день: Богу - свечка, ломоть - деду, и в улей довольно на зиму.
- А скажи нам, пчелка, откуда вы такие зародились?
Выбирала одна пчелка из богородичной травы сладкого меду.
- А не велено нам сказывать, - ответила пчелка. - Водяной дед не любит, кто не умеет хранить тайну, а Водяной над нами главный.
- Мы только дедушке скажем.
- А дедушка Белун сам пчелу водит, мудрый, он и без вас знает.
- Ну, мы большим никому не скажем.
- Ну что ж, - прожужжала пчелка, - вам-то я и так бы рассказала, только некогда мне долго рассказывать…
И мохнатая серая пчелка запела:
- А поссорился Водяной с Домовым, все б им старым ссориться, заездил седой фроловского коня. И валялся конь с год в сыром затрясье. В кочкорье-болото небось никто не заходит! Вот от этого фроловского коняги мы к весне и отродились. Раз закинули рыбаки невод и вытащили нас из болота, пчелиную силу, и разлетелись мы, пчелы, на все цветы по всему белому свету. Смотрит за нами соловецкий угодник Зосима и другой угодник Савватий, нас и охраняют. Мать наша Свирея и Свиона, бабушка Анна Судомировна.
И полетела Божья пчелка, понесла с поля меду много на сон грядущий.
Горело небо багряным вечером.
Там по раздолью небесному будто рой золотых пчел посылал на землю медвяную росу, обещая зарю, солнце да ведро.
[Задушницы]Задушницы
Предрассветные скрытые сумерки стянулись лисьей темнотой.
Ветер веянием обнял весь свет и унесся на белых конях за тонко-бранные облака к матери ветров, оставив земле тишину.
Унылый предрассветный час.
Белая кошка - она день в окно впускает - лежит брюшком вверх, спит, не шевельнется.
Синие огни, тая в тумане, горят на могилах. По молодому повитью дубов лезут Русалки, грызут кору. И, пыль поднимая по полю, плетется на истомленном коне из ночной поездки Домовой.
Унылый час.
Ангелы растворили муки в преисподних земли, солнца и месяца. И сошлись все усопшие - все родители с солнца и с месяца, и другие прибрели из-за лесов, из-за гор, из-за облаков, из-за синего моря, с островов незнакомых, с берегов небывалых на предрассветное свидание в весеннюю цветную долину.
В их тяжком молчании - речь их загадка - лишь внятен: плач без надежды, грусть без отрады, печаль без утехи.
А глаза их прощаются с светом, с милой землею, где когда-то, в этот день Зеленой недели, справив поминки, и они веселились, где когда-то, в этот день Зеленой недели и они, надеясь, вспоминали. Но старая мать, Смертушка-Смерть, тайно подкравшись незнаемой птицей, пересекла нить жизни и, уложив в домовище[223], опустила в могилу.
Вот и тоскуют. А прошлое - прошлые дни - безвозвратно.
Надзвездный мир - жилище усопших.
Туда не провеивают ветры и зверье не прорыскивает, туда не пролетывает птица, не приходят, не приезжают, - сторона безызвестная, путь бесповоротный.
Унылый предрассветный час.