Комментарий к предыдущему. Расстрел Гумилева, Ахматова и Горький.
Комментарий к предыдущему. Расстрел Гумилева, Ахматова и Горький.
Гумилев был арестован 3 августа 1921 года по делу о заговоре Таганцева. К этому моменту за ним некоторое время уже следили люди из ЧК, причем информация об этом просочилась к Юркуну от Петра Сторицына (Петр Ильич Коган, одессит, в октябре 1917 уехавший в Петроград и как-то замешавшийся там к большевикам; известный в тогдашнем Петрограде человек, знавший все и всех в околомодернистской среде и великий сплетник; большой приятель Бабеля, около того же времени переехавшего из Одессы в Петроград и поступившего в ЧК). Юркун разыскал Гумилева, - отловил его на улице - и предупредил его: «Николай Степанович, я слыхал, что за Вами следят. Вам лучше скрыться». Гумилев поблагодарил Юркуна, пожал ему руку, и они разошлись (чтобы полностью оценить всю эту сцену, надо помнить, что Юркун и Гумилев были поневоле личными врагами из-за Ольги Арбениной). Попыток скрыться Гумилев не предпринял.
Взяли его, как упоминалось, 3 августа.
Ахматова об этом узнала случайно, через неделю (10 августа) на похоронах Блока, уже на самом Смоленском кладбище.
Никаких действий по этому поводу Ахматова не предпринимала. Через несколько дней, как она сама рассказывала Лукницкому, она «уехала в Царское Село, в санаторию. Рыковы жили в Царском Селе тогда, на ферме, и часто меня [Ахматову] навещали - Наташа и Маня. Я получила письмо от Владимира Казимировича [Шилейко] из Петербурга, в котором он сообщал мне, что виделся с А.В. Ганзен, которая сказала ему, что Гумилева увезли в Москву. Это почему-то все считали хорошим знаком". Все - это имеются в виду все, кто находился с Ахматовой в этой самой санатории. Слух был ложен, и трудно сказать, кто именно выдумал эту историю с переводом Гумилева в Москву. Там же, в санатории, Ахматова, по ее словам (записные книжки), и узнала о расстреле Гумилева из газет 1 сентября (когда действительно опубликовали извещение о его расстреле, среди прочих). Запись Лукницкого об этом: "Рассказывала о том, как она получила известие о смерти Н.С. Она была в Царском Селе, в санатории; сидела на балконе с М.В. Рыковой. Подходит и вызывает за ограду М.В. Рыкову. Та встает, идет. Он ей что-то говорит, и А.А. видит, как та вдруг всплескивает руками и закрывает ими лицо. А.А., почувствовав худое, ждет уже с трепетом, думая, однако, что несчастье случилось в семье Рыковых. Но когда М.В., возвращаясь, направляется к ней, А.А. уже чувствует, что известие относится именно к ней. М.В. подходит и произносит только: "Николай Степанович..." - и А.А. сама уже все поняла».
Передачи Гумилеву носили Анна Энгельгардт (его жена), Нина Берберова и Ида Наппельбаум.
В действительности Ахматова не все время с 10-х чисел августа до начала сентяьря провела в санатории в Царском Селе (такое впечатление созздается из ее рассказов Лукницкому). «16 августа» (либо 16, либо 29 августа по н.с.) она еще раз приезжала из Царского Села в Петербург, как сама же писала в своей заметке 1962 года: «Я ехала летом 1921 г. из Царского Села в Петербург. Бывший вагон III класса был набит, как тогда всегда, всяким нагруженным мешками людом, но я успела занять место, сидела и смотрела в окно на все - даже знакомое. И вдруг, как всегда неожиданно, я почувствовала приближение каких-то строчек (рифм). <…> Стихотворение было: "Не бывать тебе в живых..." См. дату в рукописи - 16 августа 1921 (может быть, старого стиля)».
Вот это стихотворение:
Не бывать тебе в живых,
Со снегу не встать.
Двадцать восемь штыковых,
Огнестрельных пять.
Горькую обновушку.
Другу шила я.
Любит, любит кровушку
Русская земля.
Очевидно, оно навеяно мыслями о вероятной судьбе Гумилева. (В литературе иной раз его называют откликом на смерть Гумилева, но это уж никак невозможно: о смерти Гумилева стало известно только 1/14 сентября). Желающие могут также увидеть здесь следы живого человеческого чувства, но для этого потребуется уж очень много желания, учитывая стилизационные изменения, для красоты внесенные Ахматовой в реальный образ гибели Гумилева: снег вместо лета и штыковые раны. Показательно, однако, что она примеряет здесь к себе образ вдовы Гумилева, хоронящей его и шьющей ему саван. Гумилев, однако, был еще жив, и даже надеялись на его освобождение, так что с этим «не бывать тебе в живых» Ахматова выступала в своем обычном амплуа предвещательницы бед для Гумилева. «Было горе, будет горе…»
Слух о том, что Гумилева перевели в Москву, был ложен, и проверить это было при желании нетрудно. Передачи ему носили в Петрочека весь август. Около 20 или в начале 20-х чисел августа представители литературных организаций явились в ПетроЧека осведомиться о судьбе Гумилева и по возможности просить о его освобождении, и там им сообщили, что такой-то есть и содержится Петрочека в заключении. Таким образом, в это время всем, связанным с Гумилевым, было отлично известно, что Гумилев сидит под арестом в Петрограде. Если Шилейко действительно писал Ахматовой о переводе Гумилева в Москву со слов Ганзен, то это только показывает, до какой степени они были далеки от контактов с Гумилевым и его окружением; впрочем, это известно и независимо и хорошо иллюстрируется тем, что Ахматова узнала об аресте Гумилева лишь случайно, на похоронах Блока, где, так сказать, собрались «все и вся» - через нелелю после ареста. В издательстве «Всемирная литература» об этом узнали через сутки после ареста, а не через неделю.
* * *
Теперь о Горьком. Никаких слухов о его участии в деле Гумилева первоначально не ходило, о его заступничестве стали рассказывать лишь много позже, задним числом, просто для улучшения его репутации. Реально Горький был косвенно и прямо связан с двумя актами, касающимися заключенного Гумилева.
5 августа 1921 в ПетроЧК было отослано заявление из издательства «Всемирная литература» (возглавлял его Горький) с просьбой поскорее расследовать дело Гумилева, и в случае его невиновности его выпустить:
Августа 5-го дня 1921 г. В ЧРЕЗВЫЧАЙНУЮ КОМИССИЮ ПО БОРЬБЕ С КОНТР-РЕВОЛЮЦИЕЙ И СПЕКУЛЯЦИЕЙ. Гороховая, 2
По дошедшим до издательства "Всемирная литература" сведениям, сотрудник его, Николай Степанович Гумилев, в ночь на 4 августа 1921 года был арестован. Принимая во внимание, что означенный Гумилев является ответственным работником в издательстве "Всемирная литература" и имеет на руках неоконченные заказы, редакционная коллегия просит о скорейшем расследовании дела и при отсутствии инкриминируемых данных освобождения Н.С.Гумилева от ареста.
Председатель редакционной коллегии
Секретарь
Текст этот известен по машинописной копии из ЦГАЛИ. Подписи Горького там нет - после слов «председатель редакционной коллегии» фамилия не проставлена. Заступничеством этот текст тоже не является.
Зато около 20 августа депутация от Профессионального Союза Поэтов (и примкнувших литературных организаций) в составе Оцупа, Волковысского, Волынского и Ольденбурга явилась в Петрочека осведомляться о Гумилеве - неизвестно было даже то, ЗА ЧТО его арестовали. Принявший их чекист, тов. Семенов, обнаружил полное незнание о том, кто естть Гумилев, но по проверке подтвердил, что он сидит у них и над ним проиводится следствие, которое через недельку закончится. За что арестовали Гумилева, он так и не сказал, но высказал как предположение (!), что, весьма возможно, арестовали его и не за политику, а по доносу о хозяяственном или должностном преступлении, растрате и т.д.
Из всего этого литераторы вынесли то впечатление, что на Гумилева у ПетроЧека, видимо, ничего серьезного или политического нет. Только тогда они осмелились подготовить ходатайство в ПетроЧека о смягчении участи Гумилева. До этого никакого ходатайства о нем в течение почти трех недель никто и не готовил. Теперь же где-то в конце августа было составлено и отослано в ЧК ходатайство от нескольких литературных организаций о выдаче им Гумилева на поруки. Однако поступило оно в ЧК только 4 сентября 1921 года, через десять дней после расстрела Гумиоева и через три дня после официального извещения об этом расстреле. Кто и на какой стадии его так «придержал» - писатели или чекисты, - и было ли это сделано намеренно или случайно - неизвестно.
В числе шести подписей под текстом стоят и Горький как глава Дома Искусств, и представитель руководимого им издательства «Всемирная литература», но на последних двух местах и машинописью, в то время как предыдущие четыре подписи даны чернилами. Очевидно первые четверо подписали и уже затем добивались участия Горького и его «Всемирной литературы». Это согласуется с рассказом Ахматовой Берлину о том, как некие писатели просили у Горького заступничества за Гумилева. То, что он отказал в помощи - как со ссылкой на «некоторые сведения» передает Ахматова - отвечает, очевидно, отказу Горького как-то похлопотать за Гумилева лично, используя свои связи наверху (просили его, по смыслу рассказа Ахматовой Берлину, именно об этом). Не было бы ничего особенно удивительного, если бы Горький и задержал у себя это ходатайство до 4 сентября, не желая встревать в дела ПетроЧека, пока они не закончились; когда все уже были расстреляны, можно было передавать это ходатайство в виде никого уже не раздражающего и не мешающего ЧК жеста. С другой стороны, и само ЧК могло задержать оформление этого текста как входящего, случайно или намеренно.
Сам текст ходатайства гласит:
(машинопись)
В Президиум Петроградской губернской Чрезвычайной комиссии
Председатель Петроградского отделения Всероссийского союза поэтов, член редакционной коллегии государственного издательства "Всемирная литература", член Высшего совета Дома искусств, член комитета Дома литераторов, преподаватель Пролеткульта, профессор Российского института истории искусств Николай Степанович Гумилев арестован по ордеру Губ.Ч.К. в начале текущего месяца.
Ввиду деятельного участия Н.С.Гумилева во всех указанных учреждениях и высокого его значения для русской литературы нижепоименованные учреждения ходатайствуют об освобождении Н.С.Гумилева под их поручительство.
(чернила)
Председатель Петроградского отдела Всероссийского Союза писателей А.Л.Волынский
Товарищ председателя Петроградского отделения Всероссийского Союза поэтов М.Лозинский
Председатель коллегии по управлению Домом литераторов Б.Харитон
Председатель пролеткульта А.Маширов
Председатель Высшего совета Дома искусств (машинопись) М. Горький
Член издательской коллегии "Всемирной литературы" (машинопись) Ив. Мазуркевич.
Более никакого участия Горького в судьбе Гумилева не было.
Ахматова с Горьким по этому делу вообще не встречаоась; как она рассказывала Лозинскому в 1925, она виделась с Горьким единственный раз в жизни, прося у него подработки.
Первоначально, в 20-е - 40-е, Ахматова все это вполне правдиво в своих разговорах и отражала. Но в 50-х - 60-х она начала активно конструировать образ Гумилева как великого непрочитанного поэта, а себя - как единственную любовь и музу этого поэта, единственного конгениального ему читателя, понимающего его. Комментария к текстам Гумилева, которые могли бы, наконец, разъяснить его и всем прочим, непонимающим, она, естественно, не написала, а когда комментировала отдельные его тексты, получалось что-то фантастически нелепое, в духе нынешних прочтений Полушина. «Звездный Ужас» с «черным», высматривающим тайны, она поняла как предсказание тоталитарного советского сыска, высматривающего все тайны советских подданных.
Однако в эту новую схему реальная удаленность Ахматовой от гибели Гумилева не очень вписывалась. Узнала она о его аресте случайно, через неделю, ничего в связи с этим не предпринимала - и передач не передавала, - а уехала отдохнуть и развлечься в царскосельский санаторий, где и узнала о смерти Гумилева из газет. Во всем этом не было ничего предосудительного - за предыдущие три года она с Гумилевым виделась раз шесть по нескольку минут, - но в новую творимую ей легенду об их отношениях это не вмещалось. И она сочинили для Липкина историю, как она САМА ходила просить Горького, и как активизированный ЕЮ Горький ПРИ НЕЙ стал обзванивать высшее большевистское начальство, чтобы заступиться за Гумилева. Естественно, она к этому времени не помнила, что она говорила Лукницкому примерно за тридцать пять лет до того и Берлину - примерно за пятнадцать лет до того.