Вот бы А. Гордин писал в соавторстве с К. Крыловым...
Вот бы А. Гордин писал в соавторстве с К. Крыловым...
Попалась в руки биография Ермолова пера выдающего прогрессивного интеллектуала А. Гордина (соредактор "Звезды"). Биография как биография плоховата: автор порой не умеет даже понять простых цитируемых им же текстов (и за много десятилетий работы с текстами 18-19 веков не узнал ряда элементарных вещей и сюжетов, требующихся ему по теме), - но дает прекрасный автопортрет. Например, автор приписывает Суворову намеренное проведение резни гражданского населения в Праге (чтобы Варшава устрашилась и сдалась без боя) и похваляет его за таковую продуманно-гуманную, де, холодную жестокость: вырезав немало гражданских в Праге, Суворов-де устрашил Варшаву и принудил ее к сдаче, чем избавил Варшаву от еще больших потерь мирного населения, какие постигли бы ее при штурме.
Сам Суворов до крайности омерзился бы таковыми похвалами и таким пониманием гуманности, - он-то ничего общего с придумками Гордина не имеет, никакого материала для специфического гординского фапания не дает, а перед этим самым штурмом Праги отдал приказ, конец которого состоял в следующем: "6) Стрельбой не заниматься; без нужды не стрелять; бить и гнать врага штыком; работать быстро, скоро, храбро, по-русски! Держаться своих, в середину; от начальников не отставать.- Везде фронт. 7) В дома не забегать; неприятеля, просящего пощады, щадить; безоружных не убивать, с бабами не воевать, малолетков не трогать. 8) Кого из нас убьют - царство небесное, живым слава! слава! слава!"
(Резня по ходу штурмовых боев в домах и вокруг домов - дело обычное, но Суворов ее не только не планировал и не поощрял, а отдал противоположный приказ, и даже по ходу самой резни, согласно польским же изложениям, многие русские офицеры пытались унимать солдат, - хотя вот это по обычаям самой fair war того времени было уже совершенно сверх всякой обязанности. Как, впрочем, и специальные предупредительные приказы против такой резни).
Гордин не удосужился даже узнать, что можно и чего нельзя было творить в то время на войне. Он и Ермолову - человеку очень жестокому и получавшему удовольствие от того, чтобы порой преступать (но ненамного, нечасто и обычно маскируясь дозволенным достижением военной пользы [*], хотя бывали и прямые преступания [**]) самые крайние пределы этого "того" - щедро приписывает зверские жестокости, которые и Ермолову на ум не пришло бы совершить, и те жестокости похваляет (самый яркий сюжет такого рода я уже разбирал - http://wyradhe.livejournal.com/386200.html , http://wyradhe.livejournal.com/385716.html , http://wyradhe.livejournal.com/385984.html ).
[*] Например, по собственным своим рассказам, нарочно дольше нужного вел артиллерийский огонь по жилым домам на берегу Вислы в Варшаве в 1794 и по Парижу в 1814, чтобы отомстить полякам за резню при восстании, а французам - за 1812 год. Сам по себе такой огонь был вполне оправдан как прием достижения военной пользы, и никто не мог бы уличить Ермолова в чем-то предосудительном в этих случаях, но он сам знал, и в рассказах своих подчеркивал, что никакой военной пользы тут уже нет и не для нее он старается, а для того, чтобы выместить злое на вражеском гражданском населении под прикрытием того, что никто не мог бы решить, есть тут еще военная польза или нет. Аналогично он отмечал, что был доволен, узнав, что в разгромленном его огнем селении союзной Пруссии (занятом французами, по которым он и стрелял) сгорело множество французских раненых ("Как артиллерийский офицер примечал я действие наших батарей и был доволен. В местечке не было целого дома; сожжен квартал, где, по словам жителей, сносились раненые, причем много их истреблено" - таким образом, как отдельный повод к довольству "артиллерийского офицера" указано то, что огнем накрыли именно квартал с ранеными, что ни малейшего отношения к профессиональному довольству эффективностью стрельбы не имеет). Сам обстрел не только был всецело оправдан, но, совершая его, Ермолов и понятия не имел о том, где там раненые, а имел бы - это не должно было бы ни на миг останавливать обстрела. Просто характер Ермолова рисуется и отсюда.
[**] Маевский вспоминает конец 1812: "...Посреди жалостной картины бивака к фельдмаршалу [Кутузову] врывается в полночь офицер французского войска и просит помилования и спасения. Это встревожило и нас, а кончилось смешным, но жестоким. К Ермолову привели в полночь пленных, а он был утомлен и сердит. В таком худом расположении он говорит казацкому офицеру: „Охота тебе возиться с ними; ты бы их там же…“ Для казака этого было довольно. Он вышел и тут же принял их всех в дротики. Один из них сорвался с копья и полетел прямо к фельдмаршалу, где он был принят и успокоен по-отечески.
Кутузов, не зная зла, сотворен был для добра".
Убивать уже взятых в плен можно было только в том случае, если их невозможно было содержать под охраной или транспортировать с армией, чего тут, естественно, не было и в помине. Характерно, что Ермолов не взял на себя _приказа_ убить пленных, не взял и такого _разрешения_, и только обозначил в сослагательном наклонении, в качестве как бы частного лица, что было бы-де естественнее всего сделать тишком его собеседнику, да и тут не выговорил самого слова, передающего, что же делать с пленными. Тем самым Ермолов страховался от ответственности за неоправданное убийство пленных (такая подстраховочка при поощрении или применении недозволенных приемов на войне тоже была в его манере - примеры известны и иные).
***
Аналогичным образом Гордин приписывает оставление Кутузовым множество раненых в Москве (на человеколюбие французов) "суровому прагматизму" Кутузова, который-де намеренно решил оставить на опасности и погибель ненужных ему как боевая сила русских раненых ("Но Кутузов был суровый прагматик: раненые были обузой, а солдаты в строю - необходимой ему силой"). Автор по малограмотности и любви к мелочному шпанистому садизму, сублимированному и оправданному высшими-де целями и законами природы (типичная черта для советских-тм интеллигентов; почему я так и люблю цитату их Борнатаныча - http://wyradhe.livejournal.com/160939.html - все как на ладони) даже не сообразил, что в чем-в чем, а в транспорте для вывоза раненых у Кутузова нехватки не было (раз уж их до Москвы довезли), и на скорость отступления это не влияло - просто на массе раненых очень плохо сказывается транспортировка. Оставил он их вовсе не на погибель, а напротив, - письменно поручая человеколюбию французской стороны, - и та, как и положено было, их действительно не тронула. Многие из них сгорели в Московском пожаре - но не Кутузов его организовал и не по согласию с Кутузовым Ростопчин это сделал.
И т.д. по всему тексту. Даже обнаружив и подробно расписав, как Ермолов в записках рисует себя гордо-несгибаемым перед лицом гнева Павла I, в то время как на деле он писал Павлу преуниженную (и это-то было вполне оправданно и не нуждалось в извинении) мольбу о пощаде с совсем иным текстом, - Гордин объясняет, что это не надо трактовать как предосудительное вранье со стороны Ермолова: "Когда речь идет о корректировке Ермоловым реальных событий, выстраивании того, что называется автобиографическим мифом, не надо воспринимать это как обвинение в преднамеренном обмане потомков и современников. Надо учитывать отношение к жанру мемуаров у людей того типа, к которому принадлежал Ермолов. С подобным явлением мы, например, часто встречаемся в мемуарах декабристов. Задача мемуаристов этого типа - не воспроизвести буквально ход событий в его бытовой достоверности, но представить читателю модель судьбы человека, сознающего себя лицом историческим, выявить существо процесса, сформировавшего такую личность. Вопрос о грани, отделяющей мемуары в точном смысле от художественно обработанной и выстроенной истории, - весьма непростой вопрос, особенно по отношению к людям XVIII - первой четверти XIX века. Мемуары во все времена требуют осторожного и критического подхода, но нужно отличать корыстный обман от высокой задачи поучительного моделирования истории, создания новой реальности, отвечающей представлениям мемуариста о том, как должна была выглядеть эта реальность".
Не знаешь, чему более удивляться - наглости (ради бога - дерзкой смелости) автора или его невежеству. Первая полностью подпадает под бунинское: "Хохол выпил в корчме кварту сивухи и, уронив голову на стол, заснул. Корчмарь все время сидел над ним и кричал ему в ухо: - Две кварты! Две кварты! И хохол проснулся в полной уверенности, что он выпил именно две кварты.
А чем мы лучше этого хохла? Дурачить нас, и всегда-то не отличавшихся особой трезвостью ума и чувств, сбивать нас с толку - необыкновенно легко... В Одессе, когда человек старается вбить вам в голову, что вы не одну, а две, две кварты выпили, по заячьи путает следы, бешено утверждает то одно, то другое, совершенно противоположное, - сразу обрывают такого человека:
- Слушайте! Довольно крутить Янкеля! Не валяйте дурака! И вот я обращаюсь с горячим призывом:... Протрите глаза и оборвите же наконец человека, который так издевательски крутит Янкеля!"
Что же до второго - то неужто Гордин, десятки лет читающий тексты того времени, не сталкивался с множеством обвинений того или иного повествователя или мемуариста в искажении действительности, и видал ли он где скидки или извинения со ссылками на выдуманные Гординым "особенности жанра"? Как писали по одному сходному поводу в 1815 в России, "читая эту статью, не знаешь, чему более удивляться: таланту ли автора, умевшему в немногих строках совместить столько лживых показаний, или беспримерной самонадеянности, с какою он их излагает".
***
Что же касается до второго помянутого мной в заголовке автора, то тут в мемориз я занес замечательное по яркой детской наивности похваление Рамси Болтона - автор нашел, наконец, в Игре престолов героя по своим вкусам, исключая одну ошибку - ну, и на старуху бывает проруха, придуманному Рамси недостало чувства меры невыдуманного нашего современника ( http://krylov.livejournal.com/3535110.html ; а если бы такого современника, кстати, выдумали, то выдумавшего разумные люди закидали бы камнями за неправдоподобную лубочную карикатуру все на того же советского-тм интеллигента. Что в жизни бывает правдой, то в литературе может оказаться ложью).
Как-то этот тихий выдох очень хорошо перекликается с приведенными материалами Гордина. поэтому повторю - какая жалость, что данные авторы не творят совместно. То, что их объединяет, намного важнее того, что их разъединяет, даже если они сами думают иначе.
Попалась в руки биография Ермолова пера выдающего прогрессивного интеллектуала А. Гордина (соредактор "Звезды"). Биография как биография плоховата: автор порой не умеет даже понять простых цитируемых им же текстов (и за много десятилетий работы с текстами 18-19 веков не узнал ряда элементарных вещей и сюжетов, требующихся ему по теме), - но дает прекрасный автопортрет. Например, автор приписывает Суворову намеренное проведение резни гражданского населения в Праге (чтобы Варшава устрашилась и сдалась без боя) и похваляет его за таковую продуманно-гуманную, де, холодную жестокость: вырезав немало гражданских в Праге, Суворов-де устрашил Варшаву и принудил ее к сдаче, чем избавил Варшаву от еще больших потерь мирного населения, какие постигли бы ее при штурме.
Сам Суворов до крайности омерзился бы таковыми похвалами и таким пониманием гуманности, - он-то ничего общего с придумками Гордина не имеет, никакого материала для специфического гординского фапания не дает, а перед этим самым штурмом Праги отдал приказ, конец которого состоял в следующем: "6) Стрельбой не заниматься; без нужды не стрелять; бить и гнать врага штыком; работать быстро, скоро, храбро, по-русски! Держаться своих, в середину; от начальников не отставать.- Везде фронт. 7) В дома не забегать; неприятеля, просящего пощады, щадить; безоружных не убивать, с бабами не воевать, малолетков не трогать. 8) Кого из нас убьют - царство небесное, живым слава! слава! слава!"
(Резня по ходу штурмовых боев в домах и вокруг домов - дело обычное, но Суворов ее не только не планировал и не поощрял, а отдал противоположный приказ, и даже по ходу самой резни, согласно польским же изложениям, многие русские офицеры пытались унимать солдат, - хотя вот это по обычаям самой fair war того времени было уже совершенно сверх всякой обязанности. Как, впрочем, и специальные предупредительные приказы против такой резни).
Гордин не удосужился даже узнать, что можно и чего нельзя было творить в то время на войне. Он и Ермолову - человеку очень жестокому и получавшему удовольствие от того, чтобы порой преступать (но ненамного, нечасто и обычно маскируясь дозволенным достижением военной пользы [*], хотя бывали и прямые преступания [**]) самые крайние пределы этого "того" - щедро приписывает зверские жестокости, которые и Ермолову на ум не пришло бы совершить, и те жестокости похваляет (самый яркий сюжет такого рода я уже разбирал - http://wyradhe.livejournal.com/386200.html , http://wyradhe.livejournal.com/385716.html , http://wyradhe.livejournal.com/385984.html ).
[*] Например, по собственным своим рассказам, нарочно дольше нужного вел артиллерийский огонь по жилым домам на берегу Вислы в Варшаве в 1794 и по Парижу в 1814, чтобы отомстить полякам за резню при восстании, а французам - за 1812 год. Сам по себе такой огонь был вполне оправдан как прием достижения военной пользы, и никто не мог бы уличить Ермолова в чем-то предосудительном в этих случаях, но он сам знал, и в рассказах своих подчеркивал, что никакой военной пользы тут уже нет и не для нее он старается, а для того, чтобы выместить злое на вражеском гражданском населении под прикрытием того, что никто не мог бы решить, есть тут еще военная польза или нет. Аналогично он отмечал, что был доволен, узнав, что в разгромленном его огнем селении союзной Пруссии (занятом французами, по которым он и стрелял) сгорело множество французских раненых ("Как артиллерийский офицер примечал я действие наших батарей и был доволен. В местечке не было целого дома; сожжен квартал, где, по словам жителей, сносились раненые, причем много их истреблено" - таким образом, как отдельный повод к довольству "артиллерийского офицера" указано то, что огнем накрыли именно квартал с ранеными, что ни малейшего отношения к профессиональному довольству эффективностью стрельбы не имеет). Сам обстрел не только был всецело оправдан, но, совершая его, Ермолов и понятия не имел о том, где там раненые, а имел бы - это не должно было бы ни на миг останавливать обстрела. Просто характер Ермолова рисуется и отсюда.
[**] Маевский вспоминает конец 1812: "...Посреди жалостной картины бивака к фельдмаршалу [Кутузову] врывается в полночь офицер французского войска и просит помилования и спасения. Это встревожило и нас, а кончилось смешным, но жестоким. К Ермолову привели в полночь пленных, а он был утомлен и сердит. В таком худом расположении он говорит казацкому офицеру: „Охота тебе возиться с ними; ты бы их там же…“ Для казака этого было довольно. Он вышел и тут же принял их всех в дротики. Один из них сорвался с копья и полетел прямо к фельдмаршалу, где он был принят и успокоен по-отечески.
Кутузов, не зная зла, сотворен был для добра".
Убивать уже взятых в плен можно было только в том случае, если их невозможно было содержать под охраной или транспортировать с армией, чего тут, естественно, не было и в помине. Характерно, что Ермолов не взял на себя _приказа_ убить пленных, не взял и такого _разрешения_, и только обозначил в сослагательном наклонении, в качестве как бы частного лица, что было бы-де естественнее всего сделать тишком его собеседнику, да и тут не выговорил самого слова, передающего, что же делать с пленными. Тем самым Ермолов страховался от ответственности за неоправданное убийство пленных (такая подстраховочка при поощрении или применении недозволенных приемов на войне тоже была в его манере - примеры известны и иные).
***
Аналогичным образом Гордин приписывает оставление Кутузовым множество раненых в Москве (на человеколюбие французов) "суровому прагматизму" Кутузова, который-де намеренно решил оставить на опасности и погибель ненужных ему как боевая сила русских раненых ("Но Кутузов был суровый прагматик: раненые были обузой, а солдаты в строю - необходимой ему силой"). Автор по малограмотности и любви к мелочному шпанистому садизму, сублимированному и оправданному высшими-де целями и законами природы (типичная черта для советских-тм интеллигентов; почему я так и люблю цитату их Борнатаныча - http://wyradhe.livejournal.com/160939.html - все как на ладони) даже не сообразил, что в чем-в чем, а в транспорте для вывоза раненых у Кутузова нехватки не было (раз уж их до Москвы довезли), и на скорость отступления это не влияло - просто на массе раненых очень плохо сказывается транспортировка. Оставил он их вовсе не на погибель, а напротив, - письменно поручая человеколюбию французской стороны, - и та, как и положено было, их действительно не тронула. Многие из них сгорели в Московском пожаре - но не Кутузов его организовал и не по согласию с Кутузовым Ростопчин это сделал.
И т.д. по всему тексту. Даже обнаружив и подробно расписав, как Ермолов в записках рисует себя гордо-несгибаемым перед лицом гнева Павла I, в то время как на деле он писал Павлу преуниженную (и это-то было вполне оправданно и не нуждалось в извинении) мольбу о пощаде с совсем иным текстом, - Гордин объясняет, что это не надо трактовать как предосудительное вранье со стороны Ермолова: "Когда речь идет о корректировке Ермоловым реальных событий, выстраивании того, что называется автобиографическим мифом, не надо воспринимать это как обвинение в преднамеренном обмане потомков и современников. Надо учитывать отношение к жанру мемуаров у людей того типа, к которому принадлежал Ермолов. С подобным явлением мы, например, часто встречаемся в мемуарах декабристов. Задача мемуаристов этого типа - не воспроизвести буквально ход событий в его бытовой достоверности, но представить читателю модель судьбы человека, сознающего себя лицом историческим, выявить существо процесса, сформировавшего такую личность. Вопрос о грани, отделяющей мемуары в точном смысле от художественно обработанной и выстроенной истории, - весьма непростой вопрос, особенно по отношению к людям XVIII - первой четверти XIX века. Мемуары во все времена требуют осторожного и критического подхода, но нужно отличать корыстный обман от высокой задачи поучительного моделирования истории, создания новой реальности, отвечающей представлениям мемуариста о том, как должна была выглядеть эта реальность".
Не знаешь, чему более удивляться - наглости (ради бога - дерзкой смелости) автора или его невежеству. Первая полностью подпадает под бунинское: "Хохол выпил в корчме кварту сивухи и, уронив голову на стол, заснул. Корчмарь все время сидел над ним и кричал ему в ухо: - Две кварты! Две кварты! И хохол проснулся в полной уверенности, что он выпил именно две кварты.
А чем мы лучше этого хохла? Дурачить нас, и всегда-то не отличавшихся особой трезвостью ума и чувств, сбивать нас с толку - необыкновенно легко... В Одессе, когда человек старается вбить вам в голову, что вы не одну, а две, две кварты выпили, по заячьи путает следы, бешено утверждает то одно, то другое, совершенно противоположное, - сразу обрывают такого человека:
- Слушайте! Довольно крутить Янкеля! Не валяйте дурака! И вот я обращаюсь с горячим призывом:... Протрите глаза и оборвите же наконец человека, который так издевательски крутит Янкеля!"
Что же до второго - то неужто Гордин, десятки лет читающий тексты того времени, не сталкивался с множеством обвинений того или иного повествователя или мемуариста в искажении действительности, и видал ли он где скидки или извинения со ссылками на выдуманные Гординым "особенности жанра"? Как писали по одному сходному поводу в 1815 в России, "читая эту статью, не знаешь, чему более удивляться: таланту ли автора, умевшему в немногих строках совместить столько лживых показаний, или беспримерной самонадеянности, с какою он их излагает".
***
Что же касается до второго помянутого мной в заголовке автора, то тут в мемориз я занес замечательное по яркой детской наивности похваление Рамси Болтона - автор нашел, наконец, в Игре престолов героя по своим вкусам, исключая одну ошибку - ну, и на старуху бывает проруха, придуманному Рамси недостало чувства меры невыдуманного нашего современника ( http://krylov.livejournal.com/3535110.html ; а если бы такого современника, кстати, выдумали, то выдумавшего разумные люди закидали бы камнями за неправдоподобную лубочную карикатуру все на того же советского-тм интеллигента. Что в жизни бывает правдой, то в литературе может оказаться ложью).
Как-то этот тихий выдох очень хорошо перекликается с приведенными материалами Гордина. поэтому повторю - какая жалость, что данные авторы не творят совместно. То, что их объединяет, намного важнее того, что их разъединяет, даже если они сами думают иначе.