Тест (К. Вагинов и другие)
Из нижеприведенного списка поэтов трое отнеслись к поэзии Константина Вагинова с великим восхищением, один ценил весьма высоко, двое ценили с сильными reservations, один - отнесся с резким осуждением и пренебрежением. Как Вы полагаете, кто именно были эти семеро и как они распределялись?
Гумилев
Кузмин
Заболоцкий
Цветаева
Мандельштам
Ахматова
Маяковский
Адамович
Сельвинский
Белый
Бродский
ОТВЕТ см. под катом
С восхищением - Мандельштам (в 20-х; потом, в середине 30-х, при перечтении сначала отвергал значительную часть, но, распробовав, через несколько недель снова стал восхищаться), Заболоцкий и Иосиф Бродский.
Высоко оценил - Кузмин.
С резервэйшнз - Гумилев и Адамович (оба слышали у Вагинова некую неповторимую и драгоценную музыку, но считали, что сильно не хватает ясного содержания).
С крайним пренебрежением и осуждением - Ахматова. И это как раз вполне закономерно.
Все предыдущее тоже,на самом деле, закономерно. Они на самом деле все реагировали именно на "содержание", которое до них отлично дошло (сознательно и/или эмоционально), а не на "форму".
Запись Лукницкого о реакции Ахматовой на Вагинова.
Когда я пришел в Мраморный дворец, Шилейко сказал мне: "Попадет вам от АА за легкомысленное [= не совсем отрицательное] суждение о Вагинове!" - и сказал какую-то остроту о его книжке - остроту злую. Когда Шилейко ушел, я заговорил с АА о книжке Вагинова и говорил всю дорогу до Шереметевского дома, провожая АА туда.
Перед моим приходом в Мраморный дворец сегодня АА читала книжку Вагинова вслух, Шилейко слушал и очень зло, в прах раскритиковал ее, и АА к его мнению присоединяется, потому что он приводил совершенно справедливые и неоспоримые доводы.
И мнение АА о книжке Вагинова таково: полная несамостоятельность - дурно понятые и дурно взятые Мандельштам и Вячеслав Иванов. И во всех - редких - случаях, когда Вагинов не подражает буквально (в словаре, в построении образов, в сравнениях и в прочем) учителям, у него остаются "море жизни", "природа-храм", "но медленно валов благоуханье" и прочие банальности.
Отсутствие всякой композиции - стихотворение можно начинать читать с любого места и прервать его также на любом месте - от этого ничто в стихотворении не изменится.
Мертвечина. И разве можно в стихи вводить теперь такие слова, как "нощь", "зрю" и т. п. - они теперь совершенно не действуют, они никак не воспринимаются, и употребление их свидетельствует только о дурном вкусе. Такие слова в контексте современных слов можно сравнить с античной статуей, шея которой повязана розовой ленточкой. То, что Вагинов употребляет такие слова, доказывает потерю им всякого чувства слова, отсутствие бережного, любовного отношения к слову.
Вагинов употребляет такие сравнения, как "виноградарь - солнце". Да, мы знаем о древнем значении такого сравнения - в д р е в н е м контексте, у античных поэтов. Но Вагинов, по-видимому, думает, что сравнение, слово, глубоко оправданное, владеющее п р а в о м на существование в одном (в данном случае - в античных) контексте, вырванное из этого контекста и механические вставленное в совершенно неподобный, другой (его, Вагинова, современный - в данном случае), сохраняет всю свою весомость, весь свой смысл, всю соль - значимость. Нет. Это не так. В действительности такое оскопленное и механически приводимое слово или сравнение звучит только как банальность.
Вагинов идет на все, не жалеет затрат, делает демонические усилия - для того, чтобы дать что-то с в о е: он идет на отказ от смысла, он лишает свои стихи рифмы, он механически смешивает самые неслиянные понятия. И все усилия не приводят решительно ни к чему. Только резче подчеркивается мертвенность, атрофия поэтического сознания, полное отсутствие своего, отсутствие лирического чувства. И ничто не дано взамен этого. Книга оставляет самое безотрадное впечатление.
Дело не в промахах. Промахи у каждого п о э т а бывают, должны быть, - и каких промахов мы ни простим поэту, если он действительно поэт. Поэт может написать очень плохое стихотворение, но сейчас же напишет и другое - подлинно хорошее... Ну не читайте плохих стихов поэта - читайте его хорошие стихи. Это же не обязательно - читать плохие стихи!
И не в непонятности. АА не боится ее. АА не стесняется, как "не стесняются расстоянием", непонятностью. Когда В. Иванов бывает непонятен, то это значит только, что мы - тот, кто его не понял, - чего-нибудь не знает, чего-нибудь не прочел, что ему нужно прочесть для понимания... Какого-нибудь эллинского, византийского обряда, мифа не знает. Но стихи В. Иванова можно всегда расшифровать. Их непонятность происходит только от того, что В. Иванов много больше знает, много культурнее своего - такого не понимающего какого-нибудь намека, не видящего за ним того, что за ним подразумевается, - читателя.
Но стихи К. Вагинова не имеют за собой ничего - они висят в воздухе, ни на что не опираясь, они не намекают ни на какие не дочитанные нами мифы, обряды, источники; нет и сомнения в том, что В. К. Шилейко больший знаток в античном и во всех прочих культурах, чем К. Вагинов, а, однако, он утверждает, что стихи К. Вагинова ни на что такое не опираются, ничего такого - ускользнувшего от понимания - не подразумевают.
А самое главное - стихи Вагинова не непонятны. Они насквозь прозрачны, и в них пустота. В них не над чем даже задуматься, потому что они ничего в себе не таят. Они механично набраны. Они мертвы.
И нельзя говорить о старых итальянцах - будто бы источнике Вагинова (как я сказал АА). Мы немножко знаем старых итальянцев. И они нисколько не непонятны. Когда у старого итальянца попадается широко развитый образ сердца, вынутого из груди и переданного возлюбленной, которая его ест, - это значит только, что в основе его, кажущегося таким сложным, лежит простая народная поговорка о "сердцеедке". Эта сложность имеет о с н о в у - и необычайно простую основу. Никакой основы нет в сложности стихов Вагинова - в неоправданном нагромождении распущенных и пестрых слов, употребляемых им.
А ставка за звуковую значимость, на музыкальность, на музыкальное воздействие стихов, ставка Вагинова (о которой я заговорил с АА) - не достоинство. Это недостаток. Это Игорь Северянин - как конечный итог. Прошло то время, время неудавшихся опытов, когда поэты, художники пытались смешивать и соединять различные виды искусства в одном. Когда поэт стремился вложить живопись в стихи, когда восклицали о каком-нибудь Брюсове - "ах, как он скульптурен", о другом - "ах, как он архитектурен". Сейчас это - порицание. Сейчас сказать про живописца "он так литературен" - это значит выругать его и упрекнуть. Нельзя вводить один вид искусства в другой, потому что у каждого есть свой материал, свои средства, своя стихия - только ему свойственные. Когда говорят о том, что в поэзии - музыкальность, скульптурность, живописность, хочется сказать: "А где же поэтичность? Где же поэзия в стихах? Дайте нам поэзию... Музыкальность оставьте музыке, живописность - живописи...".
...Говоря о книжке Вагинова, АА сослалась, кроме ссылки на мнение В. К. Шилейко, и на мнение Гуковских, которые считают, что книжка "скучна" и что ее поэтому "невозможно читать".
При этом АА добавила, что Гуковские - одни из редких теперь знатоков поэзии.