Ссылка на Льва Толстого как на высший авторитет нередко употреблялась в 20-е - 30-е гг. всеми. Ср.: на дискуссии в середине 1920-х Булгаков сказал, что в России было “явление Льва Толстого русским читателям”. “- Явление Христа народу!" - крикнул кто-то с места. Булгаков ответил, что для него явление Толстого в русской литературе значит то же, что для верующего христианина евангельский рассказ о явлении Христа народу.
Для "сталинского ампира" и его предтеч Толстой также был Главным уже к концу 20-х. Ср. издевательство Маяковского (в раздоре старобольшевизма с рождающимся сталинским ампиром ставшего на сторону первого и на этом крупно погоревшего): Победоносиков возвеличивает Толстого как "большую медведицу пера". Сам Маяковский о том же самом говорил "какая-то дрянь, величественная как Лев Толстой".
Все это было во многом благодаря ленинской формуле про зеркало русской революции и позиции Горького и привело к тому, что Толстой был твердо назначен Сталиным при сколачивании Совлита в начале 30-х на должность Главного Писателя Земли Русской. Ср. высказывания Горького о Толстом:
“В искусстве слова первый - Толстой”;
“…душа нации, гений народа”;
“Толстой глубоко национален, он с изумительной полнотой воплощает в своей душе все особенности сложной русской психики…”;
“Я не хочу видеть Толстого святым; да пребудет грешником, близким сердцу насквозь грешного мира, навсегда близким сердцу каждого из нас. Пушкин и он - нет ничего величественнее и дороже нам…”;
Спасибо, странно, что мне (в школьные годы :-) ) такое положение Толстого в литературе казалось естественным, хотя сейчас - весьма неестественным. А вообще разные бывает у людей меры внутреннего приличия. Я знаю по крайней мере один такой случай, когда человек, занимающийся литературной критикой, отлично мог ошельмовать современников, написать донос, сделать разгром, при этом прекрасно осознавая. что для ошельмованного все это закончится хорошо если только 10 годами заключения, но никак, даже под страхом потери высокого положения, не соглашался приписать давно умершему классику не написанное им стихотворение.
Эта логика как раз понятна: "Людей не жалко ломать и портить, жалко ломать и портить надчеловеческую реальность. Люди слякоть, и все равно помрут, а фальсификация текста или поэтического корпуса - это причинение непоправимого вреда тому, что могло бы жить вечно и неизмеримо лучше людей".
Нет-нет, его фамилия Пархоменко. Сама история такова: Львов, где-то конец 40-х. Времена такие, что из-за одной неодобрительной рецензии можно запросто прослыть националистом, космополитом или тем и другим одновременно: и такие казусы случались. Оргвыводы следуют мгновенно. Не знаю, приходилось ли Вам слышать поговорку: "Когда в Москве обрезают ногти, в Киеве рубят пальцы, во Львове - руки". Этот самый Пархоменко, действительно профессионал в литературоведении, был одновременно спецом и насчет подобных рецензий, говорят, и доносов не чуждался. Тут, как нарочно, к всеобщему умопомешательству прибавляется еще и антикатолическая пропаганда, по каковому поводу требуется подходящее высказывание кого-то из местных классиков, естественно, мертвых. Франко подходит как нельзя лучше, но Франко, при его вообще ироничном отношении к официальным религиям, никак особо католицизм от православия не отличал. И тут вдруг находится подходящее стихотворение. Прочитав его, Пархоменко выносит вердикт: "Вы все с ума посходили, стилистика не Франка, да и вообще посмотрите на дату - два дня до смерти". Начинается уже труднопредставимая борьба под одеялом. В ее ходе уже сам Пархоменко объявляется националистом, извратителем наследия и прочее, его к всеобщему удовольствию из Львова переводят в Киев. Буквально на следующей неделе все, несколько дней назад с пеной у рта отстаивающие авторство Франка, радостно соглашаются, что текст - секретаря Франка, а в соответствующий архив попал по ошибке. С самим Пархоменко ничего страшного не случилось, он еще руководил каким-то киевским институтом, но эту обиду позабыть не мог. А что за история с Зелинским?
Спасибо, замечательная история. Нет, никакого конкретного сюжета с Зелинским такого типа я не знаю, просто такое отношеник к людям и текстам в его духе было бы.
Для "сталинского ампира" и его предтеч Толстой также был Главным уже к концу 20-х. Ср. издевательство Маяковского (в раздоре старобольшевизма с рождающимся сталинским ампиром ставшего на сторону первого и на этом крупно погоревшего): Победоносиков возвеличивает Толстого как "большую медведицу пера". Сам Маяковский о том же самом говорил "какая-то дрянь, величественная как Лев Толстой".
Все это было во многом благодаря ленинской формуле про зеркало русской революции и позиции Горького и привело к тому, что Толстой был твердо назначен Сталиным при сколачивании Совлита в начале 30-х на должность Главного Писателя Земли Русской. Ср. высказывания Горького о Толстом:
“В искусстве слова первый - Толстой”;
“…душа нации, гений народа”;
“Толстой глубоко национален, он с изумительной полнотой воплощает в своей душе все особенности сложной русской психики…”;
“Я не хочу видеть Толстого святым; да пребудет грешником, близким сердцу насквозь грешного мира, навсегда близким сердцу каждого из нас. Пушкин и он - нет ничего величественнее и дороже нам…”;
“Этот человек - богоподобен!”;
“Толстой - это целый мир!”
Reply
А вообще разные бывает у людей меры внутреннего приличия. Я знаю по крайней мере один такой случай, когда человек, занимающийся литературной критикой, отлично мог ошельмовать современников, написать донос, сделать разгром, при этом прекрасно осознавая. что для ошельмованного все это закончится хорошо если только 10 годами заключения, но никак, даже под страхом потери высокого положения, не соглашался приписать давно умершему классику не написанное им стихотворение.
Reply
Это не Зелинский ли был?
Reply
Тут, как нарочно, к всеобщему умопомешательству прибавляется еще и антикатолическая пропаганда, по каковому поводу требуется подходящее высказывание кого-то из местных классиков, естественно, мертвых. Франко подходит как нельзя лучше, но Франко, при его вообще ироничном отношении к официальным религиям, никак особо католицизм от православия не отличал. И тут вдруг находится подходящее стихотворение. Прочитав его, Пархоменко выносит вердикт: "Вы все с ума посходили, стилистика не Франка, да и вообще посмотрите на дату - два дня до смерти". Начинается уже труднопредставимая борьба под одеялом. В ее ходе уже сам Пархоменко объявляется националистом, извратителем наследия и прочее, его к всеобщему удовольствию из Львова переводят в Киев. Буквально на следующей неделе все, несколько дней назад с пеной у рта отстаивающие авторство Франка, радостно соглашаются, что текст - секретаря Франка, а в соответствующий архив попал по ошибке.
С самим Пархоменко ничего страшного не случилось, он еще руководил каким-то киевским институтом, но эту обиду позабыть не мог.
А что за история с Зелинским?
Reply
Reply
Leave a comment