Что ж, Мальцева спасли не для того
Что ж, Мальцева спасли не для того
Как известно, Мальцев (Мальцов) - единственный член русского посольства, уцелевший при его разгроме тегеранцами 30 января 1829 года. Оказавшись уже в России (в Нахичевани), он отослал ряд подробных донесений о происшедшем в мин.ин.дел, писал и Паскевичу. Независимо от этого, в 1830 англичане опубликовали реляцию о происшедшем, будто бы переведенную на английский со слов неназванного персидского чиновника, состоявшего при русском посольстве, - с не меньшей (если не с много большей) вероятностью эта реляция была составлена английскими представителями в Иране.
Екат. Цимбаева в своей биографии Грибоедова пишет об этой реляции:
"В тех частях, где она пересекалась с донесениями Мальцева, она вторила им настолько, что кажется, будто они вышли из-под одного пера. Что ж, Мальцева спасли и отправили в Россию не для того, чтобы он свидетельствовал против истинных убийц".
Истинные убийцы - это, по Цимбаевой, англичане. Фактически эта фраза подразумевает, что Мальцов был их агентом еще до разгрома посольства, так англичане, которых в Тегеране с 1828 не было вообще, могли бы "спасти" Мальцова в день бунта только одним способом: заранее передав из Тавриза, где они были, в Тегеран распоряжение Мальцова не трогать. Но такое распоряжение они могли бы отдать лишь если Мальцов уже на них работал.
И эьа фраза Екат. Цимбаевой, и вывод поразительны, поскольку именно Мальцев-то и выдвинул с самого начала (уже весной 1829) в своих донесения в Петербург обвинение англичан в том, что именно они всему виной; то же обвинение он выразил в письме Паскевичу. То есть как раз "свидетельствовал против истинных убийц" (по Цимбаевой).
Приведу текст очередного донесения Мальцева в СПБ, Нессельроде, от 25 марта 1829 г. (опубликованный в полном и точном виде в: Внешняя политика России XIX и начала XX века. Документы. М., Международные отношения, 1995. С. 149-150, хотя публиковался уже многократно раньше с 1872 г.):
СЕКРЕТНО
Персидское правительство говорит, что оно нисколько не участвовало в убиении нашего посланника, что оно даже ничего не знало о намерении муллов и народа, но стоит только побывать в Персии, чтобы убедиться в в нелепости сих слов. Многие из персидских чиновников уверяли меня, что они еще за три дня предуведомляли посланника об угрожавшей нам опасности. В Персии секретных дел почти нет: среди важных прений о государственных делах визири пьют кофе, чай, курят кальяны; их многочисленные пишхадметы должны всегда находиться при них в комнате; визири рассуждают громогласно, при открытых окнах, и толпы фарашей, стоящих на дворе, слышат слова их и через два часа разносят государственные тайны по всему базару. Как же могло персидское правительство не знать ни слова о деле, в котором участвовал целый Тегеран? Муллы проповедовали гласно в в мечетях; накануне были они у шахзаде Зилли-султана, накануне велели запирать базар, и есть даже слухи, что в самое время убиения посланника муштеид Мирза Масси сидел у шаха.
Положим даже, что и не шах, а муллы послали народ в дом нашей миссии; но и тогда шах виноват: - зачем допустил он это? Если бы он решительно не хотел, чтобы народ вторгнулся в наш дом, то мог бы приставить сильный караул, который остановил бы чернь пулями и штыками; мог ночью перевести посланника и чиновников во дворец или, наконец, уведомив г-на Грибоедова о возмущении народном, просить его ночью удалиться из Тегерана в какую-нибудь загородную дачу, но тогда бы уцелел Мирза-Ягуб, а этого именно и не хотелось Фет Али-шаху.
Вот как, по моему мнению, произошло все дело: шах испытал все меры удержать Мирзу Ягуба, сперва убеждениями, просьбами, потом ложными денежными претензиями, наконец, гневом и угрозами - ничто не удалось. Ему непременно надобно было истребить сего человека, знавшего всю тайную историю его домашней жизни, все сплетни его гарема. Пока посланник был жив, этого никто сделать не мог. Отправить сарбазов, которые бы отобрали силою Мирзу Ягуба и убили его, шах не смел, ибо это было бы явное нарушение с его стороны мирного трактата, за который заплатил он 8 курур; ему сказали: "Народ вторгнется в дом посланника, убьет Мирзу Ягуба, а мы притворимся испуганными, велим запереть вороты дворца, пошлем Зилли-суятана и визиря унимать чернь, пошлем сарбазов без патронов, которым не велим никого трогать, и скажем: мы ничего не знали. Это все сделал проклятый народ, мы тотчас послали вспомоществование, но, к сожалению, злодейство уже было совершено". Одним словом, все то, что шах говорит и пишет теперь в свое оправдание. Шаху для достижения своей цели другого средства не оставалось; от нас надеялся он отделаться обыкновенными своими отговорками и потому не принял никаких мер для нашей безопасности.
Без какой-нибудь выгоды или корысти ничего не предпринимают, даже и злодейств, и потому я не думаю, чтобы шах желал смерти нашего посланника, которая может подвергнуть его величайшей ответственности. Е. в-ву, вероятно, представили, что народ возьмет только пленных, убьет Мирзу Ягуба, но не тронет русских, и тогда ему легко будет во всем случившемся извиниться. Но, вероятно, были люди, которые желали смерти посланника, устроили тайными сношениями адский заговор и открыли из оного шаху только то, что могло интересовать е. в-во.
Не смею никого называть, изложу беспристрастно некоторые факты, из которых в. с-во изволите сами вывесть собственное заключение.
До приезда г-на Грибоедова в Персию каймакам [Мирза Абуль-Касим, сын Мизры Бизюрка] старался его описывать правительству как опасного человека. Посланник был с ним в ссоре и сделал ему даже личное оскорбление, выгнав его высокостепенство из дома своего. Посланник говорил гласно, что он постарается, чтобы каймакама сменили и место его отдали Мирзе Меммед Али Мустофи. Эти слова переданы были каймакаму, и он, узнав о приеме, сделанном посланнику в Тегеране, должен был точно бояться за свое место. Брат каймакама Мирза Муса-хан был назначен при нас мегмендарем, что было г-ну Грибоедову очень неприятно, но он не ехал вместе с нами и в Тегеране ни разу не видался с посланником. Мирза Муса-хан имел с каймакамом самую деятельную переписку.
Квартира приставленного от шаха мегмендаря Мирзы Абуль Гуссейн-хана была дочиста ограблена, также и комната караульного султана; в комнате Назар Али-хана, приставленного к нам каймакамом, ничего не тронуто; я сам спасся под эгидою его имени. Сам Назар Али-хан в этот день с утра вышел из нашего дома и не виделся с посланником, у которого обыкновенно просил из учтивости позволения отлучаться.
В Табризе довольно гласно обвиняют каймакама. Он должен был отправиться в Тифлис с эмирзаде, но притворился больным, чтобы не ехать; я это знаю от г-на Кормика, который лечит каймакама от притворной его болезни. Желая испытать каймакама, я настаивал, чтобы он скорее ехал в Тифлис, говоря ему, что он умнейший человек в целой Персии и что, кроме его, никто этого дела уладить не может. Каймакам всегда смущался, полагая себя разгаданным, и потом приискивал различные предлоги, чтобы только отложить неприятное путешествие.
Но что более всего огорчило меня - это торжество англичан.
Не смею высказать ужасных подозрений моих, ибо не имел способов добраться до нити ужасного заговора. Англичане страшились влияния посланника нашего на персидское правительство; с самого приезда его никто на них не обращал внимания. Наиб-султан [престолонаследник велиагд Аббас-Мирза, сидел в Тавризе] явно говорил о неограниченной преданности своей к России, в Тегеране оказаны были такие почести г-ну Грибоедову, каких не могли они [англичане] купить себе за истраченные ими в Персии девять курур туманов. Все долголетние труды их и деньги пропадали разом, им надлежало дела свои поправить решительным ударом или вовсе отказаться от Персии. Известно, как англичане завистливы на власть и влияние свое в Азии, и поведение их с французами в Персии дает повод к ужаснейшим заключениям. Выгоды их сходились в теперешнем случае с выгодами каймакама. Каймакам - человек им преданный, и они теперь притворяются с ним в ссоре, ругают его, чтобы отдалить от себя подозрение. Все персидские вельможи на жаловании у англичан по мере своей власти, и я полагаю, что муштеид Мирза Масси, человек, пред которым трепещет сам шах, вероятно, продал им совесть свою. Когда был в Тегеране барон Розен, потом адъютант графа Паскевича Эриванского Фелкерзам, там всегда находился английский чиновник для наблюдения за их сношениями с двором шахским; отчего же, когда г-н Грибоедов, который был для них гораздо опаснее, поехал в Тегеран, они не отправили туда никого из своих? Эта излишняя предосторожность, кажется мне, может также служить поводом к подозрениям.
Теперь англичане восторжествовали, уверяют персиян, что мы, находясь в непримиримой войне с Турциею, им ничего сделать не можем, говорят, что Англия скоро объявит войну России, советуют Аббас Мирзе учинить нападение в наши пограничные области, а чтобы маскировать поведение свое, английский посланник подал официально протест персидскому правительству против случившегося в Тегеране происшествия и оставшихся в Табризе купцов наших принял под свое покровительство.
Но удержусь от всяких дальнейших замечаний, ибо не могу представить неоспоримых доказательств. Нить к ужасному заговору не попалась мне в руки. Трудно, почти невозможно, без золотого ключа добраться до истины. Не смею утвердительно обвинять никого. Но всем известно, что англичане там, где дело касается до их политической власти, не слишком разборчивы в средствах к достижению своей цели, и кто после всего случившегося может решительно сказать, что кровь русская в Тегеране не была куплена ценою английского золота и что хитрый, пронырливый каймакам не был душою адского заговора.
Титулярный советник Мальцов.
***
Еще более решительно английскую версию представлял Паскевичу и русским престолонаследник Аббас-Мирза, сидевший в Тавризе (в то время как его отец, шах - в Тегеране). Один из адъютантов Аббас-Мирзы, Мамед-Хусейн-хан, имел потом с людьми Долгорукова, преемника Грибоедова в качестве русского посла в Иране, при его поездке из России в Иран, такой разговор. Поручик Арцруни, состоявший при Долгорукове, спросил его:
"- Скажите, хан, из-за чего затеяли вы войну с Россией, войну, не обещавшую вам ничего, кроме новых и невозвратных потерь?
- Аллах, Аллах! Стоит ли об этом говорить? Разве неизвестно целому миру, что мы были вовлечены в нее происками англичан?
- Но как же вы могли решиться на такой ни с чем несообразный поступок, как истребление русского посольства?
- По этому предмету, - возразил хан, я расскажу вам следующее. Однажды чертова жена с своим ребенком сидела неподалеку от большой дороги в кустах. Вдруг они завидели идущего по направлению к ним крестьянина с тяжелою ношею на спине. Поровнявшись с местом, где сидели черти, он споткнулся о случившийся на дороге большой камень и упал, а когда приподнялся, с сердцем произнес: "Будь ты, чорт, проклят!" Слова эти были услышаны чертенком, который тут же, обратясь к матери, сказал: Как люди несправедливы: они бранят нас там, где нас нет; мы так далеки от камня, а все же виноваты. "Тс, молчи, - отвечала мать, - хотя мы и далеки, но хвост мой спрятан там под камнем". Так было и в деле Грибоедова: англичане хотя и жили в Тавризе, но хвост их все же был скрыт в русской миссии в Тегеране".
Тут Аббас-Мирза уверяет уже через адъютанта, что персидское правительство и его вельможи ни при чем вообще: англичане поднимали бунт через своего агента в самой русской миссии в Тегеране! Очевидно, намек был на то, что агентом этим является Мальцов - поскольку только он и уцелел. (Собственно, сходную версию и выдвигает Екат. Цимбаева. Но Аббас и его люди не знали, что Мальцов сам обвинял изо всех сил англичан, а вот нам это давно известно).
Паскевич писал Долгорукову со слов Аббас-Мирзы, что англичане «совершенные неприятели» Аббас-мирзы из-за его нынешней приверженности русским, что "Семино [Симоне, француз, приближенный и начальник инженерной и артиллерийской части у Аббас-Мирзы] говорит, что не отвечает, чтобы англичане не покусились на жизнь Аббас-Мирзы. Также, когда узнали, что Грибоедов едет в Персию, и боясь, чтобы он не взял большого весу при дворе Шахском, то писали о том Ост-Индской компании, которая будто бы им отвечала, что сокровища ее открыты для сохранения каким бы то ни было средством их могущества".
И тот же Паскевич еще до получения известий от Мальцова, 20 февраля писал к Нессельроде (опубл. в Рус. Старине за 1872):
"С истинным живейшим прискорбием поспешаю препроводить при сем полученную мною от генеральнаго консула нашего в Персии надворного советника Амбургера на имя вашего сиятельства депешу под открытою печатью, в коей описывается вероломное убийство в Тегеране полномочного посланника нашего статского советника Грибоедова и всей его свиты исключая секретаря Мальцова и с ним еще двух человек, спасшихся от неистовства злодеев.
Обязанностию поставляю приложить при сем также в переводе выписку из письма к Аббас Мирзе брата его Зилли-султана, генерал-губернатора тегеранского, в котором ужасное происшествие, в Тегеране случившееся, описывается почти в том же виде, как и в депеше Амбургера.
Поелику все известия об убийстве посланника нашего, не исключая и депеши г. Амбургера, основаны на сведениях, доставленных персиянами, коих нельзя отнюдь принять за достоверные, то и должно ожидать дальнейших верных уведомлений о сем печальном случае; в особенности же все происшествие объяснить могут показания Мальцова, который один из всех чиновников, бывших при посольстве, остался жив. За всем тем, зная характер персиян, я позволю себе некоторые предположения о причинах столь вероломного поступка и неслыханного нарушения прав народных [международных]. Усомниться можно, чтобы причины сии были точно таковы как они изложены в депеше Амбургера и письме Зилли-султана, и вероятно многие обстоятельства представляются персиянами не в том виде для собственного их оправдания; в особенности в письме Зилли-султана повторяемыя обвинения противу Мирзы Яхьи или Якуба, служившего прежде при шахе, а потом прибегшего под покровительство посланника нашего, заставляют предполагать, что все сие происшествие было предуготовлено прежде, и как [=так как] начало самого возмущения, коего Грибоедов сделался жертвою, произошло от Аллах Яр-хана, который был главною пружиною предшествовавшей войны и признается всегда явным неприятелем Аббас-Мирзы и cильнейшею опорою враждующих к нему братьев, то с некоторою правдоподобностию заключать должно, что сие горестное событие было обдуманным последствием самого вероломного коварства, и что поводом к тому есть намерение вовлечь опять шаха и Аббас-Мирзу в войну с нами на тот конец, дабы истребить совершенно династию каджаров или же отдалить от наследства персидского престола Аббас-Мирзу в пользу кого-либо из его братьев, партия коих, как выше сказано, подкрепляется Аллах Яр-ханом.
Насчет причины убийства Грибоедова я спрашивал муджтехида Ага-Мир-Фетта [тавризский сеид, перебежал к русским, был при Паскевиче], коему известны все дела и интриги двора персидского; он полагает, что оно учинено с умыслом, дабы показать народу, что правительство персидское не так боится русских, как полагают.
Если полагаться на персидские известия, то Фетх Али-шах не только не участвовал, но и не предвидел возмущения, против Грибоедова случившегося, ибо он сам лично приехал для укрощения оного [ложный неофициальный слух, ничего такого не было], вместе с сыном своим генерал-губернатором тегеранским; в подтверждение сей мысли может служить и то, что из числа сарбазов, находившихся в карауле [от персов] при посланнике нашем, 4 человека убито его защищая и 30 человек ранено из войск Зилли-султана.
Аббас-Мирза, сколько можно судить по его поступкам и в особенности по письму каймакама к Мирзе Салеху [приближенному Аббас-Мирзы], в коем [автор письма] живо описывает, сколько он [Аббас-Мирза] был поражен известием о смерти Грибоедова, по-видимому вовсе не причастен сему гнусному злодеянию, тем более что не далее как за десять дней утверждено им разграничение по новому трактату и весьма недавно прислано в Аббас-Абад 8 т[ыс]. туманов в счетъ 8 курура.
При неизвестности настоящих обстоятельств, выводя разные заключения, можно предполагать, что англичане не вовсе были чужды участия в возмущении, вспыхнувшем в Тегеране, хотя может быть они не предвидели пагубных последствий оного [=истребления посольства и гибели посланника] (ибо они не равнодушно смотрели на перевес нашего министерства [посольства] в Персии и на уничтожение собственного их влияния); доказательство неискренности их к нам я нахожу в рапорте ко мне бывшего при разграничении комиссаром полковника Рененкампфа, который между прочим меня уведомил, что после уже подписания акта о границах персидским комиссаром Мирзою Максудом сей последний получилъ копию с туркменчайскаго трактата за подписью английского министра [посла] Макдональда, в котором с умыслом границы показаны были неправильно и названия написаны неверно, но разграничение, как выше сказано, было тогда подписано и потому происки г. английского посланника остались тщетными.
Впрочем, в каком бы виде ни были представлены причины убийства посланника нашего в Персии и обстоятельства, оное сопровождавшие, достоинство Российской империи требует разительного удовлетворения за столь зверский поступок и неслыханное нарушение прав народных. Но при настоящей войне с Турциею и при тех значительных силах, которые собирает она в Азии, дабы остановить и даже уничтожить успехи наши, в прошлую кампанию приобретенные, при нынешнем числе войск, за Кавказом находящихся, совершенно невозможно начинать новую войну с Персиею".
Все это разбивается об одну простейшую вещь: атаку на русское посольство (30 янв.) учинили в связи с бегством туда Якуб-Мирзы (между 20 и 24 янв. 1829 года), и минимум до 25 или 27 января шах всеми способами вполне реально пытался истребовать Якуба от Грибоедова (который должен был выезжать из Тегерана через несколько дней). Некий перелом произошел после аудиенции Грибоедова у шаха, которую шах дал Грибоедову после неудачи этих попыток добиться от Грибоедова возвращения Мирзы-Якуба. На аудиенции Грибоедов изъяснил шаху, что по условиям Туркманч. договора если Якуб хочет уехать в Россию - то и имеет на то право; шах был очень недоволен, Зилли-султан, его сын, предложил в присутствии шаха попробовать уладить дело в еще одном совещании (с участием самого Мирзы-Якуба, муэтемеда Манучехр-хана и Мирзы-Абул-Хасан-хана; так передает Мальцов, несомненно, верно; реляция, опубликованная англичанами от имени иранского чиновника, говорит, что договорились разбирать дело в совещании под председательством Мирсы-Месиха, верховного муллы Тегерана). Грибоедов согласился. Однако по обоим источникам совещание так и не собралось: Мальцов пишет, что его все откладывали со дня на день персы, а реляция, в полном соответствии этому - что шах, пор-видимому, отказался от мысли вернуть Мирзу-Якуба (миром), передал, чтобы Грибоедов при выезде из Тегерана забрал с собой весь штат посольства (до того предполагалось, что Грибоедов оставит за себя Мальцова), так как не ручается за безопасность этого остатка после отъезда Грибоедова ("шах взял назад свое согласие на то, чтобы Мальцов и Мирза-Нарриман, по отъезде посланника, имели пребывание в столице, опасаясь каких-нибудь неприятных столкновений, могущих возникнуть вследствие их неопытности в делах"), а когда Грибоедов послал Мальцова и Мирзу-Якуба в уговоренное разбирательство, то Мирза-Месих их не принял, отговорившись болезнью. После этого, стало быть, персы и переносили совещание со дня на день, а посольство некоторое время ждало - обычные персидские проволочки.
Когда происходила аудиенция и этот перелом от непрерывных попыток истребовать обратно Якуба до означенного прекращения этих попыток и отказа от совещания = затишья перед бурей? Реляция говорит, что аудиенция была около 29 раджаба, а первый отказ Мирзы-Месиха провести совещание - 1 шаабана (25 января). Английский внутренний доклад капитана Макдональда, отряженного послом Макдональдом, его братом, из Тавриза в Тегеран для выяснения происшедшего, говорит однако, что Мирза Якуб и явился-то впервые к Грибоедову "за 6 или примерно 6 дней" до гибели посольства, что сдвинет аудиенцию и отказ персов от нового совещания дня на три, на 26-27 января.
Англичан, однако, в Тегеране не было вовсе - никого вообще. Здание английского посольства стояло в Тегеране, там хранилось под персидской охраной какое-то имущество посольства, но само посольство еще с 1828 - все до последнего человека - сидело в Тавризе, в 600 км. от Тегерана по совр. автодорогам. И уехало оно туда еще до того, как сам Грибоедов собрался из Тавриза в Тегеран. Этого не оспаривает никто. При этом у англичан в Тегеране не оказалось даже своих осведомителей об этом деле: как известно из дневников лорда Элленборо (а не только из официальных и иных англ. текстов), английское посольство в Тавризе не получало из Тегерана осведомления о происшедшем, узнало о нем, как и прочий Тавриз, по слухам, и выясняло, что же в точности произошло, командируя в Тегеран по получении этих слухов своего человека, да еще от частного лица - англичанина, услышавшего известие между Тавризом и Камсином:
June 8
Received a private letter from Colonel Macdonald at Tabriz, with copies of
letters received by him from a gentleman he had sent to Teheran on hearing
of the massacre of the Russian mission; and from another gentleman,
travelling unofficially, who first heard the report between Tabriz and
Kamsin. These accounts only confirm what we had already heard of the arrogance and
violence of the Russians. They deserved their fate. (8.06 (1829). Получил частное письмо от полковника Макдональда из Табриза, с копиями писем, полученных им от господина [Рональда Макд.], посланного им в Тегеран после того, как он услыхал о об истреблении русского посольства, и еще от другого господина, путешествующего неофициально, который первым услышал сообщение [о судьбе посольства] между Табризом и Камсином. Их сообщения только подтверждают то, что мы и так уже слыхали о дерзости и насильственных злоупотреблениях русских. Они заслужили свою судьбу".
Дневник Элленборо (как и этот пассаж) переполнен самыми злобными нападками на Россию. Однако таковое направление его политики никак не помешало тому, что посольству англичан в Тавризе из самого Тегерана никто даже из всех персиян, дружественных англичанам (см. ниже), и вообще никто, не отправил по горячим следам осведомления о происшедшем, и им пришлось для уяснения дела самим себе посылать в Тегеран из Тавриза миссию, а еще ранее - использовать сообщение кого-то, кто хоть первым из англичан услышал это известие, находясь из них восточнее всего от Тавриза.
Но и независимо от этого, чтобы руководиться англичанами в поднятии мятежа, персидские организаторы должны были после появления Мирзы-Якуба в русском посольстве (20-24.01), а еще точнее - после прекращения попыток вытребовать его у Грибоедова по-хорошему (24-27.01) снестись с англичанами в Тавризе, получить их разрешение / указание и после этого подготовить мятеж, который и вспыхнул с утра 30.01.
Так быстро оно пройти никак не могло. Паскевич писал к Нессельроде в другом письме: "Если персидские министры знaли о готовившемся возмущении, то, несомненно, это было известно и aнглийскому посольству, у которого весь Тегерaн нa откупу", но он в этот момент не знал и не расчел времени и места: возмущение готовилось разве что с момента после аудиенции у шаха, и англичане не могли бы отреагировать на известие о его подготовке. Кроме того, англичане, как мы только что видели, вообще никаких известий из Тегерана не получили обо всем деле, и выясняли его постфактум.
Альтернативой было бы разве что считать, что англичане уговорились с персами об изничтожении посольства еще задолго до всякого бегства Мирзы-Якуба, и что самое бегство было спецоперацией персов для получения возможности поднять народ на посольство (ПОМИМО персидского начальства англичане действовать не могли в любом случае: каким образом из Тавриза иностранцы могут поднять мулл и многотысячную толпу в Тегеране, да еще под предлогом (Мирза-Якуб), который и придумать они могли бы, только разузнав обо всем деле постфактум?). Вот поехал Грибоедов в Тегеран в дек. 1828, тут англичане (которые из Тегерана уехали в Тавриз еще раньше, до того момента, как Грибоедову пришло в голову ехать в Тегеран от своего постоянного места в Тавризе) и решили: как все удачно, там его и уничтожить можно будет; послали к персидским начальникам, уговорились, что те поднимут на Гр. народ, а сами будут как бы ни при чем; проходит время, посольство никаких поводов поднять против него народ (о чем давно подрядились с англичанами) не дает, вот оно уже и уезжать должно - ну, решают персидские контрагенты англичан в Тегеране, так подошлем же Мирзу-Якуба якобы как перебежчика (пообещав ему уж бог его знает что) и создадим искомый повод. Потом Мирзу-Якуба, естественно, уберем.
Такую гигантскую спецоперацию, правда, даже конспирологи сколько я мог видеть, не предполагают. Но при этом они и не объясняют, как англичане могли бы вмешаться в историю с Мирзой-Якубом после ее начала...
Кроме того, непонятно, зачем им нужна была бы гибель русского посольства в Тегеране. Ослабить русское влияние в Персии такая гибель не могла бы никак, а что могло еще интересовать англичан в Иране? Новую войну России с Ираном (=ослабления напора Паскевича на Турцию) к своим выгодам они вызвать этим все равно никак не могли бы: если бы Россия не могла со стопроцентной гарантией вынести Иран и Турцию разом, она бы все равно не начала в ответ воевать с Ираном (как и произошло), даже если бы хотела; а если бы могла и хотела, то и вынесла бы, и позиции англичан в Иране рухнули бы вообще вместе с самим Ираном, а Турция все равно получила бы то, что получила. Гибели посольства англичане радоваться могли, а вот готовить ее им было бы незачем. Готовить бунт и нападение на посольство могли либо 1) те, кто любой ценой, даже под риском войны с Россией (но надеясь, что ее не будет), хотел бы добиться скащивания недоплаченных в виде контрибуции куруров и фактического смягчения условий туркменч. договора ("вы видите, мы уже не властны над своим населением, оно поднялось на бунт; мы уже не можем с него взять остатка контрибуции, оно сметет нас самих") - этим "тем" дальнейшее взимание средств на выплату контрибуции должно было казаться большим личным риском, чем уничтожение посольства. Такими "теми" мог быть только сам шах; 1а) тот же шах, который хотел уничтожить во что бы то ни стало Мирзу-Якуба 2) те, кто, наоборот, хотел бы вызвать атаку России на Иран и падение шаха или всей династии (какие-то персидские большие люди, рассчитывающие нагреть на этом руки); 3) те, кто просто по фанатизму не желал терпеть того, что кяфиры делают в Тегеране и как диктуют правоверным свою волю, принимая евнухов и женщин из гаремов. Т.е. то самое духовенство Тегерана, которое мятеж и подняло непосредственно.
Цель 1а) была достижима просто смертью Мирзы-Якуба; цели 1 и 2 - только истреблением посольства; цель 3 получала куда большую реализацию при истреблении посольства, чем лишь при смерти Мирзы-якуба.Посольство было атаковано двумя волнами: первая шла только за Мирзой-якубом и пр., вторая пошла уничтожать посольство. Была ли вторая волна стихийным развитием первой (люди разошлись и им показалось мало), или тут было "две руки", и одна хотела одного, а другая вовремя примешалась с другим - неизвестно. Но английскую руку среди них усмотреть трудненько.
Как известно, Мальцев (Мальцов) - единственный член русского посольства, уцелевший при его разгроме тегеранцами 30 января 1829 года. Оказавшись уже в России (в Нахичевани), он отослал ряд подробных донесений о происшедшем в мин.ин.дел, писал и Паскевичу. Независимо от этого, в 1830 англичане опубликовали реляцию о происшедшем, будто бы переведенную на английский со слов неназванного персидского чиновника, состоявшего при русском посольстве, - с не меньшей (если не с много большей) вероятностью эта реляция была составлена английскими представителями в Иране.
Екат. Цимбаева в своей биографии Грибоедова пишет об этой реляции:
"В тех частях, где она пересекалась с донесениями Мальцева, она вторила им настолько, что кажется, будто они вышли из-под одного пера. Что ж, Мальцева спасли и отправили в Россию не для того, чтобы он свидетельствовал против истинных убийц".
Истинные убийцы - это, по Цимбаевой, англичане. Фактически эта фраза подразумевает, что Мальцов был их агентом еще до разгрома посольства, так англичане, которых в Тегеране с 1828 не было вообще, могли бы "спасти" Мальцова в день бунта только одним способом: заранее передав из Тавриза, где они были, в Тегеран распоряжение Мальцова не трогать. Но такое распоряжение они могли бы отдать лишь если Мальцов уже на них работал.
И эьа фраза Екат. Цимбаевой, и вывод поразительны, поскольку именно Мальцев-то и выдвинул с самого начала (уже весной 1829) в своих донесения в Петербург обвинение англичан в том, что именно они всему виной; то же обвинение он выразил в письме Паскевичу. То есть как раз "свидетельствовал против истинных убийц" (по Цимбаевой).
Приведу текст очередного донесения Мальцева в СПБ, Нессельроде, от 25 марта 1829 г. (опубликованный в полном и точном виде в: Внешняя политика России XIX и начала XX века. Документы. М., Международные отношения, 1995. С. 149-150, хотя публиковался уже многократно раньше с 1872 г.):
СЕКРЕТНО
Персидское правительство говорит, что оно нисколько не участвовало в убиении нашего посланника, что оно даже ничего не знало о намерении муллов и народа, но стоит только побывать в Персии, чтобы убедиться в в нелепости сих слов. Многие из персидских чиновников уверяли меня, что они еще за три дня предуведомляли посланника об угрожавшей нам опасности. В Персии секретных дел почти нет: среди важных прений о государственных делах визири пьют кофе, чай, курят кальяны; их многочисленные пишхадметы должны всегда находиться при них в комнате; визири рассуждают громогласно, при открытых окнах, и толпы фарашей, стоящих на дворе, слышат слова их и через два часа разносят государственные тайны по всему базару. Как же могло персидское правительство не знать ни слова о деле, в котором участвовал целый Тегеран? Муллы проповедовали гласно в в мечетях; накануне были они у шахзаде Зилли-султана, накануне велели запирать базар, и есть даже слухи, что в самое время убиения посланника муштеид Мирза Масси сидел у шаха.
Положим даже, что и не шах, а муллы послали народ в дом нашей миссии; но и тогда шах виноват: - зачем допустил он это? Если бы он решительно не хотел, чтобы народ вторгнулся в наш дом, то мог бы приставить сильный караул, который остановил бы чернь пулями и штыками; мог ночью перевести посланника и чиновников во дворец или, наконец, уведомив г-на Грибоедова о возмущении народном, просить его ночью удалиться из Тегерана в какую-нибудь загородную дачу, но тогда бы уцелел Мирза-Ягуб, а этого именно и не хотелось Фет Али-шаху.
Вот как, по моему мнению, произошло все дело: шах испытал все меры удержать Мирзу Ягуба, сперва убеждениями, просьбами, потом ложными денежными претензиями, наконец, гневом и угрозами - ничто не удалось. Ему непременно надобно было истребить сего человека, знавшего всю тайную историю его домашней жизни, все сплетни его гарема. Пока посланник был жив, этого никто сделать не мог. Отправить сарбазов, которые бы отобрали силою Мирзу Ягуба и убили его, шах не смел, ибо это было бы явное нарушение с его стороны мирного трактата, за который заплатил он 8 курур; ему сказали: "Народ вторгнется в дом посланника, убьет Мирзу Ягуба, а мы притворимся испуганными, велим запереть вороты дворца, пошлем Зилли-суятана и визиря унимать чернь, пошлем сарбазов без патронов, которым не велим никого трогать, и скажем: мы ничего не знали. Это все сделал проклятый народ, мы тотчас послали вспомоществование, но, к сожалению, злодейство уже было совершено". Одним словом, все то, что шах говорит и пишет теперь в свое оправдание. Шаху для достижения своей цели другого средства не оставалось; от нас надеялся он отделаться обыкновенными своими отговорками и потому не принял никаких мер для нашей безопасности.
Без какой-нибудь выгоды или корысти ничего не предпринимают, даже и злодейств, и потому я не думаю, чтобы шах желал смерти нашего посланника, которая может подвергнуть его величайшей ответственности. Е. в-ву, вероятно, представили, что народ возьмет только пленных, убьет Мирзу Ягуба, но не тронет русских, и тогда ему легко будет во всем случившемся извиниться. Но, вероятно, были люди, которые желали смерти посланника, устроили тайными сношениями адский заговор и открыли из оного шаху только то, что могло интересовать е. в-во.
Не смею никого называть, изложу беспристрастно некоторые факты, из которых в. с-во изволите сами вывесть собственное заключение.
До приезда г-на Грибоедова в Персию каймакам [Мирза Абуль-Касим, сын Мизры Бизюрка] старался его описывать правительству как опасного человека. Посланник был с ним в ссоре и сделал ему даже личное оскорбление, выгнав его высокостепенство из дома своего. Посланник говорил гласно, что он постарается, чтобы каймакама сменили и место его отдали Мирзе Меммед Али Мустофи. Эти слова переданы были каймакаму, и он, узнав о приеме, сделанном посланнику в Тегеране, должен был точно бояться за свое место. Брат каймакама Мирза Муса-хан был назначен при нас мегмендарем, что было г-ну Грибоедову очень неприятно, но он не ехал вместе с нами и в Тегеране ни разу не видался с посланником. Мирза Муса-хан имел с каймакамом самую деятельную переписку.
Квартира приставленного от шаха мегмендаря Мирзы Абуль Гуссейн-хана была дочиста ограблена, также и комната караульного султана; в комнате Назар Али-хана, приставленного к нам каймакамом, ничего не тронуто; я сам спасся под эгидою его имени. Сам Назар Али-хан в этот день с утра вышел из нашего дома и не виделся с посланником, у которого обыкновенно просил из учтивости позволения отлучаться.
В Табризе довольно гласно обвиняют каймакама. Он должен был отправиться в Тифлис с эмирзаде, но притворился больным, чтобы не ехать; я это знаю от г-на Кормика, который лечит каймакама от притворной его болезни. Желая испытать каймакама, я настаивал, чтобы он скорее ехал в Тифлис, говоря ему, что он умнейший человек в целой Персии и что, кроме его, никто этого дела уладить не может. Каймакам всегда смущался, полагая себя разгаданным, и потом приискивал различные предлоги, чтобы только отложить неприятное путешествие.
Но что более всего огорчило меня - это торжество англичан.
Не смею высказать ужасных подозрений моих, ибо не имел способов добраться до нити ужасного заговора. Англичане страшились влияния посланника нашего на персидское правительство; с самого приезда его никто на них не обращал внимания. Наиб-султан [престолонаследник велиагд Аббас-Мирза, сидел в Тавризе] явно говорил о неограниченной преданности своей к России, в Тегеране оказаны были такие почести г-ну Грибоедову, каких не могли они [англичане] купить себе за истраченные ими в Персии девять курур туманов. Все долголетние труды их и деньги пропадали разом, им надлежало дела свои поправить решительным ударом или вовсе отказаться от Персии. Известно, как англичане завистливы на власть и влияние свое в Азии, и поведение их с французами в Персии дает повод к ужаснейшим заключениям. Выгоды их сходились в теперешнем случае с выгодами каймакама. Каймакам - человек им преданный, и они теперь притворяются с ним в ссоре, ругают его, чтобы отдалить от себя подозрение. Все персидские вельможи на жаловании у англичан по мере своей власти, и я полагаю, что муштеид Мирза Масси, человек, пред которым трепещет сам шах, вероятно, продал им совесть свою. Когда был в Тегеране барон Розен, потом адъютант графа Паскевича Эриванского Фелкерзам, там всегда находился английский чиновник для наблюдения за их сношениями с двором шахским; отчего же, когда г-н Грибоедов, который был для них гораздо опаснее, поехал в Тегеран, они не отправили туда никого из своих? Эта излишняя предосторожность, кажется мне, может также служить поводом к подозрениям.
Теперь англичане восторжествовали, уверяют персиян, что мы, находясь в непримиримой войне с Турциею, им ничего сделать не можем, говорят, что Англия скоро объявит войну России, советуют Аббас Мирзе учинить нападение в наши пограничные области, а чтобы маскировать поведение свое, английский посланник подал официально протест персидскому правительству против случившегося в Тегеране происшествия и оставшихся в Табризе купцов наших принял под свое покровительство.
Но удержусь от всяких дальнейших замечаний, ибо не могу представить неоспоримых доказательств. Нить к ужасному заговору не попалась мне в руки. Трудно, почти невозможно, без золотого ключа добраться до истины. Не смею утвердительно обвинять никого. Но всем известно, что англичане там, где дело касается до их политической власти, не слишком разборчивы в средствах к достижению своей цели, и кто после всего случившегося может решительно сказать, что кровь русская в Тегеране не была куплена ценою английского золота и что хитрый, пронырливый каймакам не был душою адского заговора.
Титулярный советник Мальцов.
***
Еще более решительно английскую версию представлял Паскевичу и русским престолонаследник Аббас-Мирза, сидевший в Тавризе (в то время как его отец, шах - в Тегеране). Один из адъютантов Аббас-Мирзы, Мамед-Хусейн-хан, имел потом с людьми Долгорукова, преемника Грибоедова в качестве русского посла в Иране, при его поездке из России в Иран, такой разговор. Поручик Арцруни, состоявший при Долгорукове, спросил его:
"- Скажите, хан, из-за чего затеяли вы войну с Россией, войну, не обещавшую вам ничего, кроме новых и невозвратных потерь?
- Аллах, Аллах! Стоит ли об этом говорить? Разве неизвестно целому миру, что мы были вовлечены в нее происками англичан?
- Но как же вы могли решиться на такой ни с чем несообразный поступок, как истребление русского посольства?
- По этому предмету, - возразил хан, я расскажу вам следующее. Однажды чертова жена с своим ребенком сидела неподалеку от большой дороги в кустах. Вдруг они завидели идущего по направлению к ним крестьянина с тяжелою ношею на спине. Поровнявшись с местом, где сидели черти, он споткнулся о случившийся на дороге большой камень и упал, а когда приподнялся, с сердцем произнес: "Будь ты, чорт, проклят!" Слова эти были услышаны чертенком, который тут же, обратясь к матери, сказал: Как люди несправедливы: они бранят нас там, где нас нет; мы так далеки от камня, а все же виноваты. "Тс, молчи, - отвечала мать, - хотя мы и далеки, но хвост мой спрятан там под камнем". Так было и в деле Грибоедова: англичане хотя и жили в Тавризе, но хвост их все же был скрыт в русской миссии в Тегеране".
Тут Аббас-Мирза уверяет уже через адъютанта, что персидское правительство и его вельможи ни при чем вообще: англичане поднимали бунт через своего агента в самой русской миссии в Тегеране! Очевидно, намек был на то, что агентом этим является Мальцов - поскольку только он и уцелел. (Собственно, сходную версию и выдвигает Екат. Цимбаева. Но Аббас и его люди не знали, что Мальцов сам обвинял изо всех сил англичан, а вот нам это давно известно).
Паскевич писал Долгорукову со слов Аббас-Мирзы, что англичане «совершенные неприятели» Аббас-мирзы из-за его нынешней приверженности русским, что "Семино [Симоне, француз, приближенный и начальник инженерной и артиллерийской части у Аббас-Мирзы] говорит, что не отвечает, чтобы англичане не покусились на жизнь Аббас-Мирзы. Также, когда узнали, что Грибоедов едет в Персию, и боясь, чтобы он не взял большого весу при дворе Шахском, то писали о том Ост-Индской компании, которая будто бы им отвечала, что сокровища ее открыты для сохранения каким бы то ни было средством их могущества".
И тот же Паскевич еще до получения известий от Мальцова, 20 февраля писал к Нессельроде (опубл. в Рус. Старине за 1872):
"С истинным живейшим прискорбием поспешаю препроводить при сем полученную мною от генеральнаго консула нашего в Персии надворного советника Амбургера на имя вашего сиятельства депешу под открытою печатью, в коей описывается вероломное убийство в Тегеране полномочного посланника нашего статского советника Грибоедова и всей его свиты исключая секретаря Мальцова и с ним еще двух человек, спасшихся от неистовства злодеев.
Обязанностию поставляю приложить при сем также в переводе выписку из письма к Аббас Мирзе брата его Зилли-султана, генерал-губернатора тегеранского, в котором ужасное происшествие, в Тегеране случившееся, описывается почти в том же виде, как и в депеше Амбургера.
Поелику все известия об убийстве посланника нашего, не исключая и депеши г. Амбургера, основаны на сведениях, доставленных персиянами, коих нельзя отнюдь принять за достоверные, то и должно ожидать дальнейших верных уведомлений о сем печальном случае; в особенности же все происшествие объяснить могут показания Мальцова, который один из всех чиновников, бывших при посольстве, остался жив. За всем тем, зная характер персиян, я позволю себе некоторые предположения о причинах столь вероломного поступка и неслыханного нарушения прав народных [международных]. Усомниться можно, чтобы причины сии были точно таковы как они изложены в депеше Амбургера и письме Зилли-султана, и вероятно многие обстоятельства представляются персиянами не в том виде для собственного их оправдания; в особенности в письме Зилли-султана повторяемыя обвинения противу Мирзы Яхьи или Якуба, служившего прежде при шахе, а потом прибегшего под покровительство посланника нашего, заставляют предполагать, что все сие происшествие было предуготовлено прежде, и как [=так как] начало самого возмущения, коего Грибоедов сделался жертвою, произошло от Аллах Яр-хана, который был главною пружиною предшествовавшей войны и признается всегда явным неприятелем Аббас-Мирзы и cильнейшею опорою враждующих к нему братьев, то с некоторою правдоподобностию заключать должно, что сие горестное событие было обдуманным последствием самого вероломного коварства, и что поводом к тому есть намерение вовлечь опять шаха и Аббас-Мирзу в войну с нами на тот конец, дабы истребить совершенно династию каджаров или же отдалить от наследства персидского престола Аббас-Мирзу в пользу кого-либо из его братьев, партия коих, как выше сказано, подкрепляется Аллах Яр-ханом.
Насчет причины убийства Грибоедова я спрашивал муджтехида Ага-Мир-Фетта [тавризский сеид, перебежал к русским, был при Паскевиче], коему известны все дела и интриги двора персидского; он полагает, что оно учинено с умыслом, дабы показать народу, что правительство персидское не так боится русских, как полагают.
Если полагаться на персидские известия, то Фетх Али-шах не только не участвовал, но и не предвидел возмущения, против Грибоедова случившегося, ибо он сам лично приехал для укрощения оного [ложный неофициальный слух, ничего такого не было], вместе с сыном своим генерал-губернатором тегеранским; в подтверждение сей мысли может служить и то, что из числа сарбазов, находившихся в карауле [от персов] при посланнике нашем, 4 человека убито его защищая и 30 человек ранено из войск Зилли-султана.
Аббас-Мирза, сколько можно судить по его поступкам и в особенности по письму каймакама к Мирзе Салеху [приближенному Аббас-Мирзы], в коем [автор письма] живо описывает, сколько он [Аббас-Мирза] был поражен известием о смерти Грибоедова, по-видимому вовсе не причастен сему гнусному злодеянию, тем более что не далее как за десять дней утверждено им разграничение по новому трактату и весьма недавно прислано в Аббас-Абад 8 т[ыс]. туманов в счетъ 8 курура.
При неизвестности настоящих обстоятельств, выводя разные заключения, можно предполагать, что англичане не вовсе были чужды участия в возмущении, вспыхнувшем в Тегеране, хотя может быть они не предвидели пагубных последствий оного [=истребления посольства и гибели посланника] (ибо они не равнодушно смотрели на перевес нашего министерства [посольства] в Персии и на уничтожение собственного их влияния); доказательство неискренности их к нам я нахожу в рапорте ко мне бывшего при разграничении комиссаром полковника Рененкампфа, который между прочим меня уведомил, что после уже подписания акта о границах персидским комиссаром Мирзою Максудом сей последний получилъ копию с туркменчайскаго трактата за подписью английского министра [посла] Макдональда, в котором с умыслом границы показаны были неправильно и названия написаны неверно, но разграничение, как выше сказано, было тогда подписано и потому происки г. английского посланника остались тщетными.
Впрочем, в каком бы виде ни были представлены причины убийства посланника нашего в Персии и обстоятельства, оное сопровождавшие, достоинство Российской империи требует разительного удовлетворения за столь зверский поступок и неслыханное нарушение прав народных. Но при настоящей войне с Турциею и при тех значительных силах, которые собирает она в Азии, дабы остановить и даже уничтожить успехи наши, в прошлую кампанию приобретенные, при нынешнем числе войск, за Кавказом находящихся, совершенно невозможно начинать новую войну с Персиею".
Все это разбивается об одну простейшую вещь: атаку на русское посольство (30 янв.) учинили в связи с бегством туда Якуб-Мирзы (между 20 и 24 янв. 1829 года), и минимум до 25 или 27 января шах всеми способами вполне реально пытался истребовать Якуба от Грибоедова (который должен был выезжать из Тегерана через несколько дней). Некий перелом произошел после аудиенции Грибоедова у шаха, которую шах дал Грибоедову после неудачи этих попыток добиться от Грибоедова возвращения Мирзы-Якуба. На аудиенции Грибоедов изъяснил шаху, что по условиям Туркманч. договора если Якуб хочет уехать в Россию - то и имеет на то право; шах был очень недоволен, Зилли-султан, его сын, предложил в присутствии шаха попробовать уладить дело в еще одном совещании (с участием самого Мирзы-Якуба, муэтемеда Манучехр-хана и Мирзы-Абул-Хасан-хана; так передает Мальцов, несомненно, верно; реляция, опубликованная англичанами от имени иранского чиновника, говорит, что договорились разбирать дело в совещании под председательством Мирсы-Месиха, верховного муллы Тегерана). Грибоедов согласился. Однако по обоим источникам совещание так и не собралось: Мальцов пишет, что его все откладывали со дня на день персы, а реляция, в полном соответствии этому - что шах, пор-видимому, отказался от мысли вернуть Мирзу-Якуба (миром), передал, чтобы Грибоедов при выезде из Тегерана забрал с собой весь штат посольства (до того предполагалось, что Грибоедов оставит за себя Мальцова), так как не ручается за безопасность этого остатка после отъезда Грибоедова ("шах взял назад свое согласие на то, чтобы Мальцов и Мирза-Нарриман, по отъезде посланника, имели пребывание в столице, опасаясь каких-нибудь неприятных столкновений, могущих возникнуть вследствие их неопытности в делах"), а когда Грибоедов послал Мальцова и Мирзу-Якуба в уговоренное разбирательство, то Мирза-Месих их не принял, отговорившись болезнью. После этого, стало быть, персы и переносили совещание со дня на день, а посольство некоторое время ждало - обычные персидские проволочки.
Когда происходила аудиенция и этот перелом от непрерывных попыток истребовать обратно Якуба до означенного прекращения этих попыток и отказа от совещания = затишья перед бурей? Реляция говорит, что аудиенция была около 29 раджаба, а первый отказ Мирзы-Месиха провести совещание - 1 шаабана (25 января). Английский внутренний доклад капитана Макдональда, отряженного послом Макдональдом, его братом, из Тавриза в Тегеран для выяснения происшедшего, говорит однако, что Мирза Якуб и явился-то впервые к Грибоедову "за 6 или примерно 6 дней" до гибели посольства, что сдвинет аудиенцию и отказ персов от нового совещания дня на три, на 26-27 января.
Англичан, однако, в Тегеране не было вовсе - никого вообще. Здание английского посольства стояло в Тегеране, там хранилось под персидской охраной какое-то имущество посольства, но само посольство еще с 1828 - все до последнего человека - сидело в Тавризе, в 600 км. от Тегерана по совр. автодорогам. И уехало оно туда еще до того, как сам Грибоедов собрался из Тавриза в Тегеран. Этого не оспаривает никто. При этом у англичан в Тегеране не оказалось даже своих осведомителей об этом деле: как известно из дневников лорда Элленборо (а не только из официальных и иных англ. текстов), английское посольство в Тавризе не получало из Тегерана осведомления о происшедшем, узнало о нем, как и прочий Тавриз, по слухам, и выясняло, что же в точности произошло, командируя в Тегеран по получении этих слухов своего человека, да еще от частного лица - англичанина, услышавшего известие между Тавризом и Камсином:
June 8
Received a private letter from Colonel Macdonald at Tabriz, with copies of
letters received by him from a gentleman he had sent to Teheran on hearing
of the massacre of the Russian mission; and from another gentleman,
travelling unofficially, who first heard the report between Tabriz and
Kamsin. These accounts only confirm what we had already heard of the arrogance and
violence of the Russians. They deserved their fate. (8.06 (1829). Получил частное письмо от полковника Макдональда из Табриза, с копиями писем, полученных им от господина [Рональда Макд.], посланного им в Тегеран после того, как он услыхал о об истреблении русского посольства, и еще от другого господина, путешествующего неофициально, который первым услышал сообщение [о судьбе посольства] между Табризом и Камсином. Их сообщения только подтверждают то, что мы и так уже слыхали о дерзости и насильственных злоупотреблениях русских. Они заслужили свою судьбу".
Дневник Элленборо (как и этот пассаж) переполнен самыми злобными нападками на Россию. Однако таковое направление его политики никак не помешало тому, что посольству англичан в Тавризе из самого Тегерана никто даже из всех персиян, дружественных англичанам (см. ниже), и вообще никто, не отправил по горячим следам осведомления о происшедшем, и им пришлось для уяснения дела самим себе посылать в Тегеран из Тавриза миссию, а еще ранее - использовать сообщение кого-то, кто хоть первым из англичан услышал это известие, находясь из них восточнее всего от Тавриза.
Но и независимо от этого, чтобы руководиться англичанами в поднятии мятежа, персидские организаторы должны были после появления Мирзы-Якуба в русском посольстве (20-24.01), а еще точнее - после прекращения попыток вытребовать его у Грибоедова по-хорошему (24-27.01) снестись с англичанами в Тавризе, получить их разрешение / указание и после этого подготовить мятеж, который и вспыхнул с утра 30.01.
Так быстро оно пройти никак не могло. Паскевич писал к Нессельроде в другом письме: "Если персидские министры знaли о готовившемся возмущении, то, несомненно, это было известно и aнглийскому посольству, у которого весь Тегерaн нa откупу", но он в этот момент не знал и не расчел времени и места: возмущение готовилось разве что с момента после аудиенции у шаха, и англичане не могли бы отреагировать на известие о его подготовке. Кроме того, англичане, как мы только что видели, вообще никаких известий из Тегерана не получили обо всем деле, и выясняли его постфактум.
Альтернативой было бы разве что считать, что англичане уговорились с персами об изничтожении посольства еще задолго до всякого бегства Мирзы-Якуба, и что самое бегство было спецоперацией персов для получения возможности поднять народ на посольство (ПОМИМО персидского начальства англичане действовать не могли в любом случае: каким образом из Тавриза иностранцы могут поднять мулл и многотысячную толпу в Тегеране, да еще под предлогом (Мирза-Якуб), который и придумать они могли бы, только разузнав обо всем деле постфактум?). Вот поехал Грибоедов в Тегеран в дек. 1828, тут англичане (которые из Тегерана уехали в Тавриз еще раньше, до того момента, как Грибоедову пришло в голову ехать в Тегеран от своего постоянного места в Тавризе) и решили: как все удачно, там его и уничтожить можно будет; послали к персидским начальникам, уговорились, что те поднимут на Гр. народ, а сами будут как бы ни при чем; проходит время, посольство никаких поводов поднять против него народ (о чем давно подрядились с англичанами) не дает, вот оно уже и уезжать должно - ну, решают персидские контрагенты англичан в Тегеране, так подошлем же Мирзу-Якуба якобы как перебежчика (пообещав ему уж бог его знает что) и создадим искомый повод. Потом Мирзу-Якуба, естественно, уберем.
Такую гигантскую спецоперацию, правда, даже конспирологи сколько я мог видеть, не предполагают. Но при этом они и не объясняют, как англичане могли бы вмешаться в историю с Мирзой-Якубом после ее начала...
Кроме того, непонятно, зачем им нужна была бы гибель русского посольства в Тегеране. Ослабить русское влияние в Персии такая гибель не могла бы никак, а что могло еще интересовать англичан в Иране? Новую войну России с Ираном (=ослабления напора Паскевича на Турцию) к своим выгодам они вызвать этим все равно никак не могли бы: если бы Россия не могла со стопроцентной гарантией вынести Иран и Турцию разом, она бы все равно не начала в ответ воевать с Ираном (как и произошло), даже если бы хотела; а если бы могла и хотела, то и вынесла бы, и позиции англичан в Иране рухнули бы вообще вместе с самим Ираном, а Турция все равно получила бы то, что получила. Гибели посольства англичане радоваться могли, а вот готовить ее им было бы незачем. Готовить бунт и нападение на посольство могли либо 1) те, кто любой ценой, даже под риском войны с Россией (но надеясь, что ее не будет), хотел бы добиться скащивания недоплаченных в виде контрибуции куруров и фактического смягчения условий туркменч. договора ("вы видите, мы уже не властны над своим населением, оно поднялось на бунт; мы уже не можем с него взять остатка контрибуции, оно сметет нас самих") - этим "тем" дальнейшее взимание средств на выплату контрибуции должно было казаться большим личным риском, чем уничтожение посольства. Такими "теми" мог быть только сам шах; 1а) тот же шах, который хотел уничтожить во что бы то ни стало Мирзу-Якуба 2) те, кто, наоборот, хотел бы вызвать атаку России на Иран и падение шаха или всей династии (какие-то персидские большие люди, рассчитывающие нагреть на этом руки); 3) те, кто просто по фанатизму не желал терпеть того, что кяфиры делают в Тегеране и как диктуют правоверным свою волю, принимая евнухов и женщин из гаремов. Т.е. то самое духовенство Тегерана, которое мятеж и подняло непосредственно.
Цель 1а) была достижима просто смертью Мирзы-Якуба; цели 1 и 2 - только истреблением посольства; цель 3 получала куда большую реализацию при истреблении посольства, чем лишь при смерти Мирзы-якуба.Посольство было атаковано двумя волнами: первая шла только за Мирзой-якубом и пр., вторая пошла уничтожать посольство. Была ли вторая волна стихийным развитием первой (люди разошлись и им показалось мало), или тут было "две руки", и одна хотела одного, а другая вовремя примешалась с другим - неизвестно. Но английскую руку среди них усмотреть трудненько.