«Ах, Ревекка Мироновна, Ревекка Мироновна!» - Полковник Греков.

[wyradhe]

«Ах, Ревекка Мироновна, Ревекка Мироновна!» - Полковник Греков.

В 1918 - нач. 1919 на белом Дону белым градоначальником в Ростове-на-Дону и Нахичевани-на-Дону был полковник Константин Митрофанович Греков (в википедии его контаминировали с другим донским полк. Грековым, Алексеем). Многие из тех, кто тогда оказался в Ростове, запомнили полковника

Comments

[joy_for_ever]

Фантастика: А.Н. Толстой Грекова полностью переселил в свой "Ибикус" под именем коменданта Одессы Талдыкина. Даже швейцар упоминается в сообразном контексте:

"Звонок трещал где-то в пустоте, но швейцар не торопился отворять. На двери, обшитой снаружи и изнутри толстыми досками для защиты от налетчиков (их в те времена в Одессе работало двадцать тысяч душ, подавшихся на юг из северных городов), висел приказ градоначальника о тараканах. Семен Иванович каждый раз прочитывал его внимательно, даже не представляя себе, какое значение в его жизни должны сыграть эти насекомые.
Приказ был таков.
"Гостиницы, меблированные комнаты. Поступает много жалоб на вас, некоторые завели не только клопов, но и крыс, и _даже тараканов_... Иные придумали тушить электричество в полночь, зная, что у населения нет
осветительных материалов. И все только и знаете, что прибавляете цены на все. Стыдно перед союзниками. Клопов, крыс, прусаков и русских тараканов и тому подобных никому не нужных обитателей уничтожить. Электричество давать всю ночь. Лично буду осматривать. Сами понимаете. Генерал-майор Талдыкин".
"Завтра пойду к Талдыкину, с ним, видимо, сговориться будет нетрудно", - подумал Семен Иванович, входя в гостиницу. Опухший от сна швейцар, передавая ключ, внимательно вдруг оглянул Невзорова, но ничего не сказал,
сопя ушел под лестницу."

[wyradhe]

Так цитированный мной выше приказ Грекова о гостиницах и цитировался мной именно по записным книжкам Алексея Толстого. Там есть запись: << "Черноморск<ий> Маяк" сообщает след<ующий> приказ по ростовскому-на-Дону градоначальству 25 января 1919 г., г. Ростов-на-Дону, № 31.
Гостиницы, меблированные комнаты!>> етс. (сб.: А.Н.Толстой, "Материалы и исследования". М., 1985). Толстой сохранил еще два приказа Грекова в своих записях (Литературное наследство. Т. 74. Из творческого наследия советских писателей. М., 1965), но до них я еще не добрался - доберусь: мне еще по Грекову надо полностью посмотреть Ленча, Мугуева, Толстого и ростовские газеты, а также левыые и левоцентристские екатеринодарские газеты (критически писавшие о красновском режиме и его фукнционерах - думаю, что Греков для них был лакомым куском). Толстому он явно врезался в душу, тот сразу решил списать эти приказы и когда-нибудь их использовать - и использовал.

[wyradhe]

Кстати, молитва атамана Каледина в шедевре Е. Кузнецова изумительно воспроизводит молитву Русакова:
- Господи, прости меня и помилуй за то, что я написал эти гнусные слова.... Излечи меня, о господи, забудь о той гнусности, которую я написал в припадке безумия, пьяный, под кокаином.... Укрепи мои силы, избавь меня от кокаина, избавь от слабости духа и избавь меня от Михаила Семеновича Шполянского!
а еще больше - молитву Пончика-Непобеды (которая, в свою очередь, у Булгакова происходит от молитвы Русакова):
"Господи! Господи! Прости меня за то, что я сотрудничал в "Безбожнике. Прости, дорогой Господи!... Скажу тебе одному, Господи, что я верующий человек до мозга костей и ненавижу коммунизм. ...Матерь Божия, но на колхозы ты не в претензии?.. Ну что особенного? Ну, мужики были порознь, ну, а теперь будут вместе. Какая разница, Господи? Не пропадут они, окаянные! Воззри, о Господи, на погибающего раба твоего Пончика-Непобеду, спаси его! Я православный, Господи, и дед мой служил в консистории".

Кстати, обращение Пончика к Матери Божией с рассуждением о колхозах явно перекликается с таковым же обращением Кузнецовского Каледина к Матери Божией опять же с посторонними разговорчиками - о столицах и их снобизме.

Примечателен финал этой молитвы (Пончика):
"(Поднимается с колен.) Что ж это со мной? я кажется,
свихнулся со страху, признаюсь в этом".

И в самом деле, Михаил Афанасьевич креста с 1909/10 года не носил, в церковь не ходил, христианские предсмертные обряды пройти не пожелал, по смерти запретил себя хоронить по христианскому обряду, хотя Шиловская-Ниренберг, крещеная еврейка во втором поколении, как раз по христианскому обряду его хоронить и хотела (он,повторю, ей воспретил и она не решилась ослушаться, хотя женщина была на что уж решительная - родной матери помогла позднее с эвтаназией).

[wyradhe]

Русские образованные юноши из светской среды (включая выходцев из духовенства, но не принадлежащих непосредственно к его среде) рубежа 19/20 веков обычно решали для себя религиозный вопрос в возрасте 16-18 лет, решали сознательным выбором. Для них это был, как правило, вопрос, требующий их собственного осмысления и ответа, а не автоматическое или почти автоматическое воспроизведение и продолжение традиции отцов. Внещних авторитетов они при этом обычно не признавали, взвешивая аргументы "за" и "против" своим умом. Церковность при этом выбиралась очень редко. Выбором _реолигиозной веры_ это почти никогда не было, люди решали, какая картина мира представляется им наиболее вероятной и какую они твердо выбирают для себя, но мало кто поручился бы за абсрлютную истинность своего выбора - то есть истина за ним усматривалась лишь относительная, в отличие от собственно религиозного выбора. Четыре наиболее типичных выбора - 1. агностицизм/атеизм; 2. признание того, что некий управляющий миром / являющий собой некую суть мира дух есть, но мы о нем ничего сверх этого не знаем и свои дела должны решать без оглядки на него, а на него в лучшем случае надеяться - надеяться, что он благ и может нам помочь; 3. предпочтение той картины мира, что он и есть благ по-человечески, при случае поощряет человеческое добро и карает человеческое зло, при случае помогает из милосердия в делах добрых и правых и делах пощады и милосердия; 4. предпочтение той картины мира, в которой такой дух чрезвычайно благ, связан с историческим Христом (например, тот действовал как некий медиум этого духа), и именно его почитает христианскася церковь как Бога, хотя то, КАК ИМЕННО она его почитает и ЧТО ИМЕННО о нем говорит, во многом ошибочно, и никакая догма уверенности не вызывает, а догма, противоречащая человечексим понятиям о добре и зле, наверняка ошибочна. Так, Драгомиров-старший и Деникин считали Ветхий Завет человеконенавистническим, Шульгин был близок к социнианцам (то есть отрицал, в частности, адскую кару вечными муками и Грехопадение), Лукомский, Деникин, Врангель считали самоубийство почетной смертью, отвергая церковное учение на этот счет; Драгомиров-младший и Шульгин считали, что единство с добром (в человеческом понятии), гарантом и воплощением которого и является, независимо, Бог, реализуется вовсе не только в рамках христианства; при всем этом все они себя считали православными христианами. Об этом адогматическом и очищенном от нарушений этики, переформатированном под человеческие понятия о добре и зле и де-теоцентризованном "православном христианстве" см. подробно:
http://wirade.ru/cgi-bin/wirade/YaBB.pl?board=civ;action=display;num=1210734592

Булгаков все эти вопросы в 1909-1910 для себя и решил. Решил в пользу выбора 1, хотя допускал возможность ситуации 2. В целом он был агностик, теоретически допускавший возможную истинность примерно той картины мира, какая представлялась гностикам-христопоклонникам (мир "Мастера и Маргариты", кстати, именно таков, каким считали мир христопоклонники-гностики).