Человек, которому хотелось,... 4
Человек, которому хотелось, чтобы последний царь был умён, а Ленин умер от сифилиса-4. Религиозные и политические мнения Леонида Ильича Брежнева (продолжение. предыдущее см. http://wyradhe.livejournal.com/224764.html )
Когда человек, возглавляющий КПСС и Советское государство - то есть идеократическое / теократическое государство с известной священной историей и государственной религией - придерживается таких мнений об этой истории и религии, каких придерживался Брежнев (навскидку перечислю, частично забегая вперед, что же это были за мнения:
- большевистская революция была катастрофической трагедией народа; коллективизация была преступным разбоем; террор и депортации были преступлениями; жаль, что царя убили, а церкви повзрывали, вот уж не надо бы с ними так; старый мир был плоховат, спору нет, да уж получше он был, чем то, что устроили большевики, и уж намного получше были старые официальные представления о добром и дозволенном, чем то кромешное, что на этот счет принесли большевики - слава богу, что сейчас можно устроенную ими систему обращать на то, чтобы восстановить былой мир, покой и благосостояние, да не просто восстановить, а основательно перекрыть и увеличить их сравнительно с дореволюционным временем, а кромешности их в реальности отменить или на порядок смягчить; марксизм-ленинизм - это такая штука, что Марксу было бы впору прощения просить у трудящихся, советская государственная религия - "тряхомудия"; сталинская элита, причастная к репрессиям - разбойники и убийцы; не нужна никакая священная борьба с империализмом и нет никакого такого "империализма", есть просто великие державы со своими амбициями, интересами и сферами влияния, со своим реалполитиком, Россия одна из них; нет и не может быть никакого принципиально нового общества равных, СССР облыжно пыжится, что он создал новую землю и новые небеса, а на самом деле люди могут жить только иерархически, и СССР на деле - тоже иерархическое общество с верхом и низом, царями и подданными, а иначе вообще на свете не бывает, и различаются эти иерархические общества только тем, каково же в них приходится людям - насколько им там спокойно, мирно, сытно, немучительно, правосудно, насколько власти их не правоограничивают, не донимают и не устрашают тиранствами, свирепствами и гонениями за мнения, за инакомыслия, за соцпроисхождение, за веру и кровь, насколько мало им там пудрят мозги и донимают религиями... - собственно, представления Леонида Ильича на все эти темы ничем не отличались от понятий Сиверса, матушки Екатерины или Наполеона, только что Наполеон покой и мир ценил на порядок меньше, - и т.д. В общем, как выразился его близкий друг и единомышленник по данному вопросу Щёлоков, "чем наш ГУЛАГ отличается от гитлеровских концлагерей?!")
- когда выясняется такой его образ мыслей, то естественно задаться двумя вопросами: (1) как же он относился к идее о том, чтобы поставить в порядок дня отказ и отречение от такой государственной религии и священной истории, возвращение в страну нормальной человеческой системы нравственно-политических оценок; (2) как же он относился к тем, кто был известен под шапками антисоветчиков, диссидентов и отщепенцев - то есть к тем, кто, придя к тем же или еще более радикальным оценкам советской религии и священной истории, что и сам Брежнев, вовсе не считали нужным, в отличие от него, держать это про домо суа ради общего блага и избежания смуты, а, наоборот, выступали с обличениями на все эти темы и возвышали голос против власти, то есть, по понятиям Брежнева, из правого негодования (против преступлений власти и их официального увековечивания и глорификации, а также продолжающихся, пусть и резко уменьшенных, несправедлвостей и абсурдов, диктовавшихся государственной религией) прали без всякой пользы, кроме вреда, против рожна и сеяли ту самую смуту?
Оба эти вопроса будут освещены далее. Пока же сосредоточимся на месте, которое занимали в картине мира зрелого Брежнева Ленин и царь.
"Царь".
1 января 1924 года (в день семнадцатилетия Лени Брежнева) курская губернская газета «Комсомолец» напечатала его стихотворение, озаглавленное «Германскому комсомолу».
Смело, вперед! Разорвите оковы,
сбросьте кровавые цепи царей,
юным порывом, огнистой волною,
к новому счастью - смелей!
К жизни, к прекрасному солнцу свободу,
к светлым идеям великих творцов,
смело шагайте же, юные взводы,
помня заветы отцов!
Кровью залейте позорные троны,
мысли о гнете в крови утопи...
Смело... Вперед... Разбивайте хоромы...
Жизни не нужны рабы!
Как я имел случай отмечать, это, конечно, совершенно не пролетарско-большевистское, а народническое, «мелкобуржуазно-демократическое» словоизлияние. Отражает оно и по идеологии, и по лексике европейскую революционо-демократическую фразу 1789-1848 гг. (распространившуюся среди грамотных простолюдинов России, естественно, со сдвигом на десятилетия), а отнюдь не большевизм. Даже «гнет», подлежащий утоплению в крови, здесь явно связан лишь с представлением о тираническом самодержавии, об отсутствии политической свободы, а не с понятиями классовой борьбы против эксплуататоров - частных собственников - в качестве врага в стихотворении названы исключительно «цепи царей» и «позорные троны», хотя Лёня Брежнев превосходно знал, что нормально-советская поэзия своих врагов определяет совершенно по-иному. Брежневу было настолько важно видеть врага именно в самодержавной тирании, а не в чем ином, что бороться с «цепями царей» и «тронами» он в 1924 году призывает, с великолепным презрением к реальности, германский комсомол - даром что монархия в Германии пала шестью годами ранее, еще до образования тамошнего комсомола, так что «тронов» и «цепей царей» германским комсомольцам, вознамерившимся бороться с этими язвами, взять было бы попросту неоткуда.
Система взглядов, отразившаяся в этом стихотворении, восходит прямиком к концу 18 - первой половине 19 века и отражает такую картину: элита сосредоточила в своих руках всю политическую власть, а у основной массы населения забирает в свою пользу столько, что то прозябает на грани нищеты; население ничего по-хорошему ни изменить, ни попросить не может - его полностью отстранили от власти; самодержавие охраняет и утверждает всё это и заявляет "Так оно и надо, и неча тут!" - поэтому долой его! При таких взглядах на борьбу с самодержавием до конца жизни оставался друг Брежнева Щелоков (а в около-руссоистской своей молодости их придерживался Иван Андреевич Крылов - правда, он возлагал надежды не столько на революционные взводы, сколько на добродетельного и честного государя, который преобразит всю эту систему и упразднит самое самодержавие; впрочем, разница тут была чисто тактмческая), и надо сказать, само самодержавие на протяжении 19 - начала 20 века за редкими исключениями делало всё, чтобы только так о нём и думали бы. Иное дело, что в реальности это и применительно к России было не так, а уж читать, как изложенная схема применяется в стихотворении Лёни Брежнева к Веймарской республике 1924 года - и вовсе было бы удивительно, если бы не возраст и условия формирования автора.
(Зато стоит отметить несомненные следы модернизма, "серебряного века" в этом стихотворении. "Жизни не нужны рабы" - это ведь совсем не из народнического пласта, это из ибсеновско-розановско-брюсовско-гумилевско-арцыбашевско-андреевского пласта, это из той картины, где имеется некая бурно-кипящая "жизнь", и отвечать ее бурному кипению - достойно, а смиряться и отстраняться от него - зазорно. "Огнистою волною" - это опять же модернизм).
Однако так относился к "цепям царей" Леонил Ильич в 16-17 лет. Повидав жизнь, он пришел к выводу, что без царей в России не только человеческая, но и вообще хоть какая-то упорядоченная жизнь не стоит, и большевики тут ничего не изменили и изменить не могли, кроме внесения в дело большого вранья. А на самом деле просто правили раньше старые цари, а потом пришли новые, коммунистические, которые просто притворяются, что они не цари вовсе. А он, Леонид Ильич, так притворяться - по меньшей мере перед самим собой - не хочет и не будет (cравни с его аттестацией Христа и апостолов как "Политбюро того времени", о чем шла речь выше). И само слово "царь" стало для него окрашено положительно, и он очень любил примерять его к себе - естественно, как к "хорошему царю". И последний "старый" царь - Николай II (о котором он ничего не знал, кроме того, что это был последний царь перед катастрофой, и что его вместе со всей семьей убили воины этой самой катастрофы) стал для него тоже окрашен положительно.
Бовин вспоминал: в Ульяновске после торжественного мероприятия, когда сели за стол, Брежнев, расслабившись, сказал: - Я сейчас вроде как царь. Только вот царь мог деревеньку пожаловать. Я деревеньку пожаловать не могу, зато могу дать орден.
Мацкевич вспоминал, что после прихода к власти, около 1965 года, Брежнев мечтательно произнес: "Теперь мужик скажет: хороший пришел царь!"
П. Родионов вспоминает о Брежневе: "Мог вдруг разоткровенничаться. Насчет того, например, как тяжело ему носить «шапку Мономаха», что в голове под этой шапкой и ночью прокручивается все, над чем приходится думать днем". Это использование Брежневым образа сугубо царской, самодержавной регалии для передачи его собственной власти стоит в том же ряду, что его заявления о себе как об очередном "царе" (ничего подобного за другими советскими иерархами я не знаю - им точно так же не приходило в голову передавать свой статус образами регалий старой самодержавной власти, как османским султанам не пришло бы в голову заявлять о себе как об очередных крестоносных византийских императорах).
Брандту, напомню, он рассказывал цитировавшийся выше анекдот, в котором время Николая рассматривается как некий эталон народного благосостояния. Из той версии анекдота, какую привел Брежнев, можно разом и понять, в какое скудное и страшное время провел он вместе со всем своим народом свою молодость, какое малое благосостояние грезилось ему как то, былое благосостояние при царе, которое он, Брежнев,теперь вернет народу даже на селе (в городах благосостояние заведомо было намного выше): молоко каждому крестьянскому ребенку каждый день, мясо на столе у каждого крестьянина каждое воскресенье (тут он поразительно совпал с добрым королем Анри IV - чтобы каждый крестьянин мог раз в неделю есть курицу), каждому мужчине чтоб хватало денег на пару сапог в год, каждой женщине чтоб хватало денег на мануфактуру на два новых платья в год... Самое замечательное, что именно Брежнев впервые за всю историю страны ввел минимум зарплаты - и этот минимум положил в 70 рублей (чем очень гордился, и пробил это, кстати, не без некоторого труда). Это, конечно, было изрядно больше, чем паек, изложенный в анекдоте.
И самый яркий пример из этой серии - запрещение фильма "Агония" (про Николая Второго, Распутина и пр. на рубеже 1916-1917 гг. Развал власти, убийство Распутина). Все думали в пору моей молодости, что его положили на полку за то, что царя там изобразили недостаточно плохо (он там просто слабый, ограниченный, неволевой, не владеющий ситуацией человек, но этим и исчерпываются там его недостатки). Ничуть не бывало: фильм положили на полку потому, что Брежнев осердился на то, что царя, по его мнению, там изобразили СЛИШКОМ плохо! "Агонию" действительно показали Брежневу в качестве решающей тестирующей инстанции. Тот досмотрел до конца и сказал только одно: "- Царь не дурачок был, зачем так?!"
И фильм запретили.
Теперь о Ленине.
(ту би конт.).
Когда человек, возглавляющий КПСС и Советское государство - то есть идеократическое / теократическое государство с известной священной историей и государственной религией - придерживается таких мнений об этой истории и религии, каких придерживался Брежнев (навскидку перечислю, частично забегая вперед, что же это были за мнения:
- большевистская революция была катастрофической трагедией народа; коллективизация была преступным разбоем; террор и депортации были преступлениями; жаль, что царя убили, а церкви повзрывали, вот уж не надо бы с ними так; старый мир был плоховат, спору нет, да уж получше он был, чем то, что устроили большевики, и уж намного получше были старые официальные представления о добром и дозволенном, чем то кромешное, что на этот счет принесли большевики - слава богу, что сейчас можно устроенную ими систему обращать на то, чтобы восстановить былой мир, покой и благосостояние, да не просто восстановить, а основательно перекрыть и увеличить их сравнительно с дореволюционным временем, а кромешности их в реальности отменить или на порядок смягчить; марксизм-ленинизм - это такая штука, что Марксу было бы впору прощения просить у трудящихся, советская государственная религия - "тряхомудия"; сталинская элита, причастная к репрессиям - разбойники и убийцы; не нужна никакая священная борьба с империализмом и нет никакого такого "империализма", есть просто великие державы со своими амбициями, интересами и сферами влияния, со своим реалполитиком, Россия одна из них; нет и не может быть никакого принципиально нового общества равных, СССР облыжно пыжится, что он создал новую землю и новые небеса, а на самом деле люди могут жить только иерархически, и СССР на деле - тоже иерархическое общество с верхом и низом, царями и подданными, а иначе вообще на свете не бывает, и различаются эти иерархические общества только тем, каково же в них приходится людям - насколько им там спокойно, мирно, сытно, немучительно, правосудно, насколько власти их не правоограничивают, не донимают и не устрашают тиранствами, свирепствами и гонениями за мнения, за инакомыслия, за соцпроисхождение, за веру и кровь, насколько мало им там пудрят мозги и донимают религиями... - собственно, представления Леонида Ильича на все эти темы ничем не отличались от понятий Сиверса, матушки Екатерины или Наполеона, только что Наполеон покой и мир ценил на порядок меньше, - и т.д. В общем, как выразился его близкий друг и единомышленник по данному вопросу Щёлоков, "чем наш ГУЛАГ отличается от гитлеровских концлагерей?!")
- когда выясняется такой его образ мыслей, то естественно задаться двумя вопросами: (1) как же он относился к идее о том, чтобы поставить в порядок дня отказ и отречение от такой государственной религии и священной истории, возвращение в страну нормальной человеческой системы нравственно-политических оценок; (2) как же он относился к тем, кто был известен под шапками антисоветчиков, диссидентов и отщепенцев - то есть к тем, кто, придя к тем же или еще более радикальным оценкам советской религии и священной истории, что и сам Брежнев, вовсе не считали нужным, в отличие от него, держать это про домо суа ради общего блага и избежания смуты, а, наоборот, выступали с обличениями на все эти темы и возвышали голос против власти, то есть, по понятиям Брежнева, из правого негодования (против преступлений власти и их официального увековечивания и глорификации, а также продолжающихся, пусть и резко уменьшенных, несправедлвостей и абсурдов, диктовавшихся государственной религией) прали без всякой пользы, кроме вреда, против рожна и сеяли ту самую смуту?
Оба эти вопроса будут освещены далее. Пока же сосредоточимся на месте, которое занимали в картине мира зрелого Брежнева Ленин и царь.
"Царь".
1 января 1924 года (в день семнадцатилетия Лени Брежнева) курская губернская газета «Комсомолец» напечатала его стихотворение, озаглавленное «Германскому комсомолу».
Смело, вперед! Разорвите оковы,
сбросьте кровавые цепи царей,
юным порывом, огнистой волною,
к новому счастью - смелей!
К жизни, к прекрасному солнцу свободу,
к светлым идеям великих творцов,
смело шагайте же, юные взводы,
помня заветы отцов!
Кровью залейте позорные троны,
мысли о гнете в крови утопи...
Смело... Вперед... Разбивайте хоромы...
Жизни не нужны рабы!
Как я имел случай отмечать, это, конечно, совершенно не пролетарско-большевистское, а народническое, «мелкобуржуазно-демократическое» словоизлияние. Отражает оно и по идеологии, и по лексике европейскую революционо-демократическую фразу 1789-1848 гг. (распространившуюся среди грамотных простолюдинов России, естественно, со сдвигом на десятилетия), а отнюдь не большевизм. Даже «гнет», подлежащий утоплению в крови, здесь явно связан лишь с представлением о тираническом самодержавии, об отсутствии политической свободы, а не с понятиями классовой борьбы против эксплуататоров - частных собственников - в качестве врага в стихотворении названы исключительно «цепи царей» и «позорные троны», хотя Лёня Брежнев превосходно знал, что нормально-советская поэзия своих врагов определяет совершенно по-иному. Брежневу было настолько важно видеть врага именно в самодержавной тирании, а не в чем ином, что бороться с «цепями царей» и «тронами» он в 1924 году призывает, с великолепным презрением к реальности, германский комсомол - даром что монархия в Германии пала шестью годами ранее, еще до образования тамошнего комсомола, так что «тронов» и «цепей царей» германским комсомольцам, вознамерившимся бороться с этими язвами, взять было бы попросту неоткуда.
Система взглядов, отразившаяся в этом стихотворении, восходит прямиком к концу 18 - первой половине 19 века и отражает такую картину: элита сосредоточила в своих руках всю политическую власть, а у основной массы населения забирает в свою пользу столько, что то прозябает на грани нищеты; население ничего по-хорошему ни изменить, ни попросить не может - его полностью отстранили от власти; самодержавие охраняет и утверждает всё это и заявляет "Так оно и надо, и неча тут!" - поэтому долой его! При таких взглядах на борьбу с самодержавием до конца жизни оставался друг Брежнева Щелоков (а в около-руссоистской своей молодости их придерживался Иван Андреевич Крылов - правда, он возлагал надежды не столько на революционные взводы, сколько на добродетельного и честного государя, который преобразит всю эту систему и упразднит самое самодержавие; впрочем, разница тут была чисто тактмческая), и надо сказать, само самодержавие на протяжении 19 - начала 20 века за редкими исключениями делало всё, чтобы только так о нём и думали бы. Иное дело, что в реальности это и применительно к России было не так, а уж читать, как изложенная схема применяется в стихотворении Лёни Брежнева к Веймарской республике 1924 года - и вовсе было бы удивительно, если бы не возраст и условия формирования автора.
(Зато стоит отметить несомненные следы модернизма, "серебряного века" в этом стихотворении. "Жизни не нужны рабы" - это ведь совсем не из народнического пласта, это из ибсеновско-розановско-брюсовско-гумилевско-арцыбашевско-андреевского пласта, это из той картины, где имеется некая бурно-кипящая "жизнь", и отвечать ее бурному кипению - достойно, а смиряться и отстраняться от него - зазорно. "Огнистою волною" - это опять же модернизм).
Однако так относился к "цепям царей" Леонил Ильич в 16-17 лет. Повидав жизнь, он пришел к выводу, что без царей в России не только человеческая, но и вообще хоть какая-то упорядоченная жизнь не стоит, и большевики тут ничего не изменили и изменить не могли, кроме внесения в дело большого вранья. А на самом деле просто правили раньше старые цари, а потом пришли новые, коммунистические, которые просто притворяются, что они не цари вовсе. А он, Леонид Ильич, так притворяться - по меньшей мере перед самим собой - не хочет и не будет (cравни с его аттестацией Христа и апостолов как "Политбюро того времени", о чем шла речь выше). И само слово "царь" стало для него окрашено положительно, и он очень любил примерять его к себе - естественно, как к "хорошему царю". И последний "старый" царь - Николай II (о котором он ничего не знал, кроме того, что это был последний царь перед катастрофой, и что его вместе со всей семьей убили воины этой самой катастрофы) стал для него тоже окрашен положительно.
Бовин вспоминал: в Ульяновске после торжественного мероприятия, когда сели за стол, Брежнев, расслабившись, сказал: - Я сейчас вроде как царь. Только вот царь мог деревеньку пожаловать. Я деревеньку пожаловать не могу, зато могу дать орден.
Мацкевич вспоминал, что после прихода к власти, около 1965 года, Брежнев мечтательно произнес: "Теперь мужик скажет: хороший пришел царь!"
П. Родионов вспоминает о Брежневе: "Мог вдруг разоткровенничаться. Насчет того, например, как тяжело ему носить «шапку Мономаха», что в голове под этой шапкой и ночью прокручивается все, над чем приходится думать днем". Это использование Брежневым образа сугубо царской, самодержавной регалии для передачи его собственной власти стоит в том же ряду, что его заявления о себе как об очередном "царе" (ничего подобного за другими советскими иерархами я не знаю - им точно так же не приходило в голову передавать свой статус образами регалий старой самодержавной власти, как османским султанам не пришло бы в голову заявлять о себе как об очередных крестоносных византийских императорах).
Брандту, напомню, он рассказывал цитировавшийся выше анекдот, в котором время Николая рассматривается как некий эталон народного благосостояния. Из той версии анекдота, какую привел Брежнев, можно разом и понять, в какое скудное и страшное время провел он вместе со всем своим народом свою молодость, какое малое благосостояние грезилось ему как то, былое благосостояние при царе, которое он, Брежнев,теперь вернет народу даже на селе (в городах благосостояние заведомо было намного выше): молоко каждому крестьянскому ребенку каждый день, мясо на столе у каждого крестьянина каждое воскресенье (тут он поразительно совпал с добрым королем Анри IV - чтобы каждый крестьянин мог раз в неделю есть курицу), каждому мужчине чтоб хватало денег на пару сапог в год, каждой женщине чтоб хватало денег на мануфактуру на два новых платья в год... Самое замечательное, что именно Брежнев впервые за всю историю страны ввел минимум зарплаты - и этот минимум положил в 70 рублей (чем очень гордился, и пробил это, кстати, не без некоторого труда). Это, конечно, было изрядно больше, чем паек, изложенный в анекдоте.
И самый яркий пример из этой серии - запрещение фильма "Агония" (про Николая Второго, Распутина и пр. на рубеже 1916-1917 гг. Развал власти, убийство Распутина). Все думали в пору моей молодости, что его положили на полку за то, что царя там изобразили недостаточно плохо (он там просто слабый, ограниченный, неволевой, не владеющий ситуацией человек, но этим и исчерпываются там его недостатки). Ничуть не бывало: фильм положили на полку потому, что Брежнев осердился на то, что царя, по его мнению, там изобразили СЛИШКОМ плохо! "Агонию" действительно показали Брежневу в качестве решающей тестирующей инстанции. Тот досмотрел до конца и сказал только одно: "- Царь не дурачок был, зачем так?!"
И фильм запретили.
Теперь о Ленине.
(ту би конт.).