«Так, для больших оказий».
«Так, для больших оказий».
Есть знаменитая реплика Скалозуба, которую всюду почему-то принимают всерьез. Это катрен:
«Я вас обрадую: всеобщая молва,
Что есть проект насчет лицеев, школ, гимназий;
Там будут лишь учить по нашему: раз, два;
А книги сохранят так: для больших оказий».
Это, как известно, ответ на предыдущие реплики Фамусова и Ко:
***
Фамусов
…Ученье - вот чума, ученость - вот причина,
Что нынче пуще, чем когда,
Безумных развелось людей, и дел, и мнений.
Хлестова
И впрямь с ума сойдешь от этих, от одних
От пансионов, школ, лицеев, как бишь их,
Да от ланкартачных взаимных обучений. *
Княгиня
Нет, в Петербурге институт
Пе-да-го-гический, так, кажется, зовут:
Там упражняются в расколах и в безверьи
Профессоры!! - у них учился наш родня,
И вышел! хоть сейчас в аптеку, в подмастерьи.
От женщин бегает, и даже от меня!
Чинов не хочет знать! Он химик, он ботаник,
Князь Федор, мой племянник.
Скалозуб
Я вас обрадую: всеобщая молва,
Что есть проект насчет лицеев, школ, гимназий;
Там будут лишь учить по нашему: раз, два;
А книги сохранят так: для больших оказий.
Фамусов
Сергей Сергеич, нет! Уж коли зло пресечь:
Забрать все книги бы да сжечь.
***
Теперь зададимся вопросом: мог ли Скалозуб сказать это всерьез, а если нет, то зачем он это говорит? Имеем:
1. Скалозуб - егерский армейский полковник, сделавший довольно быструю, но не удивительно быструю карьеру. Необходимость по крайней мере технического образования он понимать просто обязан - без баллистики артиллерию и ружья употреблять хорошо невозможно, без точных и естественных наук их нельзя будет и производить. Аракчеев, кстати, любил себя называть «истинно неученым русским дворянином», полностью владея всем образованием, потребным для артиллериста и руководителя артиллерии, и будучи очень квалифицирован и в том, и в другом - то есть владея довольно многими науками. Неученость его заключалась в равнодушии к дисциплинам гуманитарным, а также в незнании классических и иностранных языков. Скалозуб пошел дальше: он достаточно ценит языковое образование, чтобы хвалить Чацкому Первую армию за то, что там есть офицеры, говорящие по-французски. О Вольтере он тоже осведомлен и относится к нему иронически - именно иронически, а не с ужасом или отвращением («Я князь-Григорию и вам…»).
Как бы он при этом ни был ограничен, он никак не тождествен по культурному уровню юродивой страннице Феклушу. Всерьез считать, что что у правительства действительно есть проект убрать книги из «лицеев, школ, гимназий» и заместить там все курсы, включающие штудирование книг, отличных по уровню от букваря, строевой подготовкой (ну и изучением грамоты), а книги сохранят для исключительных случаев в спецхране - считать так Скалозуб не может физически. Даже на секунду взять в голову такой слух он физически не может. Кстати, шагистикой провинциальные армейские (да еще кавказские) егеря не страдали, так что «раз -два» у Скалозуба относится не к шагистике, а к дисциплине, устанавливаемой при строевой подготовке (отсюда и «фельдфебеля в Вольтеры дам»).
Стало быть, Скалозуб свою реплику отпускает не всерьез. Остается считать одно: он ее отпускает в скрытую издевку над публикой. Но для чего ему такая издевка и способен ли он на нее?
2. Что способен, то уж точно способен. Сама фамилия «Скалозуб» в рамках поэтики «Горя» означает, что носитель этой фамилии - человек грубо-насмешливый. В данном случае - еще и насмешливый по-малороссийски (а «хохляцкий» юмор - это особый юмор, в нем иронии больше, чем всего остального). И в самом деле, Скалозуб в «Горе» неоднократно насмехается, всегда по-армейски грубо, всегда по-егерски точно, и всегда - с иронией. Напомню только «Ну! Я не знал, что будет из того вам ирритация», разговорчик про княгиню Ласову, обыгрывающий инверсированную историю с творением жены из ребра (Ласова, лишившись ребра, ищет мужа) и поминающий с прозрачными непристойными коннотациями верховую езду, реплика насчет Князь-Григория, издевательски-наставительная реплика Хлёстовой про форменные отлички (как бы ни был Скалозуб ограничен, но и он не может не понимать, что женщины сих отличек не знают. Хлестова высказывает равнодушие к тому, что ему важно - «не мастерица я полки-та различать», - он отвечает насмешкой).
3. А как Скалозуб при этом относится к Фамусову и компании? Вообще-то, у него на душе ничего особенно хорошего по отношению к ним нет. В их среде он чужак, не особенно уважаемый даже тогда, когда она в нем нуждается. Фамусов всеми силами старается всучить ему дочь в жены - и все равно, в том самом монологе, в котором он это делает, он воспевает Москву как среду, где только еще и дорожат знатным столбовым дворянством , при этом даже не заметив, что говорит он это человеку по московским меркам полубезродному, со смешной фамилией из мелкой малороссийской шляхты (именно о таких родах Пушкин писал «в князья не прыгал из хохлов»); это мне напоминает один случай, когда мать-москвичка, желая сбыть дочь в жены иногороднему, увлеклась и произнесла перед ним целую речь о достоинствах коренных москвичей и против лимитчиков. Хотела она расхвалить товар, но не заметила, что тем самым очень разозлит купца. Хлёстова от Скалозуба в ужасе и не скрывает, что ей его военные дела - третий сорт. Скалозубу вся эта компания настолько солона, что он срывается к Чацкому, которого первый раз видит, с благодарностью за то, что Чацкий, по его мнению, продернул «предубеждение Москвы к гвардии» в ущерб армии, то есть тот самый кастово-элитарно-столбовой дух, который Чацкий действительно поносил - только, конечно, не в пользу Скалозуба. Из этой реплики Скалозуба («Мне нравится, при этой смете искусно как коснулись Вы…») ясно видно, что он знает, что «фамусовская Москва» заведомо числит его вторым сортом (за его происхождение и армейство) и сильно этим обозлен.
А как он относится к «вчёности», к книгам? К учености гуманитарной, к классическим языкам да политическим наукам и курсам поэтики - несомненно, с враждебной иронией. А вот к книгам вообще - уж никак не отрицательно; а знание французского языка очень ценит, выставляет в разговоре с Чацким как великую заслугу - иными словами, образование в этом смысле для него дело большое. Двоюродный брат его, человек очень ему близкий (Скалозуб поминает их общие с братом заслуги, а сам этот брат рассказывал Фамусову, какую большую помощь Скалозуб систематически оказывал ему в его продвижении по службе: «однако братец ваш мне друг и говорил, что вами выгод тьму по службе получил»), и вовсе заделался книгочеем в деревне, бросив службу из принципа - «набравшись новых правил». Скалозуб крайне сожалеет о его уходе со службы из-за этаких принципов, но в книгах видит вовсе не источник означенного зла, а только отдушину, в которую его брат забрался, уйдя со службы, - а причину зла видит в «новых правилах» (Это видно из построения соответствующей реплики: «Но крепко набрался каких-то новых правил. Чин следовал ему; он службу вдруг оставил, В деревне книги стал читать». Здесь «книги» - не больший корень зла, чем идущая в паре с ними «деревня»). Образование определенного уровня, включающее французский язык, для Скалозуба вообще предмет мечтаний - еще раз отошлю к этому наивно-восхищенному «что даже говорят, иные, по-французски».
И вот при нем эти самые баре, столь ценящие гвардию и столь низко третирующие в душе его, Скалозуба, начинают рассуждать о великом вреде учения. Причем то, что они говорят, для Скалозуба (и вообще для любого человека, что называется, бывалого, имевшего дело с реальностью, - а тем более, для того из подобных людей, который еще и мечтал бы знать по-французски) должно звучать явной чепухой. И вдобавок чепухой, имеющей тот оттенок, который крики богатых о вреде богатства должны вызывать у небогатого (он мечтал бы знать по-французски, не имея к этому возможности; они и еще почище возможности имеют, однако надседаются на тему о вреде всякого учения).
И вот он выдает им в тон (и в скрытую, но сильную насмешку) реплику уже откровенно, заведомо абсурдную (про «проект убрать книги из школ, лицеев и гимназий») - и, очевидно, вполне вознагражден тем, что они эту реплику восприняли как нечто должное и естественное, а Фамусов так и вовсе заговорился, перекрыв (без всякой иронии) его абсурд абсурдом уж совсем гомерическим («собрать все книги бы, да сжечь»).
Есть знаменитая реплика Скалозуба, которую всюду почему-то принимают всерьез. Это катрен:
«Я вас обрадую: всеобщая молва,
Что есть проект насчет лицеев, школ, гимназий;
Там будут лишь учить по нашему: раз, два;
А книги сохранят так: для больших оказий».
Это, как известно, ответ на предыдущие реплики Фамусова и Ко:
***
Фамусов
…Ученье - вот чума, ученость - вот причина,
Что нынче пуще, чем когда,
Безумных развелось людей, и дел, и мнений.
Хлестова
И впрямь с ума сойдешь от этих, от одних
От пансионов, школ, лицеев, как бишь их,
Да от ланкартачных взаимных обучений. *
Княгиня
Нет, в Петербурге институт
Пе-да-го-гический, так, кажется, зовут:
Там упражняются в расколах и в безверьи
Профессоры!! - у них учился наш родня,
И вышел! хоть сейчас в аптеку, в подмастерьи.
От женщин бегает, и даже от меня!
Чинов не хочет знать! Он химик, он ботаник,
Князь Федор, мой племянник.
Скалозуб
Я вас обрадую: всеобщая молва,
Что есть проект насчет лицеев, школ, гимназий;
Там будут лишь учить по нашему: раз, два;
А книги сохранят так: для больших оказий.
Фамусов
Сергей Сергеич, нет! Уж коли зло пресечь:
Забрать все книги бы да сжечь.
***
Теперь зададимся вопросом: мог ли Скалозуб сказать это всерьез, а если нет, то зачем он это говорит? Имеем:
1. Скалозуб - егерский армейский полковник, сделавший довольно быструю, но не удивительно быструю карьеру. Необходимость по крайней мере технического образования он понимать просто обязан - без баллистики артиллерию и ружья употреблять хорошо невозможно, без точных и естественных наук их нельзя будет и производить. Аракчеев, кстати, любил себя называть «истинно неученым русским дворянином», полностью владея всем образованием, потребным для артиллериста и руководителя артиллерии, и будучи очень квалифицирован и в том, и в другом - то есть владея довольно многими науками. Неученость его заключалась в равнодушии к дисциплинам гуманитарным, а также в незнании классических и иностранных языков. Скалозуб пошел дальше: он достаточно ценит языковое образование, чтобы хвалить Чацкому Первую армию за то, что там есть офицеры, говорящие по-французски. О Вольтере он тоже осведомлен и относится к нему иронически - именно иронически, а не с ужасом или отвращением («Я князь-Григорию и вам…»).
Как бы он при этом ни был ограничен, он никак не тождествен по культурному уровню юродивой страннице Феклушу. Всерьез считать, что что у правительства действительно есть проект убрать книги из «лицеев, школ, гимназий» и заместить там все курсы, включающие штудирование книг, отличных по уровню от букваря, строевой подготовкой (ну и изучением грамоты), а книги сохранят для исключительных случаев в спецхране - считать так Скалозуб не может физически. Даже на секунду взять в голову такой слух он физически не может. Кстати, шагистикой провинциальные армейские (да еще кавказские) егеря не страдали, так что «раз -два» у Скалозуба относится не к шагистике, а к дисциплине, устанавливаемой при строевой подготовке (отсюда и «фельдфебеля в Вольтеры дам»).
Стало быть, Скалозуб свою реплику отпускает не всерьез. Остается считать одно: он ее отпускает в скрытую издевку над публикой. Но для чего ему такая издевка и способен ли он на нее?
2. Что способен, то уж точно способен. Сама фамилия «Скалозуб» в рамках поэтики «Горя» означает, что носитель этой фамилии - человек грубо-насмешливый. В данном случае - еще и насмешливый по-малороссийски (а «хохляцкий» юмор - это особый юмор, в нем иронии больше, чем всего остального). И в самом деле, Скалозуб в «Горе» неоднократно насмехается, всегда по-армейски грубо, всегда по-егерски точно, и всегда - с иронией. Напомню только «Ну! Я не знал, что будет из того вам ирритация», разговорчик про княгиню Ласову, обыгрывающий инверсированную историю с творением жены из ребра (Ласова, лишившись ребра, ищет мужа) и поминающий с прозрачными непристойными коннотациями верховую езду, реплика насчет Князь-Григория, издевательски-наставительная реплика Хлёстовой про форменные отлички (как бы ни был Скалозуб ограничен, но и он не может не понимать, что женщины сих отличек не знают. Хлестова высказывает равнодушие к тому, что ему важно - «не мастерица я полки-та различать», - он отвечает насмешкой).
3. А как Скалозуб при этом относится к Фамусову и компании? Вообще-то, у него на душе ничего особенно хорошего по отношению к ним нет. В их среде он чужак, не особенно уважаемый даже тогда, когда она в нем нуждается. Фамусов всеми силами старается всучить ему дочь в жены - и все равно, в том самом монологе, в котором он это делает, он воспевает Москву как среду, где только еще и дорожат знатным столбовым дворянством , при этом даже не заметив, что говорит он это человеку по московским меркам полубезродному, со смешной фамилией из мелкой малороссийской шляхты (именно о таких родах Пушкин писал «в князья не прыгал из хохлов»); это мне напоминает один случай, когда мать-москвичка, желая сбыть дочь в жены иногороднему, увлеклась и произнесла перед ним целую речь о достоинствах коренных москвичей и против лимитчиков. Хотела она расхвалить товар, но не заметила, что тем самым очень разозлит купца. Хлёстова от Скалозуба в ужасе и не скрывает, что ей его военные дела - третий сорт. Скалозубу вся эта компания настолько солона, что он срывается к Чацкому, которого первый раз видит, с благодарностью за то, что Чацкий, по его мнению, продернул «предубеждение Москвы к гвардии» в ущерб армии, то есть тот самый кастово-элитарно-столбовой дух, который Чацкий действительно поносил - только, конечно, не в пользу Скалозуба. Из этой реплики Скалозуба («Мне нравится, при этой смете искусно как коснулись Вы…») ясно видно, что он знает, что «фамусовская Москва» заведомо числит его вторым сортом (за его происхождение и армейство) и сильно этим обозлен.
А как он относится к «вчёности», к книгам? К учености гуманитарной, к классическим языкам да политическим наукам и курсам поэтики - несомненно, с враждебной иронией. А вот к книгам вообще - уж никак не отрицательно; а знание французского языка очень ценит, выставляет в разговоре с Чацким как великую заслугу - иными словами, образование в этом смысле для него дело большое. Двоюродный брат его, человек очень ему близкий (Скалозуб поминает их общие с братом заслуги, а сам этот брат рассказывал Фамусову, какую большую помощь Скалозуб систематически оказывал ему в его продвижении по службе: «однако братец ваш мне друг и говорил, что вами выгод тьму по службе получил»), и вовсе заделался книгочеем в деревне, бросив службу из принципа - «набравшись новых правил». Скалозуб крайне сожалеет о его уходе со службы из-за этаких принципов, но в книгах видит вовсе не источник означенного зла, а только отдушину, в которую его брат забрался, уйдя со службы, - а причину зла видит в «новых правилах» (Это видно из построения соответствующей реплики: «Но крепко набрался каких-то новых правил. Чин следовал ему; он службу вдруг оставил, В деревне книги стал читать». Здесь «книги» - не больший корень зла, чем идущая в паре с ними «деревня»). Образование определенного уровня, включающее французский язык, для Скалозуба вообще предмет мечтаний - еще раз отошлю к этому наивно-восхищенному «что даже говорят, иные, по-французски».
И вот при нем эти самые баре, столь ценящие гвардию и столь низко третирующие в душе его, Скалозуба, начинают рассуждать о великом вреде учения. Причем то, что они говорят, для Скалозуба (и вообще для любого человека, что называется, бывалого, имевшего дело с реальностью, - а тем более, для того из подобных людей, который еще и мечтал бы знать по-французски) должно звучать явной чепухой. И вдобавок чепухой, имеющей тот оттенок, который крики богатых о вреде богатства должны вызывать у небогатого (он мечтал бы знать по-французски, не имея к этому возможности; они и еще почище возможности имеют, однако надседаются на тему о вреде всякого учения).
И вот он выдает им в тон (и в скрытую, но сильную насмешку) реплику уже откровенно, заведомо абсурдную (про «проект убрать книги из школ, лицеев и гимназий») - и, очевидно, вполне вознагражден тем, что они эту реплику восприняли как нечто должное и естественное, а Фамусов так и вовсе заговорился, перекрыв (без всякой иронии) его абсурд абсурдом уж совсем гомерическим («собрать все книги бы, да сжечь»).