Разговор Достоевского с Сувориным о недоносительстве на террористов
Разговор Достоевского с Сувориным о недоносительстве на террористов
Стоит напомнить.
Запись Суворина от 28.09.1899 (Дневник Алексея Сергеевича Суворина. М., 2000. С. 351-352).
"В день покушения на Лорис-Меликова, часа в 2-3, я сидел у Достоевского. Припадок падучей только что прошёл у него. В маленькой гостиной с белой столовой мебелью и бедной, он сидел на диване и набивал себе папиросы. Лицо его было странное. Он сам сказал мне, что у него бы припадок. Мы разговорились о разных разностях политических. Тогда только и разговоров было, что о покушении и т.д. Зимний дворец только что был взорван. Достоевский говорил о том, что мы все ужасно неискренни и лицемерны, что в сущности мы сочувствуем всем этим покушениям и только притворяемся.
- Ну, например, представьте себе, вы или я, мы стоим у магазина Дациаро и слышим, что нигилист говорит другому, что через десять минут Зимний дворец будет взорван. Пошли ли бы их предупредить? Едва ли. Я сомневаюсь. А уж схватить этих нигилистов или указать на них полиции, да это и в голову не пришло бы. А ведь мы с вами вот как негодуем против этих преступлений и говорим против них. Что же другие? Другим и подавно до этого дела нет".
Запись Суворина о том же от 1903 года (там же. С 453-454).
"Разговор скоро перешел на политические преступления вообще и на взрыв в Зимнем дворце в особенности. Обсуждая это событие, Достоевский остановился на странном отношении общества к преступлениям этим. Общество как будто сочувствовало им или, ближе к истине, не знало хорошенько, как к ним относиться.
- Представьте себе, - говорил он, - что мы с вами стоим у окон магазина Дациаро и смотрим картины. Около нас стоит человек, который притворяется, что смотрит. Он чего-то ждёт и всё оглядывается. Вдруг поспешно подходит к нему другой человек и говорит: «Сейчас Зимний дворец будет взорван. Я завёл машину». Мы это слышим. Представьте себе, что мы это слышим, что люди эти так возбуждены, что не соразмеряют обстоятельства и своего голоса. Как бы мы с вами поступили? Пошли бы мы в Зимний дворец предупредить о взрыве или обратились ли к полиции, к городовому, чтоб он арестовал этих людей? Вы пошли бы?
- Нет, не пошел бы.
- И я бы не пошел. Почему? Ведь это ужас. Это преступление . Мы, может быть, могли бы предупредить. Я вот об этом думал до вашего прихода, набивая папиросы. Я перебрал все причины, которые заставляли бы меня это сделать. Причины основательные, солидные, и затем обдумывал причины, которые мне не позволили бы это сделать. Эти причины прямо ничтожные. Просто боязнь прослыть доносчиком. Я представлял себе как я приду, как на меня посмотрят, как меня станут допрашивать, делать очные ставки, пожалуй, предложат награду, а то заподозрят в сообщничестве. Напечатают: Достоевский указал на преступников. Разве это моё дело? Это дело полиции. Она на это назначена, они за это деньги получают. Мне бы либералы не простили. Они измучили бы меня, довели бы до отчаяния. Разве это нормально? У нас всё ненормально, оттого всё это происходит, и никто не знает, как ему поступить не только в самых трудных обстоятельствах, но и в самых простых. Я бы написал об этом. Я бы мог сказать много хорошего и полезного и для общества, и для правительства, а этого нельзя. У нас о самом важном нельзя говорить".
***
Это говорят твердые АНТИреволюционеры друг с другом. Один - вообще за православиесамодержавиенародность в славянофильском варианте. Другой - существенно нормальнее.
Стоит напомнить.
Запись Суворина от 28.09.1899 (Дневник Алексея Сергеевича Суворина. М., 2000. С. 351-352).
"В день покушения на Лорис-Меликова, часа в 2-3, я сидел у Достоевского. Припадок падучей только что прошёл у него. В маленькой гостиной с белой столовой мебелью и бедной, он сидел на диване и набивал себе папиросы. Лицо его было странное. Он сам сказал мне, что у него бы припадок. Мы разговорились о разных разностях политических. Тогда только и разговоров было, что о покушении и т.д. Зимний дворец только что был взорван. Достоевский говорил о том, что мы все ужасно неискренни и лицемерны, что в сущности мы сочувствуем всем этим покушениям и только притворяемся.
- Ну, например, представьте себе, вы или я, мы стоим у магазина Дациаро и слышим, что нигилист говорит другому, что через десять минут Зимний дворец будет взорван. Пошли ли бы их предупредить? Едва ли. Я сомневаюсь. А уж схватить этих нигилистов или указать на них полиции, да это и в голову не пришло бы. А ведь мы с вами вот как негодуем против этих преступлений и говорим против них. Что же другие? Другим и подавно до этого дела нет".
Запись Суворина о том же от 1903 года (там же. С 453-454).
"Разговор скоро перешел на политические преступления вообще и на взрыв в Зимнем дворце в особенности. Обсуждая это событие, Достоевский остановился на странном отношении общества к преступлениям этим. Общество как будто сочувствовало им или, ближе к истине, не знало хорошенько, как к ним относиться.
- Представьте себе, - говорил он, - что мы с вами стоим у окон магазина Дациаро и смотрим картины. Около нас стоит человек, который притворяется, что смотрит. Он чего-то ждёт и всё оглядывается. Вдруг поспешно подходит к нему другой человек и говорит: «Сейчас Зимний дворец будет взорван. Я завёл машину». Мы это слышим. Представьте себе, что мы это слышим, что люди эти так возбуждены, что не соразмеряют обстоятельства и своего голоса. Как бы мы с вами поступили? Пошли бы мы в Зимний дворец предупредить о взрыве или обратились ли к полиции, к городовому, чтоб он арестовал этих людей? Вы пошли бы?
- Нет, не пошел бы.
- И я бы не пошел. Почему? Ведь это ужас. Это преступление . Мы, может быть, могли бы предупредить. Я вот об этом думал до вашего прихода, набивая папиросы. Я перебрал все причины, которые заставляли бы меня это сделать. Причины основательные, солидные, и затем обдумывал причины, которые мне не позволили бы это сделать. Эти причины прямо ничтожные. Просто боязнь прослыть доносчиком. Я представлял себе как я приду, как на меня посмотрят, как меня станут допрашивать, делать очные ставки, пожалуй, предложат награду, а то заподозрят в сообщничестве. Напечатают: Достоевский указал на преступников. Разве это моё дело? Это дело полиции. Она на это назначена, они за это деньги получают. Мне бы либералы не простили. Они измучили бы меня, довели бы до отчаяния. Разве это нормально? У нас всё ненормально, оттого всё это происходит, и никто не знает, как ему поступить не только в самых трудных обстоятельствах, но и в самых простых. Я бы написал об этом. Я бы мог сказать много хорошего и полезного и для общества, и для правительства, а этого нельзя. У нас о самом важном нельзя говорить".
***
Это говорят твердые АНТИреволюционеры друг с другом. Один - вообще за православиесамодержавиенародность в славянофильском варианте. Другой - существенно нормальнее.