Удрис, Тольмац, Агафонов

[wyradhe]

Cандель, Мундиндель, Бабаясин - это комиссары, установившие советский строй в Пелевинском "дне бульдозериста". С таким составом фамилий много было троек повелителей жизни и смерти.
В Ялте и ее окрестностях после занятия Крыма большевиками в ноябре 1920 года распоряжалась чрезвычайная тройка Крымской ударной группы управления особых отделов ВЧК при

Comments

[wyradhe]

Все ожидали, что джанкойский военно-полевой суд вынесет арестованным смертный приговор. Рабочие же - те прямо опасались, что их расстреляют без суда и следствия. Как только члены Южнорусского правительства 12 марта прибыли в Севастополь, их стали осаждать делегации от рабочих, и правительству сразу же пришлось окунуться в это дело. - Мы настроены против большевиков, - говорили представители рабочих, - и если арестованные действительно большевики, пусть их расстреляют, но пусть сделают это с соблюдением всех законных гарантий. В противном случае рабочие отшатнутся к большевикам скорее, чем под влиянием какой бы то ни было агитации. Правительство, поставленное перед фактом вопиющего нарушения закона, должно было так или иначе реагировать на все происходившее. - Я отправился на телеграф, - рассказывает председатель правительства Мельников, - и вызвал по прямому проводу генерала Слащева. Во время разговоров с ним я подчеркнул, что прекрасно понимаю границу между компетенцией власти военной и власти гражданской и совершенно не намерен вмешиваться в его действия. Если суд признает рабочих виновными, они должны быть расстреляны. Но сделать это нужно с соблюдением всех законных гарантий для каждого из подсудимых. Не вмешиваясь в военную сферу, мы как представители гражданской власти опасаемся, что малейшая неправомерность в этом процессе бросит находящихся в тылу рабочих в объятия большевиков. В охранении спокойствия в тылу мы заинтересованы, а посему мы просим его не допустить чего-нибудь неправомерного. Я сказал также Слащеву, что среди рабочих носится слух, будто арестованные уже расстреляны. Добавил затем, что указанные рабочие, раз дело о них разбиралось уже в военно-полевом суде, могут быть судимы только или в корпусном суде, или в военно-морском, но никак не в военно-полевом во второй раз. Правительство вмешалось в это дело потому, что соблюдение законности оно полагает в основу своей деятельности. На это Слащев мне ответил, что военно-полевой суд уже состоялся и арестованные расстреляны. Слащев подчеркнул при этом, что одновременно с расстрелом он нанес поражение большевикам, видимо, связывая эти два факта и делая вывод, что успех имеет, потому что расстреливает. Так как Слащев сообщил, что арестованные расстреляны, разговаривать было больше не о чем. Я заявил ему: “До свидания”. “Честь имею кланяться”, - ответил он. Когда Мельников вместе с министром внутренних дел Южнорусского правительства Зеелером уходили с телеграфа, вся лестница входа в здание была заполнена представителями рабочих, ожидавшими результата переговоров. Можно себе представить, как они были поражены таким исходом дела. -Мы всегда были противниками большевиков, - говорили они, - теперь нас прямо толкают к большевикам. В ответ на расстрел рабочие Крыма ответили трехдневной забастовкой. Между тем после разговора со Слащевым, смысл которого я передал со слов Мельникова, в правительстве возник вопрос, нужно ли этот разговор предавать гласности. - Мы решили, - рассказывает председатель правительства, - что во имя сохранения спокойствия этого делать не следует. Однако утром, раскрывая газеты, я увидел, что Слащев опубликовал нашу беседу и поместил ее не только в газетах, но и приказал сообщить эту беседу и частям войск. Должен указать также, что Слащев искусно вставил после окончания беседы слова; “и добавляю, что никогда не позволю тылу диктовать фронту”. “Добавление” делалось для газет и войск, вы ходило же, что эти слова были сказаны им мне во время нашего разговора. На следующий день после этого главноначальствующий генерал Шиллинг сообщил через газеты, что он признает действия Слащева совершенно правильными. Это было уже открытое выступление против правительства. Министр внутренних дел Зеелер, которому Шиллинг был подчинен, как главноначальствующий, спросил у него по прямому проводу: - Чем вы руководствовались, признав действия Слащева правильными, когда закон говорит обратное? Шиллинг на это ответил: - Я не юрист. Сейчас я не могу вам дать ответа, но, если угодно, наведу об этом справки у юристов. Факт открытого выступления высших представителей местной военной власти против Южнорусского правительства совершенно подорвал его престиж как в войсках, так и среди населения".