****
Возникает бесчисленное множество внутренних этимологий, которые, по сути, являются этимологиями народными, поскольку никаких рациональных, проверяемых обоснований у нас нет. Аргументы тут бывают какие угодно - вплоть до сведений, почерпнутых из области поэтики или мифологии древних индоевропейских народов.
Вот, скажем, индоевропейский корень *mer - "смерть, умирать" сопоставляется с *mar - "море" (в русском языке оба, как легко заметить. сохраняются до сих пор, или ср. французское mort "смерть" и mer "море"). Почему? Понятно, что по звучанию они практически совпадают, но что общего в значении? А то, что во многих мифологических системах, в том числе индоевропейских, покойники удаляются за море. Вот и объединяем два корня в один: мор-е - это то, куда удаляются мер-твецы. И это, подчеркнем, не какой-нибудь абстрактный "Задорнов", а этимологии, которые профессиональные лингвисты могут с абсолютно серьезным лицом нести печатать в уважаемые журналы.
В чем разница?
Да только в том, что во втором случае мы, в отличие от условного "Задорного", плюем не на историю (мы признаем, что в потомках праиндоевропейского "смерть" и "море" - два разных корня, и по всем законам компаративистики реконструируем их на праиндоевропейском уровне как два разных корня), а только на предысторию - считаем почему-то, что дальше, в глубине веков, уже "все позволено".То есть, если кто-нибудь вылезет на телеэкран и скажет "А вы знаете, что русское море и мертвый - это одно и то же?", мы посмеемся, но при этом позволительно напечатать статью, в которой будет написано что-то вроде "вполне вероятно, что праиндоевропейские корни *mer- и *mar- имеют общее происхождение", и это будет считаться "научной гипотезой". Здесь есть, конечно, элемент абсурда.
Существуют целые лексические области, где очень популярны такие "внутренние этимологии" - например, числительные. Сложные системы числительных (а "сложные" - это когда счет от трех и выше) имеют относительно недавнее происхождение, в каждой крупной семье, как правило, своя собственная система, и устанавливать происхождение числительных очень тяжело. Поэтому очень часто складывается так, что этимологи пытаются внешний вид числительного вывести буквально из первого попавшегося корня, который фонетически похож на это числительное. Неважно, какая между ними семантическая связь - пусть хоть самая отдаленная. Вот, например, арабист и семитолог Б.С. Гранде прасемитский корень "четыре" на полном серьезе возводил к корню со значением "лежать, покоится" (потому что корова на лугу лежит, подобрав под себя четыре ноги!). А дравидийское числительное "два", например, некоторые дравидологи пытались возвести к глаголу со значением "пилить", потому что объект распиливают пополам. Понятно, что никакой реальной научной ценности у этих утверждений нет.
Разве что поэтическая, потому что эти гипотезы основываются уже не на сравнительно-историческом методе и даже не на эмпирических наблюдениях, а исключительно на субъективных ассоциациях.
Самое главное - на такого рода почве очень легко накидать целый ворох конкурирующих друг с другом и при этом совершенно одинаково бестолковых, бездоказательных гипотез.
Лирическое отступление для любимого примера: в древнем китайском толковом словаре I века н.э. "Ши мин" ("Разъяснение имен") широко распространен пример "взять слово и объяснить его значение через любое другое слово, которое звучит на него похоже и емеет хоть какую-то, самую отдаленную и опосредованную смысловую связь". А такую связь китайский "народный этимолог" эпохи правления династии Хань, поднаторевший в филологических изысках, мог отыскать практически между любыми двумя словами. Соответственно, в "Ши мин" само слово мин (имя) объясняется по созвучности через омоним мин (светлый), потому что имя - это то, что "просветляет" объект, то есть раскрывает, разъясняет его суть.
А в другом словаре того же периода точно так же, по созвучности, мин (имя) толкуется через другой омоним.... мин (темный)! Потому что "когда в темноте люди друг друга не видят, они друг друга кличут по имени".
Источник - Георгий Старостин. К истокам языкового разнообразия. Десять бесед о сравнительно-историческом языкознании с Е. Я. Сатановским. - М. : Издательский дом «Дело» РАНХиГС, 2015, стр.281-282.
Вот, скажем, индоевропейский корень *mer - "смерть, умирать" сопоставляется с *mar - "море" (в русском языке оба, как легко заметить. сохраняются до сих пор, или ср. французское mort "смерть" и mer "море"). Почему? Понятно, что по звучанию они практически совпадают, но что общего в значении? А то, что во многих мифологических системах, в том числе индоевропейских, покойники удаляются за море. Вот и объединяем два корня в один: мор-е - это то, куда удаляются мер-твецы. И это, подчеркнем, не какой-нибудь абстрактный "Задорнов", а этимологии, которые профессиональные лингвисты могут с абсолютно серьезным лицом нести печатать в уважаемые журналы.
В чем разница?
Да только в том, что во втором случае мы, в отличие от условного "Задорного", плюем не на историю (мы признаем, что в потомках праиндоевропейского "смерть" и "море" - два разных корня, и по всем законам компаративистики реконструируем их на праиндоевропейском уровне как два разных корня), а только на предысторию - считаем почему-то, что дальше, в глубине веков, уже "все позволено".То есть, если кто-нибудь вылезет на телеэкран и скажет "А вы знаете, что русское море и мертвый - это одно и то же?", мы посмеемся, но при этом позволительно напечатать статью, в которой будет написано что-то вроде "вполне вероятно, что праиндоевропейские корни *mer- и *mar- имеют общее происхождение", и это будет считаться "научной гипотезой". Здесь есть, конечно, элемент абсурда.
Существуют целые лексические области, где очень популярны такие "внутренние этимологии" - например, числительные. Сложные системы числительных (а "сложные" - это когда счет от трех и выше) имеют относительно недавнее происхождение, в каждой крупной семье, как правило, своя собственная система, и устанавливать происхождение числительных очень тяжело. Поэтому очень часто складывается так, что этимологи пытаются внешний вид числительного вывести буквально из первого попавшегося корня, который фонетически похож на это числительное. Неважно, какая между ними семантическая связь - пусть хоть самая отдаленная. Вот, например, арабист и семитолог Б.С. Гранде прасемитский корень "четыре" на полном серьезе возводил к корню со значением "лежать, покоится" (потому что корова на лугу лежит, подобрав под себя четыре ноги!). А дравидийское числительное "два", например, некоторые дравидологи пытались возвести к глаголу со значением "пилить", потому что объект распиливают пополам. Понятно, что никакой реальной научной ценности у этих утверждений нет.
Разве что поэтическая, потому что эти гипотезы основываются уже не на сравнительно-историческом методе и даже не на эмпирических наблюдениях, а исключительно на субъективных ассоциациях.
Самое главное - на такого рода почве очень легко накидать целый ворох конкурирующих друг с другом и при этом совершенно одинаково бестолковых, бездоказательных гипотез.
Лирическое отступление для любимого примера: в древнем китайском толковом словаре I века н.э. "Ши мин" ("Разъяснение имен") широко распространен пример "взять слово и объяснить его значение через любое другое слово, которое звучит на него похоже и емеет хоть какую-то, самую отдаленную и опосредованную смысловую связь". А такую связь китайский "народный этимолог" эпохи правления династии Хань, поднаторевший в филологических изысках, мог отыскать практически между любыми двумя словами. Соответственно, в "Ши мин" само слово мин (имя) объясняется по созвучности через омоним мин (светлый), потому что имя - это то, что "просветляет" объект, то есть раскрывает, разъясняет его суть.
А в другом словаре того же периода точно так же, по созвучности, мин (имя) толкуется через другой омоним.... мин (темный)! Потому что "когда в темноте люди друг друга не видят, они друг друга кличут по имени".
Источник - Георгий Старостин. К истокам языкового разнообразия. Десять бесед о сравнительно-историческом языкознании с Е. Я. Сатановским. - М. : Издательский дом «Дело» РАНХиГС, 2015, стр.281-282.