Равноправие vs равенство
«Ещё в Ангостуре Боливар отделил свободу общественную от безграничной индивидуальной свободы, которую предлагали просветители в своих абстрактных построениях. Либерализм и laissez-faire североамериканской модели были ему внутренне чужды. Боливар явно не верил в «равенство возможностей», но считал, что государство должно действенно вмешиваться в защиту равенства подлинного. Со скепсисом относился Освободитель и к попыткам прямого переноса конституционного опыта США на латиноамериканскую почву. Столкнувшись с трудностями государственного строительства в освобождённых странах, Боливар решил создать новый гибрид демократии и монархии. Итогом раздумий Освободителя стал проект Боливийской конституции, составленный им в Лиме в мае 1826 г.: весьма громоздкая конструкция предусматривала четыре ветви власти (четвёртая, избирательная, состояла из выборщиков, по одному на 10 граждан), трёхпалатный парламент (одна из них - палата цензоров - защищает «мораль, науки, искусство, образование и печать», воздаёт почести героям и карает самых опасных преступников) и института пожизненного президентства (с правом выбора преемника).
Радикально-руссоистская, а не либеральная трактовка равенства, отсутствие имущественного ценза, народный суверенитет сочетались в проекте с чуть ли не монархической властью президента. В целом структура выглядела крайне сложной и вряд ли жизнеспособной. О её подлинном содержании до сих пор спорят специалисты, причём размах оценок колеблется от патриархального патернализма до революционного якобинства.
Мнение североамериканцев, впрочем, было почти полностью единодушным: Боливийская конституция есть предательство республиканских принципов и скатывание к абсолютизму. Следует оговорить, что ни аболиционизм Боливара, ни его руссоистские устремления не были замечены североамериканцами, по крайней мере, гласно. Критики конституции обсуждали и осуждали исключительно приложенную к ней модель власти. По мысли Освободителя, полномочия пожизненного президента весьма ограничены, но общественное мнение США единодушно увидело в таком институте шаг к узурпации, тирании и монархии.
Сообщая о принятии Боливийской конституции Гуакилем, Кито и Панамой, Найлс восклицал: эта конституция «делает Боливара диктатором - абсолютным сувереном!». Найлс боится пока делать окончательные выводы, делает скидку на «особые обстоятельства», но не скрывает своей тревоги: Боливар, чьё имя должно было войти в историю рядом с Вашингтоном, может оказаться «предателем свободы».
Бостонская газета с удовлетворением сообщала, что чилийцы сформировали федеральное правительство (по образцу североамериканского), «назвали Боливара чудовищем», а аргентинские авторы «высмеяли боливийский кодекс [конституцию]».
Возможно, крупнейший конституционный теоретик того времени Джеймс Мэдисон передавал Лафайету, что конституция Боливара, «кажется, по своему облику не совсем принадлежит к американской семье». «Я пока не видел деталей; показывает ли она его [Боливара] отступником, либо же народ там, по его мнению, пока ещё слишком тёмен (benighted) для самоуправления - вот в чём может быть вопрос». В целом всегда благожелательный к Боливару Калеб Кашинг назвал конституцию «в основных чертах антиреспубликанской, если не абсурдной и неуместной (impolitic). Посланник США в Чили Хеман Аллен, высылая экземпляр конституции, был убеждён, что Боливар установит подобный режим также в Перу, Колумбии и Чили и станет «императором» всех этих государств».
А.А.Исэров. США и борьба Латинской Америки за независимость. М.: Университет Дм.Пожарского, 2011. С.376-377
---------------------------------------------------
Иными словами, сразу после революции встаёт вопрос, что выберет победивший народ - равноправие или реальное равенство? (в том числе потому, что история раз за разом ставит нас заставляет выбирать между олигархической республикой и демократической тиранией (и продолжение), развития же в сторону оптимального варианта - демократией, продолжающей начатое революцией, и не скатывающейся в термидор - желанная, но пока неочевидная траектория, непонятно, как её удержать).
"Чистой публике" ближе первое, демосу второе, на что будет сделан упор определяет гегемонией тех или других в движении (теория Ленина о гегемонии пролетариата - и рабочей партии - в буржуазно-демократической революции, оспаривающей эту гегемонию, естественно у кадетов и околокадетских слорёв).
Во втором случае приходится "перегнуть, чтобы выпрямить" - нужна революционная диктатура, "Употребляющая власть" для того, чтобы бывшие эксплуататорские классы не оседлали революционный процесс. Как римский диктатор получал чрезвычайные полномочия для спасения республики в минуту опасности.
Радикально-руссоистская, а не либеральная трактовка равенства, отсутствие имущественного ценза, народный суверенитет сочетались в проекте с чуть ли не монархической властью президента. В целом структура выглядела крайне сложной и вряд ли жизнеспособной. О её подлинном содержании до сих пор спорят специалисты, причём размах оценок колеблется от патриархального патернализма до революционного якобинства.
Мнение североамериканцев, впрочем, было почти полностью единодушным: Боливийская конституция есть предательство республиканских принципов и скатывание к абсолютизму. Следует оговорить, что ни аболиционизм Боливара, ни его руссоистские устремления не были замечены североамериканцами, по крайней мере, гласно. Критики конституции обсуждали и осуждали исключительно приложенную к ней модель власти. По мысли Освободителя, полномочия пожизненного президента весьма ограничены, но общественное мнение США единодушно увидело в таком институте шаг к узурпации, тирании и монархии.
Сообщая о принятии Боливийской конституции Гуакилем, Кито и Панамой, Найлс восклицал: эта конституция «делает Боливара диктатором - абсолютным сувереном!». Найлс боится пока делать окончательные выводы, делает скидку на «особые обстоятельства», но не скрывает своей тревоги: Боливар, чьё имя должно было войти в историю рядом с Вашингтоном, может оказаться «предателем свободы».
Бостонская газета с удовлетворением сообщала, что чилийцы сформировали федеральное правительство (по образцу североамериканского), «назвали Боливара чудовищем», а аргентинские авторы «высмеяли боливийский кодекс [конституцию]».
Возможно, крупнейший конституционный теоретик того времени Джеймс Мэдисон передавал Лафайету, что конституция Боливара, «кажется, по своему облику не совсем принадлежит к американской семье». «Я пока не видел деталей; показывает ли она его [Боливара] отступником, либо же народ там, по его мнению, пока ещё слишком тёмен (benighted) для самоуправления - вот в чём может быть вопрос». В целом всегда благожелательный к Боливару Калеб Кашинг назвал конституцию «в основных чертах антиреспубликанской, если не абсурдной и неуместной (impolitic). Посланник США в Чили Хеман Аллен, высылая экземпляр конституции, был убеждён, что Боливар установит подобный режим также в Перу, Колумбии и Чили и станет «императором» всех этих государств».
А.А.Исэров. США и борьба Латинской Америки за независимость. М.: Университет Дм.Пожарского, 2011. С.376-377
---------------------------------------------------
Иными словами, сразу после революции встаёт вопрос, что выберет победивший народ - равноправие или реальное равенство? (в том числе потому, что история раз за разом ставит нас заставляет выбирать между олигархической республикой и демократической тиранией (и продолжение), развития же в сторону оптимального варианта - демократией, продолжающей начатое революцией, и не скатывающейся в термидор - желанная, но пока неочевидная траектория, непонятно, как её удержать).
"Чистой публике" ближе первое, демосу второе, на что будет сделан упор определяет гегемонией тех или других в движении (теория Ленина о гегемонии пролетариата - и рабочей партии - в буржуазно-демократической революции, оспаривающей эту гегемонию, естественно у кадетов и околокадетских слорёв).
Во втором случае приходится "перегнуть, чтобы выпрямить" - нужна революционная диктатура, "Употребляющая власть" для того, чтобы бывшие эксплуататорские классы не оседлали революционный процесс. Как римский диктатор получал чрезвычайные полномочия для спасения республики в минуту опасности.