почему "права человека" - ложная концепция?
На определённом этапе она работает, позволяя вовлечь новые группы угнетённых в общую борьбу за социальное равенство, но дальше оказывается контрпродуктивной, когда прогрессивные общественные преобразования тормозят под предлогом "слезинки ребёнка", то бишь нарушения прав отдельных людей, причём в условиях, когдак заранее ясно, что непроведение их, сохранение "старого порядка" в соответствующей сфере гарантирует море подобных слезинок.
Очень сходную эволюцию - от союзников в борьбе с главным - классовым - угнетением - до противников, отвлекающих от этой борьбы, в современном мире проделали и другие концепции, вроде "национально-освободительного движения", "радикального феминизма" или "гринписовской" идеологии. Однако все три перечисленные в начале пути опирались на некую социальную реальность, сущностно необходимую миллионам людей, не их вина, что мир изменился так (в том числе под влиянием борьбы сторонников всего перечисленного),
Дело в том, что индивидуальная свобода не может быть ни измерена, ни оценена в отрыве от существующих форм общественного устройства. Поэтому лжив популярный "политический компас", где мировоззрения ранжированы по ортогональным осям "личной" и "экономической свободы". Во всех существующих обществах оси жёстко скоррелированы друг с другом, и само понятие "прав" и "свобод" получает реальное наполнение лишь при сравнении данной формы общественного устройства с альтернативами.
Если права только декларированы на бумаге, ими будет обладать некий, но не всякий. Понятно, кто будет этот некий: поскольку декларация прав и свобод не только не отменяет власти денег, следующей из эксплуатации, но во многом (право собственности, свобода предпринимательства) увековечивает её, понятно, кто будет эти некие - богатые, способные оплатить решение всех соответствующих проблем (работа, образование, безопасность и пр.) по рыночному курсу. Собственно, поэтому буружазная публика одновременно превозносит права человека, и отрицает социальные гарантии для всех, способные наполнить эти права содержанием - потому что в глубине души рассматривает их как бриллианты и т.п. драгоценности, передающиеся по наследству в "приличных семьях" и поэтому недоступные плебсу. Поэтому градус риторики про права человека обычно сопряжён с обычным социальным расизмом, как это выявляется что в реакции наших либераов на "казус Депардье", что в политике США, что в поведении российских агентов этой политики в правительстве и среди "белоленточных".
Трудящиеся, в противоположность буржуазной публике, при данном уровне социального неравенства неспособны решить соответствующие проблемы за деньги, поэтому нуждаются в социальных гарантиях (а также в увеличении социального равенства, являющегося следствием укоренённости этих гарантий в структуре страны, поскольку при этом своциальная среда делается более дружественной к человеку труда, менее - к наживале-прибыльщику, да и обществу в целом на длинной истанции это выгоднее), то есть в реальном обеспечении декларированных прав. Последнее требует вложений общества в публичную инфраструктуру, пользование которой общедоступно - в бесплатное образование, в кружки и секции,
в общественной транспорт, в бесплатное жильё, и прмиспособления рынка к этим процессам, делающим среду обитания дружественной для трудящегося большинства, а не наоборот.
Поэтому много важнее законов с их замечательными декларациями подзаконные акты и прочие детализации, в которых расписано, как это будет делаться, из каких средств и пр. Поэтому левые в развитых странах всячески борются за развитие/укрепление этой публичной инфраструктуры (скажем, в 60-е годы в канаде создали общественное здравоохранение, преодолев сопротивление частных врачей, и оказалось лучше, чем в США - при меньшем уровне технологического развития).
Правые, наоборот, за приватизацию этой инфраструктуры, чтобы торжествовал рынок, даже если негативный результат получается ожидаемо и сразу, как с приватизацией городского транспорта при Тэтчер. То есть левые за реальное равенство вместо лукавого "равноправия", "равенства возможностей" и пр.
Поэтому надо прямо указывать цель - социализация жизни и быта, не менее важная для социалисторв, чем социализация производства, и не пользоваться фикциями вроде прав человека, даже там и тогда, где соответствующмие фикции полезны.
Пусть их используют правые и доводят до собственной противоположности, как уже довели неплохие слова "свобода" и "демократия".
Это усилит способность народа видеть за словами суть,с пониманием того важного факта, что в отличие от буржуев им для решения проблем надо не конкурировать, а объединяться, отстаивать не "своё право" а общее благо.
Соответственно следует изменить и терминологию, также как борьба с расизмом, сексизмом и пр. требует однотипной замены.
в т.ч. концеция прав человека заставляет левых абсолютизировать демократию, даже там, где данное средство противоречит нашей главной цели - общественному прогрессу, не видеть её очевидных минусов, не думать как их преодолеть, сохранив главное в демократии - народовластие.
Другой столь же вредный перекос - непонимание прогноза Бородачей об "отмирании государства", каким именно способом оно совершается в наши дни (так что Сталин с его парадоксальной метафорой про отмирание через усиление) был существенно ближе к истине, хотя в данном случае интересовался. По мере того, как социализация индивидов становится невозможной вне специальных усилий государства, частными силами ближнего окружения, прежний "частный человек" буржуазного слоя сходит со сцены, также как "массовый человек" социальных низов, так пугавший Ортегу-и-Гассета. Все оказываются в той или иной степени "государевыми людьми", и степень этого огосударствления личности в целом нарастает.
Тем самым снижается необходимость специального слоя - бюрократии - использующей силу закона и просто силу для разрешения противоречий между частными людьми, ибо интериоризация "государственного" даёт общую систему координат, в которой происходят общественные конфликты, класовая борьба и пр., благодаря ей оппоненты могут враждовать и даже убивать друг друга, но представляют себе интересы "другого". Как после реформации религиозность стала из институции личным делом, что резко расширило пространство для атеизма/свободы совести, так и сейчас, по мере того как разитие общества втягивает всё больше и больше в государственные дела, в политику, не даёт оставаться идиотом - частным гражданином, обывателем, заставляет сформулировать собственную позицию, занять какую - то из сторон в общественной борьбе, появляется шанс на упразднение государства. Если люди сейчас могут самоорганизоваться, чтобы осадить хулигана или эгоиста, точно также они могут и государственные функции выполнять. Но только после того, как примут государственные (=общественные) интересы внутри себя, и в этом смысле перестранут быть частными людьми..
Очень сходную эволюцию - от союзников в борьбе с главным - классовым - угнетением - до противников, отвлекающих от этой борьбы, в современном мире проделали и другие концепции, вроде "национально-освободительного движения", "радикального феминизма" или "гринписовской" идеологии. Однако все три перечисленные в начале пути опирались на некую социальную реальность, сущностно необходимую миллионам людей, не их вина, что мир изменился так (в том числе под влиянием борьбы сторонников всего перечисленного),
Дело в том, что индивидуальная свобода не может быть ни измерена, ни оценена в отрыве от существующих форм общественного устройства. Поэтому лжив популярный "политический компас", где мировоззрения ранжированы по ортогональным осям "личной" и "экономической свободы". Во всех существующих обществах оси жёстко скоррелированы друг с другом, и само понятие "прав" и "свобод" получает реальное наполнение лишь при сравнении данной формы общественного устройства с альтернативами.
Если права только декларированы на бумаге, ими будет обладать некий, но не всякий. Понятно, кто будет этот некий: поскольку декларация прав и свобод не только не отменяет власти денег, следующей из эксплуатации, но во многом (право собственности, свобода предпринимательства) увековечивает её, понятно, кто будет эти некие - богатые, способные оплатить решение всех соответствующих проблем (работа, образование, безопасность и пр.) по рыночному курсу. Собственно, поэтому буружазная публика одновременно превозносит права человека, и отрицает социальные гарантии для всех, способные наполнить эти права содержанием - потому что в глубине души рассматривает их как бриллианты и т.п. драгоценности, передающиеся по наследству в "приличных семьях" и поэтому недоступные плебсу. Поэтому градус риторики про права человека обычно сопряжён с обычным социальным расизмом, как это выявляется что в реакции наших либераов на "казус Депардье", что в политике США, что в поведении российских агентов этой политики в правительстве и среди "белоленточных".
Трудящиеся, в противоположность буржуазной публике, при данном уровне социального неравенства неспособны решить соответствующие проблемы за деньги, поэтому нуждаются в социальных гарантиях (а также в увеличении социального равенства, являющегося следствием укоренённости этих гарантий в структуре страны, поскольку при этом своциальная среда делается более дружественной к человеку труда, менее - к наживале-прибыльщику, да и обществу в целом на длинной истанции это выгоднее), то есть в реальном обеспечении декларированных прав. Последнее требует вложений общества в публичную инфраструктуру, пользование которой общедоступно - в бесплатное образование, в кружки и секции,
в общественной транспорт, в бесплатное жильё, и прмиспособления рынка к этим процессам, делающим среду обитания дружественной для трудящегося большинства, а не наоборот.
Поэтому много важнее законов с их замечательными декларациями подзаконные акты и прочие детализации, в которых расписано, как это будет делаться, из каких средств и пр. Поэтому левые в развитых странах всячески борются за развитие/укрепление этой публичной инфраструктуры (скажем, в 60-е годы в канаде создали общественное здравоохранение, преодолев сопротивление частных врачей, и оказалось лучше, чем в США - при меньшем уровне технологического развития).
Правые, наоборот, за приватизацию этой инфраструктуры, чтобы торжествовал рынок, даже если негативный результат получается ожидаемо и сразу, как с приватизацией городского транспорта при Тэтчер. То есть левые за реальное равенство вместо лукавого "равноправия", "равенства возможностей" и пр.
Поэтому надо прямо указывать цель - социализация жизни и быта, не менее важная для социалисторв, чем социализация производства, и не пользоваться фикциями вроде прав человека, даже там и тогда, где соответствующмие фикции полезны.
Пусть их используют правые и доводят до собственной противоположности, как уже довели неплохие слова "свобода" и "демократия".
Это усилит способность народа видеть за словами суть,с пониманием того важного факта, что в отличие от буржуев им для решения проблем надо не конкурировать, а объединяться, отстаивать не "своё право" а общее благо.
Соответственно следует изменить и терминологию, также как борьба с расизмом, сексизмом и пр. требует однотипной замены.
в т.ч. концеция прав человека заставляет левых абсолютизировать демократию, даже там, где данное средство противоречит нашей главной цели - общественному прогрессу, не видеть её очевидных минусов, не думать как их преодолеть, сохранив главное в демократии - народовластие.
Другой столь же вредный перекос - непонимание прогноза Бородачей об "отмирании государства", каким именно способом оно совершается в наши дни (так что Сталин с его парадоксальной метафорой про отмирание через усиление) был существенно ближе к истине, хотя в данном случае интересовался. По мере того, как социализация индивидов становится невозможной вне специальных усилий государства, частными силами ближнего окружения, прежний "частный человек" буржуазного слоя сходит со сцены, также как "массовый человек" социальных низов, так пугавший Ортегу-и-Гассета. Все оказываются в той или иной степени "государевыми людьми", и степень этого огосударствления личности в целом нарастает.
Тем самым снижается необходимость специального слоя - бюрократии - использующей силу закона и просто силу для разрешения противоречий между частными людьми, ибо интериоризация "государственного" даёт общую систему координат, в которой происходят общественные конфликты, класовая борьба и пр., благодаря ей оппоненты могут враждовать и даже убивать друг друга, но представляют себе интересы "другого". Как после реформации религиозность стала из институции личным делом, что резко расширило пространство для атеизма/свободы совести, так и сейчас, по мере того как разитие общества втягивает всё больше и больше в государственные дела, в политику, не даёт оставаться идиотом - частным гражданином, обывателем, заставляет сформулировать собственную позицию, занять какую - то из сторон в общественной борьбе, появляется шанс на упразднение государства. Если люди сейчас могут самоорганизоваться, чтобы осадить хулигана или эгоиста, точно также они могут и государственные функции выполнять. Но только после того, как примут государственные (=общественные) интересы внутри себя, и в этом смысле перестранут быть частными людьми..