Ясно об интеллигенции
Небезынтересная статья В.Глебкина
«Можно ли "говорить ясно" об интеллигенции?»
Автор говорит много и с интересными деталями (особенно анализ постепенных изменений значения слова "интеллигент" в текстах Чехова), но так и не решается сказать главного, крутится вокруг да около, как жук-вертячка в пруду (почему, собственно, и не получается "говорить ясно").
Кто такой интеллигент в понимании русских революционных демократов, марксистов и дальше - в советский период? Это человек, который, живя в классовом обществе, использует полученное образование (развившийся при получении образования ум и талант) странным и маловероятным образом. Ведь в классовых обществах доступ к качественному образованию - это классовая привилегия, выходцы из низов могут пробиться к нему лишь при особом таланте или на особых условиях (за особую лояльность). Поэтому, получив образование, "средний человек" использует его в частной жизни и только - для продвижения по служебной лестнице, для самореализации в науках-искусствах и пр., чем укрепляет сложившееся классовое разделение.
А интеллигент поступает наоборот - обращает знания, ум и талант на пользу угнетённым, в диапазоне от просвещения народа (включая бескорыстное "подтягивание" конкретных лиц до уровня, позволяющего поступить в университет, как это описано в трилогии Александры Бруштейн) до революционной деятельности, направленной на освобождение уже не теоретически, а практически. То есть интеллигент - тот, кто ради общего блага, заключённого в социальном освобождении, жертвует преимуществами личной реализации и личного подъёма по лестнице иерархии, притом что полученное образование даёт ему внятное представление о первом и о втором в равной мере, так что его выбор максимально свободен, а не вынужден бедностью, как у низших классов, или необходимостью охраны своих привилегий, как у элиты.
Это странный, почти невозможный выбор - примерно как святость, связанная с "раздай имение своё нищим" и "живи только плодами рук своих" у миноритов, фратичелли, дольчиниан, таборитов и пр. революционных движений на заре Нового времени, контрастировавших с общей тенденцией "Обогащайтесь". Отсюда сравнимые формы почитания интеллигентов в России и в других странах в эпохи общественного подъёма, с сильным освободительное движение, просветительская активность которого создала духовные предпосылки будущей Революции.
И оппозиционность интеллигенции связана с противостоянием не властям, они могут быть и свои, революционно-демократические, реализующие то самое просвещение народа, а делающему карьеру и ушедшему в сытость собрату, Ионычу. А государству и обществу - лишь настолько, насколько жизнь ионычей культивируется тем и другим в качестве общей нормы.
Грамши, с его теорией интеллектуалов, писал несказанно яснее:
«Как отмечает Грамши, в развитых капиталистических странах политическое господство буржуазии основано на гибком механизме, сочетающем государственные аппараты насилия с негосударственной системой частных институтов, - воспитательными и образовательными институтами, церковью, средствами массовой информации, политическими партиями и профсоюзами, - утверждающих власть буржуазии не силой, но убеждением, т. е. посредством распространения в подчиненных социальных группах соответствующих идеологических представлений. На этом основании Грамши строит свою расширительную теорию современного буржуазно-парламентского государства. Как подчеркивает Грамши, в соответствии с его концепцией «гегемонии» «под «государством» нужно понимать, помимо правительственного аппарата, также «частный» аппарат гегемонии, или гражданское общество» [7]. Система власти, основанная на гегемонии, определяется степенью согласия подчиненных социальных групп и слоев и соответствующим уменьшением масштабов насилия, необходимых для их подавления. Механизмом, обеспечивающим получение подобного согласия, служит разветвленная сеть институтов культуры и публичной сферы гражданского общества, функционирование которых способствует пассивному подчинению эксплуатируемых классов с помощью идеологий, распространяемой группами интеллигенции, выражающими интересы господствующего класса. «В этом смысле можно было бы сказать, - пишет Грамши о современном буржуазно-демократическом государстве, - что государство = политическое общество + гражданское общество, иначе говоря, государство является гегемонией, облаченной в броню принуждения» [8].
Грамши сравнивает гражданское общество, получившее развитие в западном мире, с мощной системой «предмостных укреплений», поддерживающих устойчивость буржуазно-демократического государства и надежно защищающих власть капитала от последствий экономических кризисов. По словам Грамши, в развитых капиталистических странах Запада «”гражданское общество” превратилось в очень сложную структуру, выдерживающую катастрофические «вторжения» непосредственно экономического элемента (кризисов, депрессий и т. д.): надстройки гражданского общества в этом случае играют роль как бы системы траншей во современной войне» [9]. Как справедливо замечает П. Андерсон, комментируя этот важнейший аспект грамшианской концепции гегемонии, «на Западе гибкая и динамичная гегемония капитала по отношению к труду посредством этой стратифицированной структуры согласия представляла собой несравненно более сложную преграду для социалистического движения, чем та, которую оно преодолело в России. Экономические кризисы, в которых марксисты старого поколения усматривали основной источник революции в эпоху капитализма, этот политический строй мог сдержать и успешно преодолевать. Не могло быть и речи о фронтальной атаке пролетариата по российской модели. С этим политическим строем было необходимо вести затяжную и тяжелую «позиционную войну»» [10]. Иными словами, в работах Грамши проблема интеллектуальной и культурной гегемонии, проводниками которой выступают отдельные группы интеллектуалов, приобретала решающее значение как для объяснения потенциала стабилизации и развития, которым обладает поздний или «организованный» капитализм в странах Запада, так и для поиска успешной стратегии революционного ниспровержения власти капитала в развитых капиталистических странах. Для завоевания политической власти рабочему классу в этих странах необходимо было подорвать гегемонию правящего буржуазного класса прежде всего в гражданском обществе, т. е. в области культуры и идеологии. Как и при осуществлении политических и экономических форм борьбы, осуществление теоретической борьбы за достижение идейной гегемонии в гражданском обществе требовало создания новой культуры и нового социалистического «здравого смысла», который мог бы кардинально изменить образ мышления и поведения широких народных масс и послужить интеллектуальным и моральным фундаментом нового общества. Иными словами, революционная стратегия Грамши, разработанная им на основе концепции гегемонии, исходила из предположения, что рабочий класс и его союзники, помимо борьбы за свержение политической власти буржуазии, должны также бороться за интеллектуальную и культурную гегемонию в обществе и стремиться к ниспровержению господствующих идей правящего класса. Главным действующим лицом этих сражений за интеллектуальную и моральную гегемонию выступают различные группы интеллигенции; этим объясняется то важнейшее значение, которое Грамши в рамках своей концепции гегемонии придает интеллектуалам как производителям и распространителям знаний и их роли в борьбе как за поддержание гегемонии господствующего класса, так и за ее ниспровержение.
Таким образом, в рамках грамшианской концепции гегемонии интеллектуалы играют прежде всего роль «приказчиков» и «организаторов» господствующей социальной группы, решающих задачи обеспечения социальной гегемонии и политического управления, и действующих как через государственные институты, так и через «частные» институты гражданского общества. По словам Грамши, интеллектуалы необходимы господствующей социальной группе «1) для обеспечения «свободного» согласия широких масс населения с тем направлением социальной жизни, которое дано господствующей группой, - согласия, которое «исторически» порождается престижем господствующей группы (и, следовательно, оказываемым ей доверием), обусловленным ее позицией и ее функцией в мире производства; 2) для приведения в действие государственного аппарата принуждения, «легально» укрепляющего дисциплину тех групп, которые не «выражают согласия» ни активно, ни пассивно; этот аппарат учрежден для всего общества в предвидении возможности наступления такого критического момента в командовании и управлении, когда «свободное» согласие исчезает» [11].
Говоря об интеллигенции как об «организаторе» культурной и идеологической гегемонии, Грамши прежде всего задается вопросом о том, является ли интеллигенция автономной и самостоятельной социальной группой или же всякая социальная группа имеет свою собственную, особую категорию интеллигенции или интеллектуалов? При ответе на этот вопрос Грамши предлагает принимать во внимание как теоретические, так и исторические соображения. В своих «Тюремных тетрадях» Грамши исходит из социально-функционального понимания общественной роли интеллектуалов, подчеркивая при этом, что в них было бы неправильно видеть, как это широко принято, лиц, специализирующихся на занятии умственным трудом и составляющих в силу этого отдельную социальную группу. По его мнению, в любой работе, какой бы неквалифицированной и механической она ни была, всегда присутствует момент интеллектуальной деятельности. «Каковы «максимальные» границы понятия «интеллигент»? - спрашивает Грамши. - Можно ли найти единый критерий для характеристики всех различных и разобщенных видов интеллигенции и для установления в то же самое время существенных различий между этой деятельностью и деятельностью других социальных группировок? Наиболее распространенной методической ошибкой является, на мой взгляд, попытка искать этот критерий отличия в сущности интеллектуальной деятельности, а не наоборот, - в совокупности системы отношений, поскольку интеллигенты (и, следовательно, группы, которые ими представлены) находятся в общем комплексе общественных отношений. Действительно, характерной особенностью рабочего, пролетария, например, является не то, что он занимается ручным трудом, а то, что он занимается этим трудом в определенных условиях и в определенных общественных отношениях […]. На этом основании можно было бы утверждать, что все люди являются интеллигентами, но не все люди выполняют в обществе функции интеллигентов» [12].
Иными словами, Грамши утверждает, что все люди являются интеллектуалами в том смысле, что всякая форма человеческой деятельности, даже самая неквалифицированная и тесно связанная с физическим трудом, включает в себя умственную деятельность в качестве своей непременной составляющей. Тем не менее, во всяком обществе можно выделить группу или группы лиц, специализирующихся именно на осуществлении умственной деятельности. Представителей этих групп обычно и принято именовать «интеллектуалами». Для Грамши приципиально важно то, что социально-профессиональная роль интеллектуалов в обществе обычно определяется тем местом, которое они занимают «в общем комплексе общественных отношений» [13]. Именно характер свойственных тому или иному обществу общественных отношений определяет, какие социальные практики относятся к числу интеллектуальных форм деятельности, а какие считаются воплощающими формы практической рациональности или максимы «здравого смысла» [14].
***
Не зря, назвав массу разных имён, автор обходит молчанием идеи великого итальянца.
И да, конечно, после предательства "шестидесятников" русская интеллигенция, ведущая родословную от Фонвизина и Радищева через Белинского с Чернышевским к М.Н.Покровскому и П.К.Штернбергу, больше не существует. Последними интеллигентами, думаю, были Ильенков с Лифшицем. И лишь в последние 20 лет, когда вследствие реставрации "свинцовые мерзости" романовской монархии вновь стали воспроизводиться на новом уровне, она появляется потихонечку; надо помочь ей консолидироваться.
Ибо, как верно заметил Ленин, рабочее движение само по себе не может подняться выше тред-юнионизма. Революционное сознание вносится извне, и именно интеллигентами, включая вышедших из рабочей среды.