Азар Нафизи "Гэтсби"
anglares
Прочел этот малоизвестный роман сравнительно известной иранской писательницы, и внезапно решил написать рецензию.
http://magazines.russ.ru/zvezda/2005/4/na6.html
Первые годы Иранской революции. Краткая эйфория от долгожданного падения шаха и обретения свободы прошла, сменившись яростными фетвами Хомейни об искоренении западной культуры и истреблении врагов ислама, уличным террором стражей исламской революции. Но университетские кампусы пока еще остаются бастионами свободомыслия, в их стенах по прежнему ведутся жаркие политические споры.
Главная героиня, прототипом которой является сама авторша, возвращается из эмиграции, чтобы преподавать в Тегеранском университете иностранную литературу, изучая со студентами «Великого Гэтсби» Фицджеральда - столь, казалось бы, несоответствующую духу эпохи книгу. В стране уже свирепствует «нравственная» цензура и, столкнувшись с недовольством исламистских активистов, не желающих изучать книгу, «пропагандирующую разврат», расказчица организует на одном из своих семинаров «суд на Гэстби», проведенный по всем правилам, с защитой и обвинением. Кульминацией романа становится ее защитная речь на этом «суде» отстаивающая гуманистические идеалы, свободу и достоинство личности, неприятие узколобого черно-белого взгляда на мир. Завершается роман началом «культурной революции», закрытием университетов и увольнением расказчицы.
Основная идея романа - противостояние гуманистических идеалов и узколобого фанатизма толпы, беспощадной бинарной логики революции и стремления к истине во всей ее сложности и полноте - конечно, отнюдь не нова и неоднократно поднималась во множестве произведений, посвященных другим великим революциям. Но в данном случае правота главной героини в этом конфликте не вызывает сомнений, так как не только методы, но и цели и идеалы данной революции глубоко отвратительны - отрицание современного мира, подчинение всей жизни нелепым запретам из VII века, ненависть к личной свободе и независимому разуму. Впрочем, в романе неоднократно подчеркивается, что в узколобой зашоренности и черно-белом видении мира от хомейнистов недалеко ушли и их левые оппоненты (к которым в начале принадлежит сама же главная героиня). Замечателен эпизод, когда «прогрессивная» студентка-марксистка яростно убеждает расказчицу не идти на митинг против навязывания женщинам хиджаба, так как подобные действия «разрывают единый фронт борьбы с империализмом». После этого становится ясно почему иранские левые так легко проиграли хомейнистам сражения за умы народных масс - если «эгоистично» отстаивать свободу женщин в ущерб «единству в борьбе с империализмом», то очевидно, что столь же «эгоистично» и бороться за права трудящихся классов вместо все того же «единства в борьбе с империализмом» под руководством аятолл. Стоит ли лишний раз упоминать, что подобное мышление присуще отнюдь не только иранским левым тех лет и стало причиной повсеместного глубокого упадка левой идеи в последние десятилетия.
На фоне этих заведомо обреченных попыток иранских левых победить хомейнистов действуя по их же правилам и мысля с ними в унисон - ценности, отстаиваемые главной героиней кажутся единственной подлинной альтернативой тому безумию, в которое неумолимо погружается Иран. Это впечатление особенно усиливается если вспомнить дальнейшую историю этой страны. Ведь именно благодаря таким как авторша представителям свободомыслящей интеллигенции несмотря ни на что оставшимся в Иране после окончательной победы хомейнистов и пытавшимся подспудно, обходя по мере возможности цензуру, прививать молодежи светские гуманистические ценности и знакомить ее с достижениями мировой культуры - режиму все же не удалось превратить иранскую культуру в «орудие джихада» и искоренить в стране «разлагающее влияние Запада». И среди новых поколений, выросших уже в исламской республике, осталась жива воля к свободе, что продемонстрировали, в частности, события двухлетней давности. В одном из героев романа - студенте Бахри, убежденном хомейнисте, постоянно яростно спорящим с главной героиней, но в финале активнее всех протестующим против ее увольнения, и, вроде, начавшим задумываться в верном ли направлении идет революция - явственно видны черты будущего представителя «реформистского» движения 90-х годов, при всей своей наивности и непоследовательности не давшего Ирану скатиться в окончательное мракобесие.
Кредо рассказчицы, ее отношение к окружающей действительности полнее всего раскрывает ее речь во время «суда над Гэтсби», кончающаяся словами: «Это также роман об утрате, о бренности мечты, стоит мечте воплотиться в грубую действительность. Мечта остается чистой только до тех пор, пока не иссякнет в ней стремление к идеалу, пока она высока и недостижима…. Мечта, господин Ниази, - это идеал, совершенный и самодостаточный. Как же можно строить изменчивую, непостоянную, несамостоятельную реальность в соответствии с мечтой? Губя предмет своей мечты, вы превращаетесь в Гумберта; губя себя, вы превращаетесь в Гэтсби». Разумеется, она имеет в виду не только героя Фицджеральда, но и собственный народ, воплотивший мечту о свержении тирана и создании справедливого государства, управляемого по заветам Бога - обернувшуюся торжеством изуверской дикости. Но именно здесь мировоззрение рассказчицы впервые вызывает сомнение в своей истинности. Если любого воплощения мечты в реальность следует избегать - стало быть и к мечте о крахе муллократии и о свободном светском Иране это тоже относится?
Если верно то, что любая самая светлая идея, будучи возведена в абсолют и став мертвой догмой, может воплотиться в жизнь уродливой пародией на себя, то разве это не относится и к отстаиваемой рассказчицей идее неприятия любого фанатизма и уважения к чужой свободе. Воплощение этого идеала способно предстать обществом тотального равнодушия и трусливого конформизма, готовым оправдать попущение любой мерзости рассуждениями о сложности и противоречивости мироздания и о том, что «никто не знает как надо». Впрочем, это замечание относится уже не к Ирану, а к реалиям другой страны, где двадцать лет назад символом веры интеллигенции было отрицание идеологической ангажированности и погони за абстрактным идеалом во имя заботы о конкретных людях, а привело это к господству самого подлого цинизма и равнодушия и - удивительным образом - к оправданию самого гнусного презрения к достоинству личности…