Александра Коллонтай - путь в революцию
Когда мы говорим об освобождении женщин, об истории праздника 8 марта, вспоминаются три коммунистки: дочь учителя Клара Эйснер, по мужу Цеткин, дочь оперного певца Елизабет Стефан (более известная как Инесса Арманд), и дочь генерала Александра Довмонтович, по мужу Коллонтай, происходившая по прямой линии от литовского князя Довмонта, святого покровителя г.Пскова. В этой году исполняется 140 лет со дня её рождения; её путь в революцию показывает, что всякий человек может стать на сторону угнетённых, даже родившийся в семье царского генерала. Поскольку все мы имем свободу выбора, то что-нибудь - или стремление к истине, или любовь к справедливости, или сострадание угнетённым, но может пересиливать классовые обязательства, следующее из обстоятельств рождения.
«<…> В своих воспоминаниях она пишет о том, как с мужем и друзьями поехала в Нарву в 1896 году. Ради любопытства решила посетить крупнейшую фабрику города- Кренгольмскую мануфактуру и общежитие рабочих. «На полу среди нар играли, лежали, спали или дрались и плакали маленькие дети под присмотром шестилетней няни. Я обратила внимание на маленького мальчика одного возраста с моим сыном, который лежал очень неподвижно. Когда я нагнулась, чтобы рассмотреть, что с ним, я с ужасом убедилась, что ребенок мертв. Маленький покойник среди живых, играющих детей…
На мой вопрос что это значит, шестилетняя няня ответила:
-С ними это бывает, что они помирают среди дня. В шесть часов тетя придет и его уберет».
«Одного возраста с моим сыном.. С ними это бывает…» Этот момент стал в жизни Александры Коллонтай переломным.
<…>
Все долгие поиски своего особенного пути, самоутверждения, жизненного служения сфокусировались на грязном полу общей комнаты душного, полутемного барака. И вокруг него возятся, кричат, играют похожие на него маленькие живые мертвецы. Сложилось ясное сознание: так жить нельзя. Общество, которое устроено так,- не имеет право на существование. Его надо переделать. Этой цели надо посвятить себя целиком.
<…>
И Коллонтай уходит в революцию.
***
В 1916 году в издательстве «Жизнь и знание», руководим социал-демократом В.Д. Бонч-Бруевичем, вышла книга Александры Коллонтай «Общество и материнство». Обширное профессионально выполненное социологическое исследование. Если внимательно прочитать его, станет отчасти понятно, почему революция приобрела в России такой катастрофический размах и размер.
Вот некоторые бесстрастно-объективные данные из этой книги.
Смертность среди детей до одного года в 1901-1908 годах в России составила 27,2 случая на 100 рождений. По этому показателю (как, впрочем, и по рождаемости) Россия занимала первое место в Европе, в разы превосходя весьма в те времена неблагополучные Англию, Францию, Германию, опережая даже экономически отсталые Румынию, Болгарию, Сербию. В этой черной статистике лидировали не имперские окраины, а центр. Самые высокие, поистине чудовищные цифры- в Калужской и Вятской губерниях: из каждой тысячи рожденных родители свезли на погосты соответственно 385 и 356 младенцев. Лишь немного отставали губернии Владимирская, Московская, Костромская. Тут почти половина детей умирала, не научившись толком говорить… Причем ситуация была примерно одинаковой в больших городах и в захолустных деревушках. В целом по России лишь один из трех родившихся до зрелого возраста.
За этими цифрами- страшный в своей бессмысленности конвейер рождений и смертей. Рождаемость в России тех лет была очень высокой- около 50 рождений на 1000 человек в год. Это значит, что среднестатистическая русская женщина, рожая по 3-4 года, произвела на свет 6-8 детей. То есть каждый раз выносила, претерпела муки родов, кормила грудью, лелеяла, ночей не спала… И потом оплакала и похоронила одного… второго… третьего… четвертого… При этом заметим: 90 % русских женщин- крестьянки, фабричные работницы, служанки- работали наравне с мужчинами. Никакого отпуска по беременности и родам им не полагалось, а уж об оплате нетрудоспособности нечего и говорить. Родила, за неделю оклемалась- и вперед трудиться: в полю, на кухню, за станок…
(Замечу от себя. Моя крестная, закончив после революции медицинский институт, в 1920-ых годах работала несколько лет сельским врачом в одном из дальних уездов тогдашней Новгородской губернии. Она рассказывала: её пациентками были в основном женщины с тяжелейшими, глубоко запущенными женскими болезнями. Причина - постоянные роды без медицинской помощи и тяжелый физический труд: пахать землю, колоть дрова, носить воду, ходить за скотиной…)
Не менее красочны и другие цифры, приводимые в книге Коллонтай. На одного врача в сельском округе России в среднем приходилось 6500 человек (в Англии- 1700). На 4000 женщин- одна дипломированная акушерка. Даже в самых развитых губерниях- Московской и Петербургской- только 9-12 % рожениц пользовались услугами акушерок. В Новосильском уезде Тульской губернии из 8722 родов лишь 100 проходили при акушерской помощи; в Костромской губернии из 7150- 321. Это не удивительно: расходы на санитарно-гигиенические нужды составили в один из годов: в Малоярославецком уезде- 8 рублей 50 копеек; в Обояньском уезде- 23 рубля, в Лохвицком уезде- 6 рублей.
Ничуть не лучше, а, скорее, хуже обстояло дело в промышленных городах. Сейчас нам очень любят рассказывать трогательные истории о том, как в дореволюционной России предприниматели заботились о своих рабочих- прямо как отцы родные. Строили им больницы, открывали школы… На заводе «Треугольник» в Петербурге (крупнейшем в России предприятии по производству резины) условия труда в 1908 году были таковы, что около половины работниц рожали мертвых детей. А родившиеся живыми младенцы часто умирали от голода, потому что материнское молоко, насыщенное вредными веществами, вызывало у них систематическую рвоту. А ведь эта фабрика ещё считалась хорошей, передовой.
Что всё это значит? Это значит, что женщина в дореволюционной России жила в условиях постоянной физической опасности и систематического унижения. Женщина- не человек, а материал и механизм. Причем недорогой, испортить не жалко. …
Но эти беды не были ещё ведомы Александре Коллонтай, когда она впервые осознала невозможность жизни в таких условиях. В её социальной среде- образованной и обеспеченной, составлявшей, правда, лишь 1-2 % населения страны,- материнство и детство были сравнительно неплохо обустроены. Платой за благополучие было, однако отсутствие свободы жизненного выбора. Хозяйка при муже, мать при детях- вот две допустимые женские роли. Все остальное, всякое проявление свободы, самостоятельности в общественной деятельности, в образе мыслей, в любви- осмеивается или осуждается. Женщина в обеспеченной семье - чижик в клетке. Первым следствием пережитого Александрой становится уход из семьи.
Странность, кажущаяся необъяснимость этого поступка заключалась в том, что Александра вовсе не разлюбила мужа, не бросила сына. И с мужем, и с сыном у неё сохранялись теплые, даже нежные отношения. В 1914 году в письме к сыну она с негодованием пишет о каких-то недоброжелателях старшего Коллонтая (к тому времени уже генерала): «Папина честность и благородство им - бельмо в глазу». В 1917 году, перед возвращением в охваченную революционной горячкой Россию, беспокоится за здоровье Владимира Людвиговича, с которым за год до этого наконец официально оформила развод. Впоследствии, после его смерти (он умер в том же 1917 году), она возьмет на себя заботу о его второй жене Марии Ипатьевне, устроит её секретаршей в полпредство СССР в Норвегии, поможет выйти замуж за норвежца и навсегда остаться в этой благополучной стране. О сыне Михаиле будет заботиться до самой своей смерти. О сыне Михаиле будет заботиться до самой своей смерти. Его тоже устроит на хорошую работу- в наркомат внешней торговли. Её уход из семьи в 1898 году был подобен уходу праведницы в монастырь: не от скуки и не за лучшей долей, а по великому призванию, которому невозможно сопротивляться».
Из предисловия Г. И. Конникова к роману Александры Коллонтай «Большая любовь», Санкт-Петербург, издательский дом «Азбука-классика», 2008, стр. 13- 16
О том же рассказывается в этнографическом исследовании Ольги Петровны Семёновой-Тяншанской «Жизнь «Ивана» (очерки из быта крестьян одной из чернозёмных губерний [Рязанской. wsf1917]). Автор - из очень известной семьи, давшей энтомологов, географов, создателея геоурбанистики и пр. - даёт типизированную картину жизни и нравов + описывает встречающиеся вариации «типа». Книга построена в форме вопросов и ответов, «Иван» - подросток, на рубеже 19 и 20 вв. ему 15, «Степан» и «Акулина» - его родители. Книга впервые вышла в СПб в 1914 г., и была переиздана в 1995 в Рязани.
«…Молодые матери очень часто «засыпают» детей, т.е. придушивают их случайно во сне. Ребёнка (до году) мать иногда ночью кладёт между собой и мужем, «чтобы пососал», даст ему грудь, заснёт, навалится на него и придушит. Добрая половина баб заспала в своей жизни хоть одного ребёнка - чаще всего в молодости, когда спится крепко. За заспанного младенца священник накладывает «эпитемью».
6) Как часто бил Иван Акулину, как и за что? В трезвом виде бил редко, в пьяном часто и чем попало. Вообще замечено, что более всего бьют жён пьяницы: бьют либо за то, что жена скажет чего-нибудь «поперёк» (упрекнёт, например, в пьянстве: «опять нализался» или «нажрался кобель»); бьют из ревности. Бьют и палкой, и рогачём (ухват), и сапогами, и ведром и чем попало - кулаками, пинком. Таскают за косы (через порог), так что голова только «ту-ту-ту». - По поводу бьтья: бьют не только жену, но иногда и старого отца. В одной деревне молодой парень убил своего отца оглоблей (так бил, что отец умер от побоев). В селе Мурашёве был один случай, что пьяница муж убил свою жену «за гульбу». Он заметал ей косы вокруг своей руки и бил головой о порог, о лавки и о стену до тех пор, пока она не впала в безсознательное состояние, в котором через день и умерла, не приходя в себя. - Если муж бьёт жену и при этом сломает или испортит тот предмет из своего несложнаго инвентаря, которым чинил расправу, то ему, разумеется, гораздо более жалко этот предмет, чем избитую жену. Д аи всякая баба гораздо более будет сокрушаться о каком-нибудь сломанном рогаче, чем о своих помятых боках. - Муж молодой, убедившись, что «молодая» не целомудренна, в первую же брачную ночь жестоко её иногда избивает, что служит прелюдией к дальнейшему битью (иногда в течение нескольких месяцев). Считают долгом бить свою жену, если она «принесёт» чужого реб1нка в отсутствие мужа (что чаще всего случается с солдатками). Если муж слабый или болезненный, неспособный к работе, то ему нередко достаётся от более сильной, чем он, супруги, да ещё с попрёком: «Ты-то ничего, небось не делаешь, задохлый, а я за тебя и ворочай».
Пьяный муж бьёт иногда жену, если она откажется исполнить какое-нибудь его приказание (снять с него сапоги, уложить его спать). Достанется также ей, если она откажется лечь с ним спать и т.п. Словом, за всякое неисполнение мужниной воли. Я знала одного мужика, который любил, когда он пьяный, так издеваться над женой: «становись, жена, на колени, клади голову на порог, моя воля, захочу - убью тебя!» И баба должна была безпрекословно класть свою голову на порог, а он заносил над ней топор, причём маленькия дети его обыкновенно поднимали плач и крик. Тогда он произносил: «детей жалко, а то бы не быть тебе живой», и отпускал жену. Если она не слушалась его - бил её жестоко (иногда вальком по голове). Это называется - «мудровать над женой», или «над женой измываться».
Другой муж, когда бывал пьян, подпоив нескольких девушек, заставлял их петь плясовую под окном своей избы, а сам принуждал свою жену, под угрозой избить её, плясать с ним вместе в избе.
7) Что делает женщина во время беременности. - Всё. И в доме справляет всю домашнюю работу и в поле - вяжет, полет, молотит, берёт конопли, сажает или копает картофель, вплоть до самых родов. Иныя женщины рожают, не домесив хлебов. Иныя родят в поле, иныя в тряской телеге (почувствовав приближение родов иныя бабы торопятся доехать домой). Иная баба, при начавшихся родовых схватках, бежит домой, «как овченка»: приляжет во врекмя схваток на землю, а как боли отпустят, опять бенжит, благим матом: «как овченка бежит, трясётся».
…
8) Как относятся отец и мать к первому ребёнку, к его появлению на свет… Отец, понятное дело, ждёт сына. Даже поговорка есть: сын - батюшкин, дочь - мамушкина [что связано с традиционным разделением труда; ни дети, ни деньги, ни земля и имущество в традиционном обществе не «общие» и не «совместно нажитые». wsf1917]. Для матери более или менее безразлично, кто будет её первенький. К дочери отец относится совершенно равнодушно. Такое же отношение, впрочем, проявляется и ко второму, и к третьему сыну. Матери же начинают тяготиться уже третьим ребёнком. Удовольствие отца по поводу рождения сына первенца выражается иногда сообщением о том соседям: «Анютка-то моя сына принесла»… Если первый ребёнок девочка, отец относится к ней совершенно равнодушно. Дома, большей частью, говорят об этом с сожалением, разве одна из женщин прибавит: «ничего, нянька будет», и все на следующий день забывают о девочке. Если же баба начинает часто родить, то в семье к этому, конечно, относятся неодобрительно, не стесняясь иногда делать грубые замечания по этому поводу: «ишь ты, плодливая, обклалась детьми, как зайчиха. Хоть бы подохли они, твои щенки-то, трясёт каждый год, опять щенка ошлепетила», и т.д., и т.д. Замечания эти исходят нередко от свекрови. Молодого отца, у которого родилась первенец-дочь, товарищи его и вообще другие мужики на деревне имеют право побить, как только он выйдет на работу. «Зачем девку родил», и нередко здорово отдуют, а он уж молчит, потому, так издавна водится.
9) Роды, крестины. У богатых [повивальная] бабка пребывает иногда дня по три, по четыре после родов, кормясь за их столом. А у бедных ребёнок уже с перваго дня совсем предоставляется матери и ея уходу. Попадает в грязную люльку, где подстилкой ему служит материнская старая грязная понёва. Более опрятныя матери подкладывают в люльку соломку, которую меняют через день или два. Это однако бывает реже: «Хорошо, - и на поневе полежит, не лучше других. Небось другие не подохли - выросли». Когда молока у матери не хватает, или когда оставляют ребёнка одного, дают ему соску. Мать, сестра или бабка нажуют или картошки, или чернаго хлеба, или баранку, выплюнут в реденькую тряпку, завяжут ниткой - и соска готова. Иногда одна и та же тряпица долго употребляется, не прополаскиваясь, причём приобретает противный кислый запах. Матери на третий и на четвёртый день после родов встают и принимаются за домашнюю работу, иногда даже за тяжелую - вроде замешивания хлебов и сажания их в печь. Иногда даже на другой день после родов родильница уже затапливает печь сама. При таких условиях бабе, конечно, долго «не можется» и уход за ребёнком самый плохой: он преет в грязной люльке, в мокрой пелёнке, надрывается от голоднаго крику, пупок у него пухнет и болит - «грызь» (грыжа), как говорят бабы. Родильница, разумеется, питается всё время обычной кресмтьянской пищей…
Прежде, в крепостныя времена ходили в поле через 3 дня после родов, а теперь обыкновенно через 5-7 дней. От тяжёлой работы, непосредственно вслед за родами, у редкой бабы не бывает в большей или меньшей степени опущения матки. Иногда такия опущения матки («золотника») принимают очень тяжёлую форму, а в лёгкой, по мнению бабки, это даже «совсем» ничего. Бывают опущения матки даже у девушек (совсем молоденьких) от непосильной работы («живот сорвала»). Пьют от этого «киндербальзам, - подъёмныя капли». Бабка правит живот, накидывая на него «махотку», т.-е. горшок глиняный. Положит бабу на спину, помажет ей живот гущей, опрокинет на него горшок и под ним быстро зажжёт охлопок «прядева». Живот, вследствие этого, втягивается в горшок. Чем горшок меньше, «тем лучше». Считается, что вследствие этого матка вправляется на своё место и живот перестаёт болеть («накидывать махотку», «править живот»; плата за это хлеб, 1-2 хлеба, немного муки или крупы). Или же бабка парит родильнице горячим веником живот; распарив бабка его «поднимает» руками несколько раз, чтобы вправить на место золотник.
«Живот» бабка ещё так «правит»: помылит руки, вправить выпавшую матку на своё место, затем вдвинет во влагалище очищенную картошку, а живот (низ его) крепко перевяжет платком. Иная баба целый месяц ходит к бабке и та повторяет ей эту операцию, пока получится облегчение (?). Правят живот и так: поставят женщину головой вниз, и бака при помощи мужа больной встряхивает её несколько раз за ноги, «чтобы живот поднялся». После этого живот опять-таки перебинтовывается. По мнению бабок, нет ни одной женщины, у которой не было бы испорченного живота. Одна бабка говорила, что это страдание развивается у некоторых женщин особенно сильно вследствие пьянства мужей: «иной напьётся пьян, да всю ночь и лежит на жене, не выпущает её из под себя. А ей-то бедной больно ведь, иная кричит просто, а он её отдует, бока намнёт - ну и должна его слушаться. А каково под пьяным да под тяжёлым лежать … - у иной бабы всё наружу выйдет, ни стать ни сесть ей.» Многия бабы мне рассказывали, как они мучились таким образом, и несмотря на это, носят и родят детей». (стр.5-11).
***
Ещё работы А.М.Коллонтай по «женскому вопросу» (где показано, в том числе, отличие коммунистической программы освобождения женщины от буржуазного феминизма)
1. Женщина-работница в современном обществе2. Любовь и новая мораль
3. Архив А.М.Коллонтай на Marxists.org
4. Избранные статьи и речи
5. Художественные произведения. “Василиса Малыгина”
"Любовь трех поколений" (повесть), рассказы "Тридцать две страницы", "Подслушанный разговор", "Скоро (через 48 лет)" “Большая любовь” (повесть).