Послеродовая депрессия и письменные практики: личное=профессиональное, часть 1
Я читаю книгу Луизы Десальво "Письмо как способ исцеления" (Writing as a Way of Healing), и там я натолкнулась на фразу, заставившую меня задуматься. Вот эта фраза:
"Депрессия - это нерассказанная история".
У меня это вызывает достаточно сильный личный отклик. Этой весной я впервые столкнулась с депрессией, настолько выраженной, что она очень мешала мне жить так, как мне нравится, и действовать в соответствии со своими лучшими намерениями. Мне понадобилось три месяца, чтобы вернуться к состоянию, которое я для себя считаю "нормальным", "хорошим". Одним поворотным моментом на пути преодоления депрессии для меня было найти ту историю, которая не рассказана, и рассказать ее - записать, в данном случае. Другой поворотный момент - вписать мои личные переживания в более широкий контекст, используя данные научных исследований.
У меня практически ни на что не было сил, и мне пришлось выбирать, какими проектами продолжать заниматься, а что "поставить на паузу". Меня хватало только на заботу о семье и на учебу. Я не отказалась от учебы, в частности, потому, что знала, что она будет иметь для меня и терапевтический эффект. Мы тогда проходили "Метод Пеннебейкера и исследования письменных практик" и прорабатывали, одно упражнение за другим, руководство Пеннебейкера по экспрессивному письму для преодоления травмирующего опыта (Writing to Heal). В начале по классической инструкции - четыре дня подряд по 20 минут в день пишем о событии, связанном с сильными чувствами, о котором и о которых мы никому не рассказывали, - потом опробовали разные модификации инструкций и смотрели, что для нас лучше всего работает. (В этой книге Пеннебейкер приглашает читателя занять позицию исследователя собственного опыта, это мне очень импонирует.)
Мне было важно, что писать можно как о "самом тяжелом событии вашего детства", так и об "актуальных сильных чувствах", так и о "травмирующем событии, которое может случиться с вами в будущем и вызывает у вас в настоящем сильные чувства, о которых вы никому не рассказываете". Я как раз тогда ждала результатов генетического анализа своего сына - умрет ли он тяжелой и медленной смертью, не доживя до 20 лет, или будет жить, если ничего страшного не случится, долго и счастливо, принимая трижды в день лекарства, как сейчас? "Нутряное чувство" - материнская интуиция - подсказывало мне сразу, что все будет наилучим образом (из возможных), но все равно, ожидание результатов вызывало сильную тревогу. Я написала об этом в первый вечер; на следующее утро мы получили результаты, и моя материнская интуиция получила подтверждение. Написав накануне о своих страхах и о своей любви к сыну, я смогла оценить, какого размера гора свалилась с моих плеч. Дальше у меня весь день шел "внутренний процесс", я возвращалась к тому, что из нерассказанного теперь стало наиболее актуальным. Во второй день я написала историю о другом событии (темы можно менять и каждый день писать о новой, или об одной и той же, как чувствуется более правильным). Третий день, по данным исследований, самый тяжелый. Я писала о текущих переживаниях, о бессилии, беспросветности, тоске, гневе и ужасе. Закончив 20 минут письма, я стала писать рефлексивный отклик, как было задано, и смогла взглянуть на свои переживания со стороны. Включились профессиональные знания, и я сказала себе: "Посмотри-ка, когда ты видишь такие речевые паттерны в текстах других людей, ты делаешь вывод, что у написавшего, возможно, обострение депрессии. И что ты тогда им рекомендуешь?.." В четвертый день я писала о том, чего депрессия лишает меня, что я хочу себе вернуть. Я составила "план работ" и следовала ему, пока депрессия не отступила.
Мне было важно справиться с этой депрессией как можно быстрее, потому что я знаю, к каким последствиям она приводит для ребенка. Она делает маму недоступной для ребенка, и в результате у него повышается в дальнейшем вероятность поведенческих проблем, трудностей в обучении. В подростковом возрасте у тех, кто вырос с мамой-в-депрессии, вероятность расстройств эмоциональной сферы (тревожных расстройств и депрессии) больше чем в три раза выше, чем у тех, кто вырос со здоровой мамой. Не говоря уже о том, что папа, живущий с мамой-в-депрессии, тоже может заболеть депрессией, и ребенку от этого, естественно, только хуже...
Каждый день я возвращала себе немного "территории своей жизни". В частности, я "провела инвентаризацию": есть ли что-то, что депрессии не удалось у меня отобрать? Оказалось, что знания и умения, связанные с поиском и анализом научных данных, депрессию не заинтересовали. Поэтому я задалась вопросом: а депрессия ли это? Если это послеродовая депрессия, то где она была раньше, до того, как моему сыну исполнилось семь месяцев? Вроде же она в большинстве случаев наступает в первые недели после родов...
В учебном блоке, посвященном исследованиям письменных практик, мы должны были найти и проанализировать исследования экспрессивного письма по Пеннебейкеру, проведенные на интересующем нас контингенте испытуемых. Я нашла два исследования, проведенных на мамах новорожденных и грудных детей, и в них - сведения, расставившие для меня все по местам.
продолжение следует
"Депрессия - это нерассказанная история".
У меня это вызывает достаточно сильный личный отклик. Этой весной я впервые столкнулась с депрессией, настолько выраженной, что она очень мешала мне жить так, как мне нравится, и действовать в соответствии со своими лучшими намерениями. Мне понадобилось три месяца, чтобы вернуться к состоянию, которое я для себя считаю "нормальным", "хорошим". Одним поворотным моментом на пути преодоления депрессии для меня было найти ту историю, которая не рассказана, и рассказать ее - записать, в данном случае. Другой поворотный момент - вписать мои личные переживания в более широкий контекст, используя данные научных исследований.
У меня практически ни на что не было сил, и мне пришлось выбирать, какими проектами продолжать заниматься, а что "поставить на паузу". Меня хватало только на заботу о семье и на учебу. Я не отказалась от учебы, в частности, потому, что знала, что она будет иметь для меня и терапевтический эффект. Мы тогда проходили "Метод Пеннебейкера и исследования письменных практик" и прорабатывали, одно упражнение за другим, руководство Пеннебейкера по экспрессивному письму для преодоления травмирующего опыта (Writing to Heal). В начале по классической инструкции - четыре дня подряд по 20 минут в день пишем о событии, связанном с сильными чувствами, о котором и о которых мы никому не рассказывали, - потом опробовали разные модификации инструкций и смотрели, что для нас лучше всего работает. (В этой книге Пеннебейкер приглашает читателя занять позицию исследователя собственного опыта, это мне очень импонирует.)
Мне было важно, что писать можно как о "самом тяжелом событии вашего детства", так и об "актуальных сильных чувствах", так и о "травмирующем событии, которое может случиться с вами в будущем и вызывает у вас в настоящем сильные чувства, о которых вы никому не рассказываете". Я как раз тогда ждала результатов генетического анализа своего сына - умрет ли он тяжелой и медленной смертью, не доживя до 20 лет, или будет жить, если ничего страшного не случится, долго и счастливо, принимая трижды в день лекарства, как сейчас? "Нутряное чувство" - материнская интуиция - подсказывало мне сразу, что все будет наилучим образом (из возможных), но все равно, ожидание результатов вызывало сильную тревогу. Я написала об этом в первый вечер; на следующее утро мы получили результаты, и моя материнская интуиция получила подтверждение. Написав накануне о своих страхах и о своей любви к сыну, я смогла оценить, какого размера гора свалилась с моих плеч. Дальше у меня весь день шел "внутренний процесс", я возвращалась к тому, что из нерассказанного теперь стало наиболее актуальным. Во второй день я написала историю о другом событии (темы можно менять и каждый день писать о новой, или об одной и той же, как чувствуется более правильным). Третий день, по данным исследований, самый тяжелый. Я писала о текущих переживаниях, о бессилии, беспросветности, тоске, гневе и ужасе. Закончив 20 минут письма, я стала писать рефлексивный отклик, как было задано, и смогла взглянуть на свои переживания со стороны. Включились профессиональные знания, и я сказала себе: "Посмотри-ка, когда ты видишь такие речевые паттерны в текстах других людей, ты делаешь вывод, что у написавшего, возможно, обострение депрессии. И что ты тогда им рекомендуешь?.." В четвертый день я писала о том, чего депрессия лишает меня, что я хочу себе вернуть. Я составила "план работ" и следовала ему, пока депрессия не отступила.
Мне было важно справиться с этой депрессией как можно быстрее, потому что я знаю, к каким последствиям она приводит для ребенка. Она делает маму недоступной для ребенка, и в результате у него повышается в дальнейшем вероятность поведенческих проблем, трудностей в обучении. В подростковом возрасте у тех, кто вырос с мамой-в-депрессии, вероятность расстройств эмоциональной сферы (тревожных расстройств и депрессии) больше чем в три раза выше, чем у тех, кто вырос со здоровой мамой. Не говоря уже о том, что папа, живущий с мамой-в-депрессии, тоже может заболеть депрессией, и ребенку от этого, естественно, только хуже...
Каждый день я возвращала себе немного "территории своей жизни". В частности, я "провела инвентаризацию": есть ли что-то, что депрессии не удалось у меня отобрать? Оказалось, что знания и умения, связанные с поиском и анализом научных данных, депрессию не заинтересовали. Поэтому я задалась вопросом: а депрессия ли это? Если это послеродовая депрессия, то где она была раньше, до того, как моему сыну исполнилось семь месяцев? Вроде же она в большинстве случаев наступает в первые недели после родов...
В учебном блоке, посвященном исследованиям письменных практик, мы должны были найти и проанализировать исследования экспрессивного письма по Пеннебейкеру, проведенные на интересующем нас контингенте испытуемых. Я нашла два исследования, проведенных на мамах новорожденных и грудных детей, и в них - сведения, расставившие для меня все по местам.
продолжение следует