В школьные годы чудесные две темы настойчиво тревожили мой ум и потрясали воображение: компрачикосы и нюренбергское дитя.
Про первых я прочла у Виктора Гюго почти в самом начале романа “Человек, который смеется”.
«Компрачикосы обладали умением видоизменять наружность человека...Сделать навсегда маской собственное лицо человека - что может быть остроумнее этого? Компрачикосы подвергали обработке детей так, как китайцы обрабатывают дерево… Искусственная фабрикация уродов производилась по известным правилам. Это была целая наука. Представьте себе ортопедию наизнанку. Нормальный человеческий взор заменялся косоглазием. Гармония черт вытеснялась уродством… Из рук компрачикосов выходило странное существо, остановившееся в своем росте. Оно вызывало смех; оно заставляло призадуматься. У тех, кого предназначали для роли фигляра, весьма искусно выворачивали суставы; казалось, у этих существ нет костей. Из них делали гимнастов.»
После этого во всех словарях, которые попадали мне в руки, я первым делом искала статъю про компрачикосов... и, конечно, не находила ничего подобного.
Вторым взволновавшим меня вопросом оказалась опубликованная в старом номере "Науки и жизни» история так назыаемого “нюрнбергского дитя” - найденного на улице Нюрнберга в 1812 году загадочного шестнадцатилетнего подростка Каспара Гаузера с отставанием в развитии, который настолько взбудоражил общественность Европы и Америки, что им заинтересовался Людвиг Фейербах, про него написал стихотворение Поль Верлен, и по зрелом размышлении его сочли потомком королевского рода.
Статья заканчивалась риторическим вопросом типа - так кем же он был?, и по простоте душевной я решила в будущем доинтернетном еще водовороте информации обязательно отслеживать эту тему в поиске разгадки.