Спор о сакэ и рисе
Надо ж что-нибудь совсем японское утащить...
Оригинал взят у umbloo в Спор о сакэ и рисе
Книга «Спор о сакэ и рисе - свиток с картинками» 酒飯論絵巻, «Сю:ханрон», появилась в середине XVI в.
Сохранилось несколько изводов этой книги, работы школ Тоса и Кано. Вот копия одного из них, исполненная в начале XIX в. Здесь только рисунки, в других копиях есть также текст.
По построению этот спор похож на старинное сочинение монаха Кукая «Три учения указывают и направляют» (三教指帰, «Санго: сиики», конец VIII - начало IX в.): трое собеседников выступают с речами в защиту своих взглядов и в итоге приходят к общему мнению. Там речь шла о выборе учения для непутёвого юноши, спорили конфуцианец, даос и буддист. Здесь предмет спора - что лучше: пить, закусывать или сочетать то и другое.
Спорщики - представители всех трёх ветвей японской власти времен сёгуната. Это доблестный воин Нагамоти 長持 («Стойкий к выпивке»), благочестивый монах Ко:хан 好飯 («Любитель риса») и придворный чиновник Накахара Наканари (в его имени и прозвании дважды повторяется слов нака, «середина»). Кроме прочего, эти трое по-разному веруют. Воин - ревностный почитатель будды Амиды, монах предан исключительно «Лотосовой сутре», а придворный склоняется к школе Тэндай, сочетающей эти крайности. За бытовым содержанием книги скрывается ещё и религиозно-политическое. В середине XVI в. насущной была задача хотя бы на время примирить три силы, влиятельные в столичной округе: бунтарей-амидаистов, «восставших за истинную веру», икко:-икки, столь же воинственных последователей Нитирэна, «восставших за Лотосовую сутру», Хоккэ-икки, и монахов старинной школы Тэндай, продолжавших с оружием в руках доказывать преимущества своей срединной точки зрения.
Начинается книга со славословия государю, под чьим милостивым правлением страна процветает и веселится. К действительному положению дел это описание не имеет отношения, но по «Спору» всё-таки можно видеть, что столичные жители в пору гражданских войн не только сражались или прятались, но находили время для пирушек и развлечений.
Воин и придворный приезжают в гости к монаху.
Часть челяди осталась за воротами, часть уже вошла.
В жилище монаха немало челяди, одетой в мирские платья или в монашеские плащи. Пока наставник Ко:хан принимает гостей, его ученики в соседнем помещении играют в го.
Воин Нагамоти произносит славословие выпивке. Он ссылается на Бо Цзюй-и, Аривару Нарихиру и других поэтов, кто воспевал выпивку, говорит о чудесной силе рисовой браги, любезной богам. Да, буддийские заповеди запрещают пьянство, - но не надо их понимать буквально. Никакой обряд, будь то надевание взрослой шапки юноше, свадьба, поступление на службу, новоселье или празднование боевых побед не обходятся без сакэ. Настоящие ценители прекрасного, такие как Сагоромо из знаменитого романа, когда любуются весенними цветами, осенними листьями и прочими красотами четырёх времён года, сочетают созерцание со стихами и выпивкой. Сакэ сближает людей разного происхождения, раскрывает подлинные чувства, и как же отвратительны те, кто на пиру мало пьёт и не поддерживает компанию. Здесь Нагамоти своими словами пересказывает отрывок из « Записок на досуге» Ёсида Канэёси (徒然草, «Цурэдзурэгуса», XIV в.) о достоинствах и недостатках пития. Вот как это звучит у Канэёси (дан 175, перевод здесь и ниже А.Н. Мещерякова):
«Когда любуешься луной, утренним снегом или сакурой и ведешь неспешный разговор, чарка бывает к месту. В день, когда одолевает скука или когда к тебе нежданно явился друг, вино умягчает сердце. Приятно, когда в доме высокопоставленного господина из-за бамбуковых занавесей любезно выносят тебе вино и плоды. Отрадно выпить от души, когда зимой сидишь в тесной комнатке вместе с сердечным другом, а на очаге дымится еда. Остановившись во время путешествия на отдых, выбравшись за город, скажешь: 'Чем закусывать станем?' Да тут же, усевшись прямо на траву, и выпьешь. Хорошо! Забавно видеть человека, который все отнекивается и отнекивается, а ему все подливают и подливают. Приятно, когда воспитанный человек скажет тебе: 'Еще по одной? Ваша чарка пуста'. Удача, когда человек, с которым хочешь стать поближе, оказался любителем выпить - вот и подружились.»
Картинки тоже отсылает к этому эпизоду «Записок на досуге».
Завершает воин свою речь стихотворением, уже несколько нескладным, как и положено в подпитии, зато вдохновенным:
長持が新酒も古酒も酔いぬれば念仏宗をふかくたのめる
Нагамоти-га атарасики сакэ мо фурудзакэ-мо ёинурэба
Нэмбуцу-сю:-о фукаку таномэру
Стойкий к выпивке, напиваясь новым сакэ и старым сакэ,
Глубоко предан школе памятования о будде Амиде.
Показано, как перебирают рис для сакэ, остужают в чане с холодной водою уже готовый напиток.
А за углом этого лабиринта некий монах всё это время готовит чай. Он ещё долго будет этим заниматься на протяжении всего свитка.
Дальше слово берёт монах. Он настаивает, что Будда сам не пил крепкого и никому не велел, приводит примеры достойнейших людей, которые опозорились в пьяном виде - даже сам блистательный Гэндзи не избежал конфуза из-за выпивки! Ко:хан - отчасти тоже вслед за Канэёси - описывает, как безобразен и жалок пьяница.
У Канэёси это звучит так: «…не могу понять я то одушевление, с которым друзья подносят тебе вино и заставляют непременно его выпить. Ты хмуришься, на лице твоем - отвращение, ловя взгляды людей, ты хочешь потихоньку выплеснуть вино и избежать своей участи, но они ловят тебя за руку, останавливают и вновь наседают. И вот приличным человеком через какое-то время овладевает настоящее безумие, он становится дураком, здоровый человек прямо на глазах превращается в тяжелобольного, он не знает, где перед, а где зад, и валится в бесчувствии. В день праздника - и такое неприглядное зрелище…На следующий день голова трещит, кусок в горло не лезет, лежишь и стонешь, а что было вчера - не помнишь, будто это случилось в прошлом рождении. <…>Вот кто-то завопил, что есть мочи, раздались нестройные голоса, кто-то пустился в пляс. Старому монаху велели танцевать - а он разделся и обнажил свое черное от грязи тело и извивается - глаза бы не смотрели <…> Если бы во всем этом был бы хоть какой-нибудь толк, тогда бы пьянство можно было бы простить. Но только из-за пьянства творится столько грехов, теряется столько богатств, столько здоровья... Вино называют лекарством от всех хворей, но ведь столько болезней вином вызываемы. Говорят, что вино утишает печаль, но посмотрите на пьяного, который льет слезы по поводу тех горестей, которые уже давным-давно миновали. Что до дел будущих, то пьяница лишается разума, вино пожирает его добродетели, словно огонь, грехи его множатся, он нарушает все заповеди и проваливается в ад.»
Что до риса, то он - наилучшее подношение и богам, и буддам, все наши праздники от весны до весны приурочены по сути к разным крестьянским работам, и только бестолковые люди не помнят об этом. К тому же, есть отличный напиток - чай, и лучше бы всем перейти на него, вовсе отказавшись от сакэ. Точно так же спокойное чтение «Лотосовой сутры» с успехом могло бы заменить громкие молитвы к Амиде.
Стихи Ко:хана ближе к правильному размеру «короткой песни», вот что значит трезвость. При этом в них много учёных слов:
好飯は五味の調熟ことふりてなほあぢははむ法喜禅悦
Ко:хан ва гоми-но тё:дзюку котофуритэ
Нао адзивааму хо:ки дзэн-эцу
Любитель риса, доведя до зрелости своё понимание пяти вкусов,
Вкушает теперь радость Закона, счастье созерцания.
На картинках - трапеза монахов и кухня, где готовятся постные блюда. Примечательно, что гостей тут нет. Ведь те, кто исключительно предан «Лотосовой сутре», известны своим обыкновением: по возможности избегать бытового общения с иноверцами.
А любитель чая всё возится со своей утварью. Канон чайной церемонии ко времени создания книги ещё не устоялся и широкой известности не обрёл. Но энтузиасты чайного дела уже есть.
Третьим выступает Накахара Наканари. Он говорит, что умения красиво пить и обстоятельно кушать - равно хороши, однако крайности в обоих случаях опасны. И древние мудрецы, и Будда учили во всём держаться середины. Так и среди времён года приятнее всего весна и осень, когда не слишком жарко, и для здоровья полезно быть не слишком худым и не слишком толстым, и среди возрастов человека средний - намного лучше юности и старости. О своей вере он говорит: всё в мире имеет природу будды, и нет сомнений, что каждый станет буддой. Он в своей молитве славит не Амиду и не «Лотосовую сутру», а все «три сокровища»: Будду, Учение и Общину. Вот его стихи:
世の中にすむ仲なるが心中に中道の理をさとりぬるかな
Ё-но нака ни суму Наканару-га синтю:-ни
Тю:до:-но котовари-о саторинуру кана
Сторонник середины, живя в середине мира,
Постиг основу Срединного пути в середине своего сердца!
На пиру у Наканари подают и сакэ, и разнообразные закуски.
А монах в закутке тем временем состряпал-таки свой чай и наливает желающим.
На кухне разделывают рыбу и птицу, тут же женщина кормит дитя молоком - все вкусы и все виды пропитания собраны вместе.
Эта книжка породила множество подражаний: «Спор сакэ и чая» и других.
Оригинал взят у umbloo в Спор о сакэ и рисе
Книга «Спор о сакэ и рисе - свиток с картинками» 酒飯論絵巻, «Сю:ханрон», появилась в середине XVI в.
Сохранилось несколько изводов этой книги, работы школ Тоса и Кано. Вот копия одного из них, исполненная в начале XIX в. Здесь только рисунки, в других копиях есть также текст.
По построению этот спор похож на старинное сочинение монаха Кукая «Три учения указывают и направляют» (三教指帰, «Санго: сиики», конец VIII - начало IX в.): трое собеседников выступают с речами в защиту своих взглядов и в итоге приходят к общему мнению. Там речь шла о выборе учения для непутёвого юноши, спорили конфуцианец, даос и буддист. Здесь предмет спора - что лучше: пить, закусывать или сочетать то и другое.
Спорщики - представители всех трёх ветвей японской власти времен сёгуната. Это доблестный воин Нагамоти 長持 («Стойкий к выпивке»), благочестивый монах Ко:хан 好飯 («Любитель риса») и придворный чиновник Накахара Наканари (в его имени и прозвании дважды повторяется слов нака, «середина»). Кроме прочего, эти трое по-разному веруют. Воин - ревностный почитатель будды Амиды, монах предан исключительно «Лотосовой сутре», а придворный склоняется к школе Тэндай, сочетающей эти крайности. За бытовым содержанием книги скрывается ещё и религиозно-политическое. В середине XVI в. насущной была задача хотя бы на время примирить три силы, влиятельные в столичной округе: бунтарей-амидаистов, «восставших за истинную веру», икко:-икки, столь же воинственных последователей Нитирэна, «восставших за Лотосовую сутру», Хоккэ-икки, и монахов старинной школы Тэндай, продолжавших с оружием в руках доказывать преимущества своей срединной точки зрения.
Начинается книга со славословия государю, под чьим милостивым правлением страна процветает и веселится. К действительному положению дел это описание не имеет отношения, но по «Спору» всё-таки можно видеть, что столичные жители в пору гражданских войн не только сражались или прятались, но находили время для пирушек и развлечений.
Воин и придворный приезжают в гости к монаху.
Часть челяди осталась за воротами, часть уже вошла.
В жилище монаха немало челяди, одетой в мирские платья или в монашеские плащи. Пока наставник Ко:хан принимает гостей, его ученики в соседнем помещении играют в го.
Воин Нагамоти произносит славословие выпивке. Он ссылается на Бо Цзюй-и, Аривару Нарихиру и других поэтов, кто воспевал выпивку, говорит о чудесной силе рисовой браги, любезной богам. Да, буддийские заповеди запрещают пьянство, - но не надо их понимать буквально. Никакой обряд, будь то надевание взрослой шапки юноше, свадьба, поступление на службу, новоселье или празднование боевых побед не обходятся без сакэ. Настоящие ценители прекрасного, такие как Сагоромо из знаменитого романа, когда любуются весенними цветами, осенними листьями и прочими красотами четырёх времён года, сочетают созерцание со стихами и выпивкой. Сакэ сближает людей разного происхождения, раскрывает подлинные чувства, и как же отвратительны те, кто на пиру мало пьёт и не поддерживает компанию. Здесь Нагамоти своими словами пересказывает отрывок из « Записок на досуге» Ёсида Канэёси (徒然草, «Цурэдзурэгуса», XIV в.) о достоинствах и недостатках пития. Вот как это звучит у Канэёси (дан 175, перевод здесь и ниже А.Н. Мещерякова):
«Когда любуешься луной, утренним снегом или сакурой и ведешь неспешный разговор, чарка бывает к месту. В день, когда одолевает скука или когда к тебе нежданно явился друг, вино умягчает сердце. Приятно, когда в доме высокопоставленного господина из-за бамбуковых занавесей любезно выносят тебе вино и плоды. Отрадно выпить от души, когда зимой сидишь в тесной комнатке вместе с сердечным другом, а на очаге дымится еда. Остановившись во время путешествия на отдых, выбравшись за город, скажешь: 'Чем закусывать станем?' Да тут же, усевшись прямо на траву, и выпьешь. Хорошо! Забавно видеть человека, который все отнекивается и отнекивается, а ему все подливают и подливают. Приятно, когда воспитанный человек скажет тебе: 'Еще по одной? Ваша чарка пуста'. Удача, когда человек, с которым хочешь стать поближе, оказался любителем выпить - вот и подружились.»
Картинки тоже отсылает к этому эпизоду «Записок на досуге».
Завершает воин свою речь стихотворением, уже несколько нескладным, как и положено в подпитии, зато вдохновенным:
長持が新酒も古酒も酔いぬれば念仏宗をふかくたのめる
Нагамоти-га атарасики сакэ мо фурудзакэ-мо ёинурэба
Нэмбуцу-сю:-о фукаку таномэру
Стойкий к выпивке, напиваясь новым сакэ и старым сакэ,
Глубоко предан школе памятования о будде Амиде.
Показано, как перебирают рис для сакэ, остужают в чане с холодной водою уже готовый напиток.
А за углом этого лабиринта некий монах всё это время готовит чай. Он ещё долго будет этим заниматься на протяжении всего свитка.
Дальше слово берёт монах. Он настаивает, что Будда сам не пил крепкого и никому не велел, приводит примеры достойнейших людей, которые опозорились в пьяном виде - даже сам блистательный Гэндзи не избежал конфуза из-за выпивки! Ко:хан - отчасти тоже вслед за Канэёси - описывает, как безобразен и жалок пьяница.
У Канэёси это звучит так: «…не могу понять я то одушевление, с которым друзья подносят тебе вино и заставляют непременно его выпить. Ты хмуришься, на лице твоем - отвращение, ловя взгляды людей, ты хочешь потихоньку выплеснуть вино и избежать своей участи, но они ловят тебя за руку, останавливают и вновь наседают. И вот приличным человеком через какое-то время овладевает настоящее безумие, он становится дураком, здоровый человек прямо на глазах превращается в тяжелобольного, он не знает, где перед, а где зад, и валится в бесчувствии. В день праздника - и такое неприглядное зрелище…На следующий день голова трещит, кусок в горло не лезет, лежишь и стонешь, а что было вчера - не помнишь, будто это случилось в прошлом рождении. <…>Вот кто-то завопил, что есть мочи, раздались нестройные голоса, кто-то пустился в пляс. Старому монаху велели танцевать - а он разделся и обнажил свое черное от грязи тело и извивается - глаза бы не смотрели <…> Если бы во всем этом был бы хоть какой-нибудь толк, тогда бы пьянство можно было бы простить. Но только из-за пьянства творится столько грехов, теряется столько богатств, столько здоровья... Вино называют лекарством от всех хворей, но ведь столько болезней вином вызываемы. Говорят, что вино утишает печаль, но посмотрите на пьяного, который льет слезы по поводу тех горестей, которые уже давным-давно миновали. Что до дел будущих, то пьяница лишается разума, вино пожирает его добродетели, словно огонь, грехи его множатся, он нарушает все заповеди и проваливается в ад.»
Что до риса, то он - наилучшее подношение и богам, и буддам, все наши праздники от весны до весны приурочены по сути к разным крестьянским работам, и только бестолковые люди не помнят об этом. К тому же, есть отличный напиток - чай, и лучше бы всем перейти на него, вовсе отказавшись от сакэ. Точно так же спокойное чтение «Лотосовой сутры» с успехом могло бы заменить громкие молитвы к Амиде.
Стихи Ко:хана ближе к правильному размеру «короткой песни», вот что значит трезвость. При этом в них много учёных слов:
好飯は五味の調熟ことふりてなほあぢははむ法喜禅悦
Ко:хан ва гоми-но тё:дзюку котофуритэ
Нао адзивааму хо:ки дзэн-эцу
Любитель риса, доведя до зрелости своё понимание пяти вкусов,
Вкушает теперь радость Закона, счастье созерцания.
На картинках - трапеза монахов и кухня, где готовятся постные блюда. Примечательно, что гостей тут нет. Ведь те, кто исключительно предан «Лотосовой сутре», известны своим обыкновением: по возможности избегать бытового общения с иноверцами.
А любитель чая всё возится со своей утварью. Канон чайной церемонии ко времени создания книги ещё не устоялся и широкой известности не обрёл. Но энтузиасты чайного дела уже есть.
Третьим выступает Накахара Наканари. Он говорит, что умения красиво пить и обстоятельно кушать - равно хороши, однако крайности в обоих случаях опасны. И древние мудрецы, и Будда учили во всём держаться середины. Так и среди времён года приятнее всего весна и осень, когда не слишком жарко, и для здоровья полезно быть не слишком худым и не слишком толстым, и среди возрастов человека средний - намного лучше юности и старости. О своей вере он говорит: всё в мире имеет природу будды, и нет сомнений, что каждый станет буддой. Он в своей молитве славит не Амиду и не «Лотосовую сутру», а все «три сокровища»: Будду, Учение и Общину. Вот его стихи:
世の中にすむ仲なるが心中に中道の理をさとりぬるかな
Ё-но нака ни суму Наканару-га синтю:-ни
Тю:до:-но котовари-о саторинуру кана
Сторонник середины, живя в середине мира,
Постиг основу Срединного пути в середине своего сердца!
На пиру у Наканари подают и сакэ, и разнообразные закуски.
А монах в закутке тем временем состряпал-таки свой чай и наливает желающим.
На кухне разделывают рыбу и птицу, тут же женщина кормит дитя молоком - все вкусы и все виды пропитания собраны вместе.
Эта книжка породила множество подражаний: «Спор сакэ и чая» и других.