Цукиока Ко:гё и его театральные гравюры (27)
Оказалось пропущенным, сорри
Оригинал взят у umbloo в Цукиока Ко:гё и его театральные гравюры (27)
(Предыдущие очерки - по тэгу « Но»)
17. Про знаменитых монахов: Сайгё:
1
Никому из знаменитых монахов не посвящено столько действ Но:, как поэту Сайгё: (1118-1190 гг.), хотя не в каждом из них он появляется лично. Про него ещё при жизни ходило много легенд, в основном увязанных с его же стихами. В отличие от другого любимого в Но: поэта, Аривара-но Нарихиры, Сайгё: был не бабником, а праведником. Происходил он из воинской семьи, в молодости служил отрекшемуся государю Тоба-ин, но рано постригся в монахи и долгие годы странствовал по Японии, воспевая вишни, луну и другие положенные красоты. Ему приписывают рассуждения о том, что Путь поэзии и Путь Будды - одно и то же; впоследствии эту мысль охотно развивали другие поэты, о них, может быть, речь ещё пойдёт.
Понятно, что покровитель поэзии, бог Сумиёси, не мог остаться равнодушным к Сайгё:. В действе «Дождь и луна» (雨月, «Угэцу») Сайгё: совершает осеннее паломничество в святилище Сумиёси и останавливается на ночлег в бедной хижине с дырявой кровлей, у старика со старухой. У обоих поселян есть вкус к прекрасному: старухе нравится лунный свет, проникающий сквозь дыры в крыше, и она запрещает мужу её чинить, а тот, в свою очередь, любит слушать шорох дождя, бьющего по тростниковой кровле.
Он говорит стихами:
賎が軒端を葺きぞわづらふ
Сидзу-га нокиба-о фукидзо вадзурау
«Хлопотно перекрывать будет крышу тростником!» -
И предлагает путнику сложить первые строки к этим заключительным, чтобы получилась цельная песня - иначе никакого ночлега! Но для Сайгё: это дело нехитрое, и он тут же выдаёт:
月は漏れ雨は溜れととにかくに
Цуки-ва морэ амэ-ва тамарэдо тоникаку-ни
«Лунный свет залил хижину, а дождик - нет, только всё равно…»
Старики радуются, впускают гостя, все трое начинают беседу о поэзии - а в конце концов, разумеется, оказывается, что Сайгё: гостил у самого бога Сумиёси, который ему явится в истинном обличье, спляшет и споёт.
Именно в честь этого действа получила своё название «Повесть дождя и луны», «Угэцу-монагатари» - сборник страшных и поучительных рассказов сочинения Уэда Акинари (1734-1809) (В русском переводе - «Луна в тумане». И первый же рассказ этого сборника основан на сюжете другого действа Но: - «Тэнгу Сосновой горы» (松山天狗 , «Мацуяма тэнгу»). Сайгё: посещает заброшенную могилу умершего в ссылке государя Сутоку; местный старик жалуется, что одни только демоны-тэнгу сейчас бывают здесь и воздают честь покойному. Что и неудивительно: память о себе этот государь оставил недобрую. Это при нём (и не без его личного участия) случилась смута годов Хо:гэн, с которой начались долгие распри, вылившиеся в большую междоусобную войну. Старик исчезает, а Саёгё: слагает песню:
Ёсия кими
Мукаси-но тама-но
Юкатотэ мо
Какараму ато-ва
Нани-ни кавасэму
Пусть восседал
В старину ты
На яшмовом троне,
После смерти своей
Кем ты станешь теперь?
(Пер. В.Онищенко)
И из могилы является призрак государя с ответной песней:
Хама тидори
Ато-ва мияко-ни
Каёэдомо
Ми-ва мацуяма-ни
Нэ-о номи дзо наку
На взморье
Следы куликов
К столице ведут и назад,
Но сами они
Печально кричат в Мацуяма.
(Пер. В.Онищенко)
Призрак действительно сопровождают тэнгу, и государь изливает свой гнев по поводу изгнания и бесславной своей кончины и грозит, что его обидчикам это ещё дорого обойдётся. А тэнгу ему поддакивают.
У Уэда Акинари всё описано ещё гораздо страшнее, и вместо тэнгу являются куда более жуткие демоны.
2
Другой сюжет про Сайгё мы уже пересказывали в связи с его кабукинским изводом. В действе Но: «Эгути» (江口) дело происходит тоже осенью, при свете полной луны. Монах со спутниками в своём странствии добираются до места под названием Эгути (что значит «гавань») в земле Сэтцу, близ Нанива. В беседе с местным жителем он вспоминает, как в этих же местах паломничал когда-то Саёгё:. Погода была скверная, лил дождь; Сайгё: попросил пристанища в одном из домов, невзирая на то, что этот квартал пользовался сомнительной славой из-за заведений с весёлыми девицами. Хозяин отказал ему, Сайгё: сложил и прочёл стихи:
世の中を厭ふまでこそ難からめ仮の宿をも惜む君かな
Ё-но нака-о
Итоу мадэ косо
Катакарамэ
Кари-но ядо-о мо
Осиму кими кана
«Я знаю,
Отказаться трудно
От суеты мирской,
Но всё же не напрасно ль
Так дорожить сим временным приютом?»
(Пер. Т.Соколовой)
Услышав, как монах читает стихи, к нему подходит женщина и говорит: «Мне до сих пор обидно слышать, как повторяют эти строки о том, что я, мол, жалею временного приюта! Вовсе мне он не был дорог! И вот - ты тоже стихи того странника приводишь, а мой ответ ему опускаешь. А я ведь ему откликнулась:
世を厭ふ人とし聞けば仮の宿に心とむなと思ふばかりぞ
Ё-о итоу
Хито-то си кикэба
Кари-но ядо-ни
Кокоро тому-на то
Омоу бакари дзо
Я слышала - мирская суета
Чужда тебе,
Так избегай соблазна
Оставить сердце здесь,
Во временном приюте.»
(Пер. её же)
«И разве я была не права? - продолжает женщина. - Я же сама за него беспокоилась, и вот - его упрёк помнят, а моё наставление забыли. А ведь весь этот мир для нас - всего лишь временный приют…»
Тут-то монах и узнаёт в незнакомке ту самую весёлую девицу из Эгути, которая ответила Сайгё: отповедью - точнее, конечно, её призрак. Женщина подтверждает его подозрения и исчезает, монах молится за её спасение.
И вот на озарённой луною глади залива появляется лодка с тремя красавицами, поющими грустную песню о недолговечности всех радостей этого мира. Одна из них - недавняя собеседница монаха, и когда он дивится: «Но та девушка из Эгути ведь давно умерла!», - из лодки отвечают: «И луна умирает и появляется вновь, а она всё та же; вот и мы перед тобою - всё те же, что во времена Сайгё:». И девушка поёт новую песнь - о круговороте перерождений, о том, что жизнь есть страдание, о том, что даже в недолгие счастливые часы не стоит привязываться к миру. Монах почтительно внемлет - и вот уже перед ним не лодка, а белый слон, а на слоне восседает не призрак весёлой девицы, а сам бодхисаттва Фугэн (он же Самантабхадра), «Всеобъемлющая Премудрость», помощник для всех, кто изучает Лотосовую сутру.
3
Ещё два действа посвящены Сайгё: и его отношениям с духами деревьев, о которых он слагал стихи.
В действе «Сайгё: и вишня» (西行桜 , «Сайгё: дзакура») близ горной хижины Сайгё: роскошным цветом расцвела старая вишня, и полюбоваться на неё повалили любители прекрасного, не давая отшельнику покоя. (Сайгё: тут - «странник»-ваки, а досаждающие ему посетители - «товарищи странника», ваки-цурэ, в количестве аж четырёх штук; на тесной сцене Но: это уже немалая толпа!). Раздражённый Сайгё: слагает песню:
Хана ми-ни то мурэцуцу хито-но куру номи дзо
Атара сакура-но тога ни-ва арикэру
«Валят толпой любоваться цветами - всё ходят и ходят!
Вишня виною тому - что же поделаешь тут?»
Обиженный дух вишни является ему во сне в обличье старца и оправдывается, объясняя, что виноваты не цветы, а человеческое сердце, неизменно неравнодушное к красоте. И в подтверждение своих слов поёт о том, как любуются прекрасными вишнями в Столице - ещё большими толпами, чем тут, в горах.
Как обычно в действах про древесных духов, он напоминает речение о том, что даже травы и деревья способны достичь просветления и стать буддами, и танцует по этому поводу радостный танец. Сайгё: просыпается умиротворённый и умудрённый (в конце концов, не так уж страшна оказалась шумная толпа, раз заснуть ему всё-таки удалось, да ещё дивный сон увидеть!)
Другое действо называется «Югё: и ива» (遊行柳, «Югё: янаги»). Странствующий монах Югё: в своём паломничестве хочет повторить путь, по которому прошёл когда-то с проповедью Иппэн. Близ заставы Сиракава на перекрёстке он колеблется, по какой дороге двинуться дальше. К счастью, он встречает старика, который объясняет: вот этой новой дороги раньше вообще не было, её недавно проложили, а раньше тут шёл только одна тропа, вдоль берега ручья - она-то и нужна Югё:.
Старик показывает монаху растущую на кургане иву, древнюю и высохшую. По его словам, это - та самая ива, в густой тени которой некогда отдыхал поэт Сайгё: и сложил песню:
道のべに清水流るる柳かげしばしとてこそ立ちどまりつれ
Митинобэ-ни симидзу нагаруру янаги кагэ
Сибаси-тотэ косо татидомари цурэ
Чистый ручей придорожная ива собой осенила
Здесь и надумалось мне встать на недолгий привал.
Старик исчезает, попросив помолиться о дереве - ведь травы и деревья тоже могут стать буддами! Монах грустит о недолговечности всего в этом мире - вот и ива, зелёная и тенистая во времена Сайгё:, нане состарилась и высохла! Он славит будду Амиду, засыпает под старой ивой - а во сне ему является её дух в женском обличье, благодарит за молитвы, открывшие ему путь к просветлению силою Амиды, а потом вспоминает Сайгё, а заодно рассказывает (и показывает в танцах) истории про другие прославленные в поэзии ивы - и из китайских стихов, и из японских песен, и из «Повести о Гэндзи», и так далее. Здесь строки Сайгё: - только ключ к обширнейшей теме стихов про деревья. Югё: просыпается очень довольный и с полной головою стихов и продолжает своё паломничество по указанной ему старой тропе.
Оригинал взят у umbloo в Цукиока Ко:гё и его театральные гравюры (27)
(Предыдущие очерки - по тэгу « Но»)
17. Про знаменитых монахов: Сайгё:
1
Никому из знаменитых монахов не посвящено столько действ Но:, как поэту Сайгё: (1118-1190 гг.), хотя не в каждом из них он появляется лично. Про него ещё при жизни ходило много легенд, в основном увязанных с его же стихами. В отличие от другого любимого в Но: поэта, Аривара-но Нарихиры, Сайгё: был не бабником, а праведником. Происходил он из воинской семьи, в молодости служил отрекшемуся государю Тоба-ин, но рано постригся в монахи и долгие годы странствовал по Японии, воспевая вишни, луну и другие положенные красоты. Ему приписывают рассуждения о том, что Путь поэзии и Путь Будды - одно и то же; впоследствии эту мысль охотно развивали другие поэты, о них, может быть, речь ещё пойдёт.
Понятно, что покровитель поэзии, бог Сумиёси, не мог остаться равнодушным к Сайгё:. В действе «Дождь и луна» (雨月, «Угэцу») Сайгё: совершает осеннее паломничество в святилище Сумиёси и останавливается на ночлег в бедной хижине с дырявой кровлей, у старика со старухой. У обоих поселян есть вкус к прекрасному: старухе нравится лунный свет, проникающий сквозь дыры в крыше, и она запрещает мужу её чинить, а тот, в свою очередь, любит слушать шорох дождя, бьющего по тростниковой кровле.
Он говорит стихами:
賎が軒端を葺きぞわづらふ
Сидзу-га нокиба-о фукидзо вадзурау
«Хлопотно перекрывать будет крышу тростником!» -
И предлагает путнику сложить первые строки к этим заключительным, чтобы получилась цельная песня - иначе никакого ночлега! Но для Сайгё: это дело нехитрое, и он тут же выдаёт:
月は漏れ雨は溜れととにかくに
Цуки-ва морэ амэ-ва тамарэдо тоникаку-ни
«Лунный свет залил хижину, а дождик - нет, только всё равно…»
Старики радуются, впускают гостя, все трое начинают беседу о поэзии - а в конце концов, разумеется, оказывается, что Сайгё: гостил у самого бога Сумиёси, который ему явится в истинном обличье, спляшет и споёт.
Именно в честь этого действа получила своё название «Повесть дождя и луны», «Угэцу-монагатари» - сборник страшных и поучительных рассказов сочинения Уэда Акинари (1734-1809) (В русском переводе - «Луна в тумане». И первый же рассказ этого сборника основан на сюжете другого действа Но: - «Тэнгу Сосновой горы» (松山天狗 , «Мацуяма тэнгу»). Сайгё: посещает заброшенную могилу умершего в ссылке государя Сутоку; местный старик жалуется, что одни только демоны-тэнгу сейчас бывают здесь и воздают честь покойному. Что и неудивительно: память о себе этот государь оставил недобрую. Это при нём (и не без его личного участия) случилась смута годов Хо:гэн, с которой начались долгие распри, вылившиеся в большую междоусобную войну. Старик исчезает, а Саёгё: слагает песню:
Ёсия кими
Мукаси-но тама-но
Юкатотэ мо
Какараму ато-ва
Нани-ни кавасэму
Пусть восседал
В старину ты
На яшмовом троне,
После смерти своей
Кем ты станешь теперь?
(Пер. В.Онищенко)
И из могилы является призрак государя с ответной песней:
Хама тидори
Ато-ва мияко-ни
Каёэдомо
Ми-ва мацуяма-ни
Нэ-о номи дзо наку
На взморье
Следы куликов
К столице ведут и назад,
Но сами они
Печально кричат в Мацуяма.
(Пер. В.Онищенко)
Призрак действительно сопровождают тэнгу, и государь изливает свой гнев по поводу изгнания и бесславной своей кончины и грозит, что его обидчикам это ещё дорого обойдётся. А тэнгу ему поддакивают.
У Уэда Акинари всё описано ещё гораздо страшнее, и вместо тэнгу являются куда более жуткие демоны.
2
Другой сюжет про Сайгё мы уже пересказывали в связи с его кабукинским изводом. В действе Но: «Эгути» (江口) дело происходит тоже осенью, при свете полной луны. Монах со спутниками в своём странствии добираются до места под названием Эгути (что значит «гавань») в земле Сэтцу, близ Нанива. В беседе с местным жителем он вспоминает, как в этих же местах паломничал когда-то Саёгё:. Погода была скверная, лил дождь; Сайгё: попросил пристанища в одном из домов, невзирая на то, что этот квартал пользовался сомнительной славой из-за заведений с весёлыми девицами. Хозяин отказал ему, Сайгё: сложил и прочёл стихи:
世の中を厭ふまでこそ難からめ仮の宿をも惜む君かな
Ё-но нака-о
Итоу мадэ косо
Катакарамэ
Кари-но ядо-о мо
Осиму кими кана
«Я знаю,
Отказаться трудно
От суеты мирской,
Но всё же не напрасно ль
Так дорожить сим временным приютом?»
(Пер. Т.Соколовой)
Услышав, как монах читает стихи, к нему подходит женщина и говорит: «Мне до сих пор обидно слышать, как повторяют эти строки о том, что я, мол, жалею временного приюта! Вовсе мне он не был дорог! И вот - ты тоже стихи того странника приводишь, а мой ответ ему опускаешь. А я ведь ему откликнулась:
世を厭ふ人とし聞けば仮の宿に心とむなと思ふばかりぞ
Ё-о итоу
Хито-то си кикэба
Кари-но ядо-ни
Кокоро тому-на то
Омоу бакари дзо
Я слышала - мирская суета
Чужда тебе,
Так избегай соблазна
Оставить сердце здесь,
Во временном приюте.»
(Пер. её же)
«И разве я была не права? - продолжает женщина. - Я же сама за него беспокоилась, и вот - его упрёк помнят, а моё наставление забыли. А ведь весь этот мир для нас - всего лишь временный приют…»
Тут-то монах и узнаёт в незнакомке ту самую весёлую девицу из Эгути, которая ответила Сайгё: отповедью - точнее, конечно, её призрак. Женщина подтверждает его подозрения и исчезает, монах молится за её спасение.
И вот на озарённой луною глади залива появляется лодка с тремя красавицами, поющими грустную песню о недолговечности всех радостей этого мира. Одна из них - недавняя собеседница монаха, и когда он дивится: «Но та девушка из Эгути ведь давно умерла!», - из лодки отвечают: «И луна умирает и появляется вновь, а она всё та же; вот и мы перед тобою - всё те же, что во времена Сайгё:». И девушка поёт новую песнь - о круговороте перерождений, о том, что жизнь есть страдание, о том, что даже в недолгие счастливые часы не стоит привязываться к миру. Монах почтительно внемлет - и вот уже перед ним не лодка, а белый слон, а на слоне восседает не призрак весёлой девицы, а сам бодхисаттва Фугэн (он же Самантабхадра), «Всеобъемлющая Премудрость», помощник для всех, кто изучает Лотосовую сутру.
3
Ещё два действа посвящены Сайгё: и его отношениям с духами деревьев, о которых он слагал стихи.
В действе «Сайгё: и вишня» (西行桜 , «Сайгё: дзакура») близ горной хижины Сайгё: роскошным цветом расцвела старая вишня, и полюбоваться на неё повалили любители прекрасного, не давая отшельнику покоя. (Сайгё: тут - «странник»-ваки, а досаждающие ему посетители - «товарищи странника», ваки-цурэ, в количестве аж четырёх штук; на тесной сцене Но: это уже немалая толпа!). Раздражённый Сайгё: слагает песню:
Хана ми-ни то мурэцуцу хито-но куру номи дзо
Атара сакура-но тога ни-ва арикэру
«Валят толпой любоваться цветами - всё ходят и ходят!
Вишня виною тому - что же поделаешь тут?»
Обиженный дух вишни является ему во сне в обличье старца и оправдывается, объясняя, что виноваты не цветы, а человеческое сердце, неизменно неравнодушное к красоте. И в подтверждение своих слов поёт о том, как любуются прекрасными вишнями в Столице - ещё большими толпами, чем тут, в горах.
Как обычно в действах про древесных духов, он напоминает речение о том, что даже травы и деревья способны достичь просветления и стать буддами, и танцует по этому поводу радостный танец. Сайгё: просыпается умиротворённый и умудрённый (в конце концов, не так уж страшна оказалась шумная толпа, раз заснуть ему всё-таки удалось, да ещё дивный сон увидеть!)
Другое действо называется «Югё: и ива» (遊行柳, «Югё: янаги»). Странствующий монах Югё: в своём паломничестве хочет повторить путь, по которому прошёл когда-то с проповедью Иппэн. Близ заставы Сиракава на перекрёстке он колеблется, по какой дороге двинуться дальше. К счастью, он встречает старика, который объясняет: вот этой новой дороги раньше вообще не было, её недавно проложили, а раньше тут шёл только одна тропа, вдоль берега ручья - она-то и нужна Югё:.
Старик показывает монаху растущую на кургане иву, древнюю и высохшую. По его словам, это - та самая ива, в густой тени которой некогда отдыхал поэт Сайгё: и сложил песню:
道のべに清水流るる柳かげしばしとてこそ立ちどまりつれ
Митинобэ-ни симидзу нагаруру янаги кагэ
Сибаси-тотэ косо татидомари цурэ
Чистый ручей придорожная ива собой осенила
Здесь и надумалось мне встать на недолгий привал.
Старик исчезает, попросив помолиться о дереве - ведь травы и деревья тоже могут стать буддами! Монах грустит о недолговечности всего в этом мире - вот и ива, зелёная и тенистая во времена Сайгё:, нане состарилась и высохла! Он славит будду Амиду, засыпает под старой ивой - а во сне ему является её дух в женском обличье, благодарит за молитвы, открывшие ему путь к просветлению силою Амиды, а потом вспоминает Сайгё, а заодно рассказывает (и показывает в танцах) истории про другие прославленные в поэзии ивы - и из китайских стихов, и из японских песен, и из «Повести о Гэндзи», и так далее. Здесь строки Сайгё: - только ключ к обширнейшей теме стихов про деревья. Югё: просыпается очень довольный и с полной головою стихов и продолжает своё паломничество по указанной ему старой тропе.