В серебряном цеху Японии. Ч.1
Originally posted by luxury_art at В серебряном цеху Японии. Ч.1
Из журнала "Вокруг света"
№3 (2786) | Март 2006
Рубрика «Большое путешествие»
http://www.vokrugsveta.ru/vs/article/2555/
Гинза - это, собственно, не улица. Того, что под улицами подразумевают европейцы, в Японии нет. Города рассекаются «дори» - дорогами, которые ведут в другие города. Любой адрес состоит из названия части населенного пункта - «ку», района - «чо», части района - «чоме», номера квартала и номера дома. Гинза - один из многих десятков чо в Токио. Но он отличается от прочих потому, что когда-то японцы его «назначили» местом встречи Страны восходящего солнца с 3ападом. После великого пожара 1872 года было решено, что именно здесь, в двух шагах от только что выстроенной первой в стране железнодорожной станции Симбаси, вставшая на путь модернизации Япония покажет себя миру. Тогда-то и начали японцы на «чистом листе» бывшего района Серебряный цех, как переводится слово «Гинза», «писать» свой роман о Любви ненависти Востока и 3апада. «3апад есть 3апад, Восток есть Восток, и вместе им не сойтись», но Гинза - это как раз тот случай, когда они сошлись и, похоже, навсегда.
«Гинза - это узел, нарост, точка пересечения орбит». Неизвестно, какое именно из значений слова node имел в виду мой спутник - ботаническое, астрономическое или медицинское, - ведь разговор шел на английском. А также - на языке изображений: карандаш архитектора Кайокацу Араи уверенно бегал по салфетке с логотипом авиакомпании JAL. В считанные секунды передо мной возник план японской столицы: такой ее видят летчики или даже космонавты сквозь иллюминаторы орбитальных станций. Салфетка переворачивается, и мгновенно в левом ее углу появляется уже одна только часть Токио под названием Чуо-ку, где находится Гинза. А в правом - она сама. У меня на секунду появилось ощущение, будто я оказался в «шпионском» центре, где без электроники, но с любым увеличением можно наблюдать любое место на Земле. «Вот из таких «узлов», а не из сетки улиц состоит Токио. «Узел», как жемчужная раковина, не только выращивает внутри себя нужную инфраструктуру, но и накладывает общий отпечаток на всех, кто селится в нем, обыгрывает часть истории страны, имеет свою философию, в общем, то, что называется «своим лицом»... Да что там Токио. Вся Япония состоит из таких «лиц», вся эта без пустот и «пробелов» громадная каменная деревня на 138 миллионов человек.
Во время прорисовки плана «Боинг» как раз нес нас над гигантской территорией России, где редкими «соцветиями» разбросаны 143 миллиона. Внизу расстилался сплошной пугающий «пробел» в цивилизации, а точнее - непроглядный океан черноты с пылающими фантастическими факелами «острова» Сургут посредине, где можно идти месяцами и не встретить ни одной живой души.
Здесь же, на высоте 10 000 метров, я встретил человека, самого что ни на есть нужного. Пишущие люди вообще верят в удачу, но чтобы на пути в Японию, куда «Вокруг света» откомандировал меня изучать Гинзу, рядом оказался известный архитектор, профессор Киотского университета, много лет к тому же проживший на Западе и работавший с «отцом» современного зодчества американцем Фрэнком Гери, - это уже чудо. Араи возвращался домой из Уфы, где ныне проектирует сверхсовременный комплекс зданий для правительства Башкирии. 10 часов лета от Москвы до Токио - много даже для самой увлекательной лекции, но нам, честное слово, и их едва хватило, чтобы мысленно измерить Серебряный цех. Шаг за шагом.
Шаг I. Самурай
Гинза есть порождение огня, духа перемен и денег. «Нет, пожалуй, деньги поставим на первое место», - улыбается Араи. В 1612 году военный правитель Японии сёгун Токугава Иэясу перенес монетный двор в бывшую рыбацкую деревушку Иеддо, где в рекордные сроки отстроил новую столицу Японии. «Гин» по-японски «серебро», и именно единая для всей страны серебряная монета, которую приказал чеканить сёгун, дала имя району. (Первоначально так назывался всего один квартал на месте современного чоме Гинза-2, где сейчас воздвигнута памятная стела.) Токугава прекратил гражданскую войну, закрыл страну для иностранцев, запретил христианство, в которое меньше чем за сто предшествующих лет отцы-иезуиты обратили почти четверть японцев, и ввел железное сословное деление. Сама градостроительная структура Иеддо была символом сёгуната - вокруг Замка властителя в обширных поместьях на природе селились самураи, а около порта в лабиринте узких улочек - торговцы и ремесленники.
Район, зажатый между самурайской и торговой частями столицы, и стал границей между двумя мирами. С одной стороны, Монетный двор - правительственное учреждение, а править - дело самураев: любой из них, кстати, мог на месте зарубить простолюдина, если счел бы, что тот при нем нарушил закон или какое-либо моральное правило. С другой - Монетный двор «производил» деньги, а их, как и торговлю вообще, самураи не любили. Более того, на Гинзе осуществляли основную «валютную операцию» тогдашней Японии: выдавали желающим серебряные монеты за соответствующее количество бронзовых, а ремесло менялы и вовсе считалось презренным. Но два с половиной века мира, обеспеченного сёгунатом, ослабили власть меча и усилили власть денег. Серебряный цех все гуще обрастал лавками, харчевнями, театрами и домами гейш, где за звонкую монету и самурай, и горожанин могли получить, что пожелают. Даже когда в 1800 году администрация Монетного двора проворовалась и, казнив виновных, сёгун перенес его в другое место, Гинза не умерла.
Шаг II. Император
Гораздо страшнее гнева властей для района оказался очередной «цветок Иеддо» - пожар 1872 года. Три тысячи деревянных зданий с перегородками из рисовой бумаги - «сёдзи» превратились в пепел за пару часов. Погибло же всего три человека - японцы бдительны и приучены ждать беды. По одной из легенд, Гинзу подпалила дочь зеленщика, чтобы в суматохе сбежать от строгого отца к возлюбленному…
Как бы там ни было, старая, изначальная Гинза канула в вечность почти одновременно с сёгунатом, упраздненным монархом-«революционером» Мэйдзи. Очередному потомку богини Аматэрасу не захотелось, подобно его предкам в десятках колен, осуществлять лишь декоративные функции в самой древней на свете империи. В 1868 году он решился отправить на пенсию последнего военного правителя. Тот, проиграв решающую битву сторонникам императора, мирно скончался в своем поместье 45 лет спустя. А двор из традиционной резиденции в древнем Киото переехал в замок Иеддо, причем, учитывая, что изоляционистской политике пришел конец, столица была символически переименована в Токио, что означает «Восточные ворота». Запоздалая «погоня» за Западом началась.
Пока мы мысленно из эпохи Токугавы перемещались в эпоху Мэйдзи, самолет перенес нас из Европы в Азию - позади остался Урал.
«Утром император посмотрел в окно и увидел перед собой пепелище, - продолжал между тем Кайокацу Араи. - Это зрелище удивило его: в Японии пустырь и тогда, и сейчас - редкость, стройка начинается буквально на следующий день после пожара или землетрясения». Но что следовало строить на Гинзе? Граница между «мирами» лишилась смысла. Сословия Мэйдзи упразднил, в стране не стало ни самураев, ни торговцев - только подданные императора, главное дело которых - выполнять его волю, перенимать все «хитрости» Запада.
И тогда мэру Токио Мацуде пришла в голову гениальная идея. Неподалеку от Гинзы только что построили вокзал первой в стране железной дороги, связавшей столицу с Иокогамой. Что если превратить Серебряный цех в кусочек Запада? Императорский дворец, железнодорожная станция и квартал в европейском стиле: чем не триединый символ перемен! Из Англии спешно выписали модного архитектора Томаса Уотерса, который застроил 1 200 метров нынешней Чуодори двухэтажными кирпичными домами с колоннами и балконами, точно, как на известной лондонской Риджент-стрит.
Шаг III. Харакири
В единственном «открытом» по закону Токугавы порту Нагасаки при сёгунах был иностранный квартал вроде московской Немецкой слободы, где жили, соответственно, одни иностранцы. За первую же на Японских островах «европейскую улицу для японцев» государство заплатило сумасшедшие деньги - два миллиона иен. Получилось, как на «настоящем» Западе: тротуары, газовые фонари, бульвар, засаженный ровными рядами деревьев. Только вот почти никто не хотел там жить: коренные «иеддо-кко» («иеддцы»-токийцы) избегали преображенной Гинзы совершенно так же, как когда-то московские бояре, как черта, чурались Петербурга. Кроме того, хотя кирпичными были только фасады, а за ними «скрывались» привычные деревянные дома, люди боялись оказаться погребенными заживо при первом же подземном толчке. Или - задохнуться в каменном мешке душным летом. Но долг перед императором заставлял терпеть. Традиционная Япония героически пыталась жить в «потемкинской деревне» Мэйдзи. И лишь когда одна почтенная старушка, не выдержав смеси отвращения и страха, сделала себе харакири, из Гинзы начался настоящий исход ее немногочисленных обитателей. «Кавалерийская атака» на западную цивилизацию провалилась.
Шаг IV. Гейша
Пустые дома быстро разрушались, и только странствующие циркачи с дрессированными медведями иногда останавливались в них на ночлег. Гинзу «покидали» даже деревья: одна за другой гибли сосны и сакуры, дрогнули выносливые клены. Только плакучие ивы устояли, и это стало знаком свыше. Брошенную Гинзу и соседний район Симбаси освоил «ивовый мир». Так в Японии издревле называлось таинственное и притягательное царство гейш. Многие, наверное, знают, что эти дальневосточные «дамы полусвета» ничего общего не имеют с профессиональными проститутками. В представлении японца они - идеальные жены, чьим обществом за деньги может насладиться клиент. И секс здесь - дело десятое. Главное - общение, «гейшаасоби» («игра гейши»). Женщина, достигшая в нем мастерства, должна знать все премудрости чайной церемонии, уметь имитировать все возможные оттенки настроений, плести тонкое кружево беседы, танцевать, петь, играть на струнном инструменте сямисэене и обладать еще тысячей причудливых навыков.
И вот гейша, само воплощение японских традиций, спасла «японскую Европу». Над кирпичными фасадами, «грезящими Темзой», зажглись бумажные фонари чайных домов, и на них слетелись все, от простолюдинов до членов кабинета министров. Вслед за гейшами на Гинзу пришли и представители второго из древнейших ремесел - журналисты. Здесь обосновались редакции «Иомиури Симбун», «Хоси Симбун», других знаменитых газет и новостных агентств. Рядом с ивами выросли телеграфные столбы.
И, наконец, сюда вернулись большие деньги. Крупнейшие торговые дома бросились стремительно осваивать район, вдруг показавшийся перспективным. В 1894 году на перекрестке чоме «Гинза-4» основатель фирмы «Seiko» (это слово означает «успех»), некто Хаттори построил свой первый магазин, украшенный башней с часами, которая стала неофициальной «эмблемой» современной Гинзы, да и, пожалуй, всей изменившейся до неузнаваемости империи. Теперь Япония с верной стороны зашла на сближение с Западом, через «серебряные ворота» впустила в себя его материальный мир: стулья и кровати, шляпы и брюки, корсеты, туфли, вилки…
Шаг V. Икебана
«Но теперь-то всего этого нет. Ни один из домов уотерсовской Риджент-стрит не сохранился. Гинзу XXI века вы увидите своими глазами, не буду портить свежести впечатления. Удачи!» - закончил свою лекцию Араи. Завершился и наш перелет. Полюбовавшись панорамой Большого Токио - ожившим профессорским рисунком на салфетке, - мы приземлились в аэропорту Нарита. Первое впечатление - невероятная чистота. Я хорошо знаю Германию и Швейцарию, но ничего подобного не видел. В Японии, как я потом убедился, даже бомжи ходят в чистых белых носках. Второе потрясение - отсутствие границы между естественным и рукотворным, как будто ты попал внутрь гигантской икебаны. Горы на горизонте словно написаны Хокусаем, а плиты тротуара под ногами уложены так идеально, что могли возникнуть сами собой в один из дней Творения. Про сад, вписанный в урбанистический интерьер аэропорта, я даже не пытаюсь рассказать…
Час езды на автобусе - и начинается «научная фантастика» Токио. Умопомрачительной сложности автомобильные развязки, некоторые улицы в трех уровнях: вверху и внизу пешеходы, в середине - машины. Стекло, сталь, бетон, потрясающий дизайн, реклама и несметные толпы людей, которые терпеливо ждут зеленого света на перекрестках. А еще - хаос иероглифов на вывесках и указателях. Теперь я знаю, как чувствуют себя мои западные друзья в Москве, не понимая кириллицы. Наконец, я вижу первые латинские буквы, за которые хватаюсь как за спасательный круг, - Ginza.
Шаг VI. Кабуки
Первая встреча с нею - полное разочарование. Тот же Атлантик-сити или Кёльн... Обычная суета типового «торгово-развлекательно-информационного» проспекта. Не видно «фирменных» небоскребов и хай-тека, а только шпалеры стеклобетонных универсамов образца 60-70-х годов. Даже реклама какая-то казенно усредненная, доконал меня и «Макдоналдс», где Big Mac и Cheeseburger предлагаются даже без соответствующего им иероглифа. Куда я приехал?.. Но тут, слава Богу, людской поток вдруг выносит меня к зданию, словно сошедшему с гравюры художника Хиросиги. Мощные деревянные балки, черепичная «крылатая» крыша с завитками, бронзовый орнамент: я узнаю всемирно известный Театр Кабуки-за. Попасть внутрь не проблема - можно купить билет не на весь многочасовой спектакль, а всего на одно действие. Двигаясь в живой очереди к окошку кассы, зажав в руке тысячеиеновую купюру (чуть меньше десяти долларов), вспоминаю все, что знаю о Театре Кабуки.
Шаг назад. «Низкое» искусство
Кабуки - это японская народная драма, созданная городским плебсом в пику аристократическому театру самураев Но. Тут действующие лица - не боги и благородные господа («даймё»), а торговцы и гейши. Придумали Кабуки женщины, и первоначально все роли исполняли только они, но потом, под влиянием классической морали, театр стал полностью мужским. Гинзе Кабуки обязан тем, что здесь он получил статус «высокого искусства» и отсюда отправился завоевывать остальной мир. Во главе труппы Кабуки-за тогда стоял легендарный триумвират артистов, «данкику-са»: Дандзюро Девятый, Кикугоро Пятый и Садандзи Первый - они и «вселились» в неоренессансное здание с арками и пилястрами, одно из многих соответствовавших духу реформ Мэйдзи в Серебряном цеху. Однако спустя некоторое время, в 1925-м, архитектор Окада Синичиро возвел специальный «дом Кабуки» на манер замка эпохи средневековых феодальных войн. Кабукиза Синичиро стал своего рода манифестом новых отношений с Западом: не заимствовать все подряд с жаром неофита, как раньше, а придирчиво выбирать нужное. И, в свою очередь, предъявлять собственные достижения. Так на Гинзе начался обратный процесс: Европа стала открывать для себя Страну восходящего солнца.
Впрочем, изнутри театр до сей поры похож на обычный западный, только фотографии артистов в фойе украшены ветками сакуры. В партере больше тысячи мест, но и с верхнего яруса хорошо видна сложная сцена с вынесенными прямо «на зал» двумя узкими помостами. Костюмы и грим персонажей ослепительны, движения благодаря колодкам-сандалиям на ногах совершенно необычны, не говоря уже о музыке и неожиданных «появлениях» и «провалах» персонажей в люки на сцене. С непривычки не понимаешь ровно ничего, хотя в программке подробно, и по-английски в том числе, изложено содержание пьесы, а перевод диалогов обеспечивают наушники. Но, как говорят знатоки, за логикой действия не следят и сами японцы. Это - актерский театр, и сюда ходят исключительно на «звезд». Особый стиль исполнения той или иной роли в точности передается от отца к сыну, династии уходят корнями в XVII век, а имена их представителей звучат, как королевские… В общем, наушники я снял и просто погрузился в магию театрального действа. В голове, правда, все время вертелась мысль: если уж это изощренное, местами кажущееся манерным представление именовалось плебейским, то каков же в сравнении с ним Но?.. Это выяснилось все на той же Гинзе, где имеется и этот традиционный аристократический театр. В нем, оказывается, не только каждый жест символичен, но и смысл этого жеста меняется в зависимости от того, в какой точке сцены находится артист.
Шаг VII. Гайдзин
Глотнув экзотической Японии посредине «глобалистского» района, ныряю в него обратно, а точнее - в станцию метро «Хигаси-Гинза», то есть в «Восточную Гинзу», где у меня назначена встреча со знакомым фотографом, Джереми Саттон-Хиббертом. Этот молодой шотландец успел уже поработать на Украине и в Средней Азии, а теперь он «гайдзин», как зовут японцы всех приехавших к ним иностранцев. Джереми в Токио три года, он охотно вызвался помочь отыскать хорошую точку для съемки Серебряного цеха сверху. По его мнению, ничего нельзя найти лучше, чем бар Ассоциации иностранных журналистов на 25-м этаже обычного конторского здания по противоположную от Кабуки-за сторону чо, на границе с императорскими садами. Его высота - 56 м. Выше строить нельзя, а до 90-х годов «планка» была еще скромнее - 31 м. Городские власти боятся, что гигантские дома «убьют» домашнюю атмосферу. Это, однако, уже не мешает владельцам универсальной сети «Мацудзакая» пугать старожилов проектом 178-метрового небоскреба, который они хитро, в обход правил, собираются «не возводить заново, а наращивать» над уже существующим сооружением, что вроде бы не запрещено…
Узнав о том, что у меня пока «не складываются отношения» с Гинзой, деликатный Джереми повел меня не «по», а «под» ней. Пешеходный тоннель, соединяющий три станции метро, протянулся почти на два километра. Любители преемственности, японцы выложили его из красного кирпича - точно из такого был возведен первый «европейский» район.
Шаг назад. Землетрясение Канто
В 1923 году токийскую Риджент-стрит полностью смело с лица земли Великое землетрясение Канто. Все опасения тех, кто когда-то боялся жить в «ловушках гайдзинов», оправдались: каменные фасады рухнули, подмяв под себя деревянную «начинку». Было время завтрака, топились печи, и потому возник гигантский пожар. В Токио погибло более 140 000 человек. С тех пор в годовщину драматических событий, 1 сентября, японцы поступают в полном соответствии с национальным характером. Не объявляют траур, как сделал бы на их месте любой, а проводят общенародные учения пожарных…
Поднявшись на лифте, мы попадаем прямо в разноязычную суматоху клуба, и спутник, улыбаясь, говорит: «Если тебе и это не по вкусу, ты безнадежен». У моих ног - море огней. Уже стемнело, и ночная нарядная Гинза взывает к небу и покупателям такой симфонией рекламы, что даже месяц кажется задействованным в ней. И опять вспоминается один из рисунков профессора Араи: мне еще в самолете показалось, что он похож на лист из японской книги.
Вид сверху не оставляет сомнений: «иероглифы» кварталов обведены по периметру района линиями железной дороги и шоссе, поднятыми над Токио на сваях. Гинза - это текст о Японии, написанный в специальной, «облегченной» манере, чтоб любой гайдзин мог его прочесть. И в то же время - текст о Западе, доступный японцу. Здесь есть специальная слоговая азбука - катакана. Ее придумали, когда понадобилось иероглифами транскрибировать иностранные слова. Серебряный цех - это та же катакана.
Шаг VIII. Банзай
Джереми сдает меня с рук на руки друзьям-англичанам. Сам он торопится: завтра ему уходить в трехмесячное плавание на судне «Гринписа» вместе с подружкой, японской активисткой этого экологического движения. Экспедиция будет выслеживать китобойные флотилии, которые в Южных морях и Антарктике охотятся на кашалотов. Его друзья - библиотекарь ассоциации Джулиан Райалл и политический аналитик из Токийского университета Крейг Чилверс - тащат меня к стойке бара знакомиться с завсегдатаями. В Японии все «гайдзины» - братья, а журналисты и подавно. Я начинаю понимать, как член этого почтенного клуба корреспондент «Франкфуртер Цайтунг» Рихард Зорге, а по совместительству советский разведчик Рамзай, собирал информацию для своих корреспонденций в Центр. Узнав о моем редакционном задании, подгулявшая компания заваливает меня сведениями о Гинзе, а потом затевает игру. Разбившись на команды по национальностям, «гайдзины» начинают считать, сколько фирм и магазинов из их стран рекламируют огни Гинзы. Джулиан собирает ставки, Крейг выступает в роли арбитра. Поначалу вперед вырываются американцы, выкрикивая азартным хором: «Apple, American Express, Tiffany, Сoca Cola, Washington Shoes…», однако мой «личный консультант», мистер Райалл, шепотом советует ставить на французов - мол, «не прогадаешь». У галлов «пороху» действительно оказывается больше: «Yves Saint Laurent, Louis Vuitton, Dior, Hermes, Givenchy, Chanel, Printemps… » «Банзай! Ура!» Сами японцы - вне конкуренции: их компаний все равно больше. Но до ребяческих соревнований они не снисходят - пусть гайдзины тешат самолюбие. А Джулиан удовлетворенно подмигивает проигравшим: книжки, дескать, надо читать. Французская «эра» здесь началась еще в начале прошлого века. Хотя на государственном уровне японские политики ориентировались, скорее, на ведущие военные державы эпохи - Британию и Германию, их жены и дочери, проходя азбуку западной моды, интуитивно почувствовали особый лоск парижских товаров. Гинзу охватила галломания, ставшая вовсе повальной после землетрясения 1923 года и восстановления района в специфическом духе: «мога» (modern girls - «современные девочки») и «моба» (соответственно, «мальчики» - modern boys) просиживали теперь часами в абсолютно «монпарнасских» кафе. Знаменитейшим из них был Plantan, где всем заправлял популярный художник-импрессионист Со Мацуяма. Будто сошедшие с его картин кокетливые беретки и длинные сережки, которые и ныне в ходу в Японии, повсюду напоминали токийским модникам двадцатых и тридцатых: «Франция - наша путеводная звезда». Из тех же времен - неистребимое желание молодых японок обнажать свои кривоватые ножки, ранее скрытые кимоно и длинными платьями с турнюром...
Шаг IX. Гинбура
Утро следующего дня застает меня в обществе соотечественника. Мы гуляем по Гинзе с Александром Кайрисом, биофизиком, доктором наук, который придумал, как восстановить кислотно-щелочной баланс в организме космонавтов после полета и даже успел полечить «пациента с бровями» - Л.И. Брежнева. В СССР у ученого все складывалось хорошо, но в конце семидесятых он неожиданно женился на японке из древнего самурайского рода и уехал в Токио. Теперь Александр преподает в Токийском университете и успешно занимается предпринимательством, а внешне очень напоминает киноартиста Макса фон Зюдова.
«Выкинь из головы свои книжные представления о Гинзе, расслабься и займись гинбурой», - посоветовал бывалый гайдзин.
Фото Александра Лыскина
Из журнала "Вокруг света"
№3 (2786) | Март 2006
Рубрика «Большое путешествие»
http://www.vokrugsveta.ru/vs/article/2555/
Гинза - это, собственно, не улица. Того, что под улицами подразумевают европейцы, в Японии нет. Города рассекаются «дори» - дорогами, которые ведут в другие города. Любой адрес состоит из названия части населенного пункта - «ку», района - «чо», части района - «чоме», номера квартала и номера дома. Гинза - один из многих десятков чо в Токио. Но он отличается от прочих потому, что когда-то японцы его «назначили» местом встречи Страны восходящего солнца с 3ападом. После великого пожара 1872 года было решено, что именно здесь, в двух шагах от только что выстроенной первой в стране железнодорожной станции Симбаси, вставшая на путь модернизации Япония покажет себя миру. Тогда-то и начали японцы на «чистом листе» бывшего района Серебряный цех, как переводится слово «Гинза», «писать» свой роман о Любви ненависти Востока и 3апада. «3апад есть 3апад, Восток есть Восток, и вместе им не сойтись», но Гинза - это как раз тот случай, когда они сошлись и, похоже, навсегда.
«Гинза - это узел, нарост, точка пересечения орбит». Неизвестно, какое именно из значений слова node имел в виду мой спутник - ботаническое, астрономическое или медицинское, - ведь разговор шел на английском. А также - на языке изображений: карандаш архитектора Кайокацу Араи уверенно бегал по салфетке с логотипом авиакомпании JAL. В считанные секунды передо мной возник план японской столицы: такой ее видят летчики или даже космонавты сквозь иллюминаторы орбитальных станций. Салфетка переворачивается, и мгновенно в левом ее углу появляется уже одна только часть Токио под названием Чуо-ку, где находится Гинза. А в правом - она сама. У меня на секунду появилось ощущение, будто я оказался в «шпионском» центре, где без электроники, но с любым увеличением можно наблюдать любое место на Земле. «Вот из таких «узлов», а не из сетки улиц состоит Токио. «Узел», как жемчужная раковина, не только выращивает внутри себя нужную инфраструктуру, но и накладывает общий отпечаток на всех, кто селится в нем, обыгрывает часть истории страны, имеет свою философию, в общем, то, что называется «своим лицом»... Да что там Токио. Вся Япония состоит из таких «лиц», вся эта без пустот и «пробелов» громадная каменная деревня на 138 миллионов человек.
Во время прорисовки плана «Боинг» как раз нес нас над гигантской территорией России, где редкими «соцветиями» разбросаны 143 миллиона. Внизу расстилался сплошной пугающий «пробел» в цивилизации, а точнее - непроглядный океан черноты с пылающими фантастическими факелами «острова» Сургут посредине, где можно идти месяцами и не встретить ни одной живой души.
Здесь же, на высоте 10 000 метров, я встретил человека, самого что ни на есть нужного. Пишущие люди вообще верят в удачу, но чтобы на пути в Японию, куда «Вокруг света» откомандировал меня изучать Гинзу, рядом оказался известный архитектор, профессор Киотского университета, много лет к тому же проживший на Западе и работавший с «отцом» современного зодчества американцем Фрэнком Гери, - это уже чудо. Араи возвращался домой из Уфы, где ныне проектирует сверхсовременный комплекс зданий для правительства Башкирии. 10 часов лета от Москвы до Токио - много даже для самой увлекательной лекции, но нам, честное слово, и их едва хватило, чтобы мысленно измерить Серебряный цех. Шаг за шагом.
Шаг I. Самурай
Гинза есть порождение огня, духа перемен и денег. «Нет, пожалуй, деньги поставим на первое место», - улыбается Араи. В 1612 году военный правитель Японии сёгун Токугава Иэясу перенес монетный двор в бывшую рыбацкую деревушку Иеддо, где в рекордные сроки отстроил новую столицу Японии. «Гин» по-японски «серебро», и именно единая для всей страны серебряная монета, которую приказал чеканить сёгун, дала имя району. (Первоначально так назывался всего один квартал на месте современного чоме Гинза-2, где сейчас воздвигнута памятная стела.) Токугава прекратил гражданскую войну, закрыл страну для иностранцев, запретил христианство, в которое меньше чем за сто предшествующих лет отцы-иезуиты обратили почти четверть японцев, и ввел железное сословное деление. Сама градостроительная структура Иеддо была символом сёгуната - вокруг Замка властителя в обширных поместьях на природе селились самураи, а около порта в лабиринте узких улочек - торговцы и ремесленники.
Район, зажатый между самурайской и торговой частями столицы, и стал границей между двумя мирами. С одной стороны, Монетный двор - правительственное учреждение, а править - дело самураев: любой из них, кстати, мог на месте зарубить простолюдина, если счел бы, что тот при нем нарушил закон или какое-либо моральное правило. С другой - Монетный двор «производил» деньги, а их, как и торговлю вообще, самураи не любили. Более того, на Гинзе осуществляли основную «валютную операцию» тогдашней Японии: выдавали желающим серебряные монеты за соответствующее количество бронзовых, а ремесло менялы и вовсе считалось презренным. Но два с половиной века мира, обеспеченного сёгунатом, ослабили власть меча и усилили власть денег. Серебряный цех все гуще обрастал лавками, харчевнями, театрами и домами гейш, где за звонкую монету и самурай, и горожанин могли получить, что пожелают. Даже когда в 1800 году администрация Монетного двора проворовалась и, казнив виновных, сёгун перенес его в другое место, Гинза не умерла.
Шаг II. Император
Гораздо страшнее гнева властей для района оказался очередной «цветок Иеддо» - пожар 1872 года. Три тысячи деревянных зданий с перегородками из рисовой бумаги - «сёдзи» превратились в пепел за пару часов. Погибло же всего три человека - японцы бдительны и приучены ждать беды. По одной из легенд, Гинзу подпалила дочь зеленщика, чтобы в суматохе сбежать от строгого отца к возлюбленному…
Как бы там ни было, старая, изначальная Гинза канула в вечность почти одновременно с сёгунатом, упраздненным монархом-«революционером» Мэйдзи. Очередному потомку богини Аматэрасу не захотелось, подобно его предкам в десятках колен, осуществлять лишь декоративные функции в самой древней на свете империи. В 1868 году он решился отправить на пенсию последнего военного правителя. Тот, проиграв решающую битву сторонникам императора, мирно скончался в своем поместье 45 лет спустя. А двор из традиционной резиденции в древнем Киото переехал в замок Иеддо, причем, учитывая, что изоляционистской политике пришел конец, столица была символически переименована в Токио, что означает «Восточные ворота». Запоздалая «погоня» за Западом началась.
Пока мы мысленно из эпохи Токугавы перемещались в эпоху Мэйдзи, самолет перенес нас из Европы в Азию - позади остался Урал.
«Утром император посмотрел в окно и увидел перед собой пепелище, - продолжал между тем Кайокацу Араи. - Это зрелище удивило его: в Японии пустырь и тогда, и сейчас - редкость, стройка начинается буквально на следующий день после пожара или землетрясения». Но что следовало строить на Гинзе? Граница между «мирами» лишилась смысла. Сословия Мэйдзи упразднил, в стране не стало ни самураев, ни торговцев - только подданные императора, главное дело которых - выполнять его волю, перенимать все «хитрости» Запада.
И тогда мэру Токио Мацуде пришла в голову гениальная идея. Неподалеку от Гинзы только что построили вокзал первой в стране железной дороги, связавшей столицу с Иокогамой. Что если превратить Серебряный цех в кусочек Запада? Императорский дворец, железнодорожная станция и квартал в европейском стиле: чем не триединый символ перемен! Из Англии спешно выписали модного архитектора Томаса Уотерса, который застроил 1 200 метров нынешней Чуодори двухэтажными кирпичными домами с колоннами и балконами, точно, как на известной лондонской Риджент-стрит.
Шаг III. Харакири
В единственном «открытом» по закону Токугавы порту Нагасаки при сёгунах был иностранный квартал вроде московской Немецкой слободы, где жили, соответственно, одни иностранцы. За первую же на Японских островах «европейскую улицу для японцев» государство заплатило сумасшедшие деньги - два миллиона иен. Получилось, как на «настоящем» Западе: тротуары, газовые фонари, бульвар, засаженный ровными рядами деревьев. Только вот почти никто не хотел там жить: коренные «иеддо-кко» («иеддцы»-токийцы) избегали преображенной Гинзы совершенно так же, как когда-то московские бояре, как черта, чурались Петербурга. Кроме того, хотя кирпичными были только фасады, а за ними «скрывались» привычные деревянные дома, люди боялись оказаться погребенными заживо при первом же подземном толчке. Или - задохнуться в каменном мешке душным летом. Но долг перед императором заставлял терпеть. Традиционная Япония героически пыталась жить в «потемкинской деревне» Мэйдзи. И лишь когда одна почтенная старушка, не выдержав смеси отвращения и страха, сделала себе харакири, из Гинзы начался настоящий исход ее немногочисленных обитателей. «Кавалерийская атака» на западную цивилизацию провалилась.
Шаг IV. Гейша
Пустые дома быстро разрушались, и только странствующие циркачи с дрессированными медведями иногда останавливались в них на ночлег. Гинзу «покидали» даже деревья: одна за другой гибли сосны и сакуры, дрогнули выносливые клены. Только плакучие ивы устояли, и это стало знаком свыше. Брошенную Гинзу и соседний район Симбаси освоил «ивовый мир». Так в Японии издревле называлось таинственное и притягательное царство гейш. Многие, наверное, знают, что эти дальневосточные «дамы полусвета» ничего общего не имеют с профессиональными проститутками. В представлении японца они - идеальные жены, чьим обществом за деньги может насладиться клиент. И секс здесь - дело десятое. Главное - общение, «гейшаасоби» («игра гейши»). Женщина, достигшая в нем мастерства, должна знать все премудрости чайной церемонии, уметь имитировать все возможные оттенки настроений, плести тонкое кружево беседы, танцевать, петь, играть на струнном инструменте сямисэене и обладать еще тысячей причудливых навыков.
И вот гейша, само воплощение японских традиций, спасла «японскую Европу». Над кирпичными фасадами, «грезящими Темзой», зажглись бумажные фонари чайных домов, и на них слетелись все, от простолюдинов до членов кабинета министров. Вслед за гейшами на Гинзу пришли и представители второго из древнейших ремесел - журналисты. Здесь обосновались редакции «Иомиури Симбун», «Хоси Симбун», других знаменитых газет и новостных агентств. Рядом с ивами выросли телеграфные столбы.
И, наконец, сюда вернулись большие деньги. Крупнейшие торговые дома бросились стремительно осваивать район, вдруг показавшийся перспективным. В 1894 году на перекрестке чоме «Гинза-4» основатель фирмы «Seiko» (это слово означает «успех»), некто Хаттори построил свой первый магазин, украшенный башней с часами, которая стала неофициальной «эмблемой» современной Гинзы, да и, пожалуй, всей изменившейся до неузнаваемости империи. Теперь Япония с верной стороны зашла на сближение с Западом, через «серебряные ворота» впустила в себя его материальный мир: стулья и кровати, шляпы и брюки, корсеты, туфли, вилки…
Шаг V. Икебана
«Но теперь-то всего этого нет. Ни один из домов уотерсовской Риджент-стрит не сохранился. Гинзу XXI века вы увидите своими глазами, не буду портить свежести впечатления. Удачи!» - закончил свою лекцию Араи. Завершился и наш перелет. Полюбовавшись панорамой Большого Токио - ожившим профессорским рисунком на салфетке, - мы приземлились в аэропорту Нарита. Первое впечатление - невероятная чистота. Я хорошо знаю Германию и Швейцарию, но ничего подобного не видел. В Японии, как я потом убедился, даже бомжи ходят в чистых белых носках. Второе потрясение - отсутствие границы между естественным и рукотворным, как будто ты попал внутрь гигантской икебаны. Горы на горизонте словно написаны Хокусаем, а плиты тротуара под ногами уложены так идеально, что могли возникнуть сами собой в один из дней Творения. Про сад, вписанный в урбанистический интерьер аэропорта, я даже не пытаюсь рассказать…
Час езды на автобусе - и начинается «научная фантастика» Токио. Умопомрачительной сложности автомобильные развязки, некоторые улицы в трех уровнях: вверху и внизу пешеходы, в середине - машины. Стекло, сталь, бетон, потрясающий дизайн, реклама и несметные толпы людей, которые терпеливо ждут зеленого света на перекрестках. А еще - хаос иероглифов на вывесках и указателях. Теперь я знаю, как чувствуют себя мои западные друзья в Москве, не понимая кириллицы. Наконец, я вижу первые латинские буквы, за которые хватаюсь как за спасательный круг, - Ginza.
Шаг VI. Кабуки
Первая встреча с нею - полное разочарование. Тот же Атлантик-сити или Кёльн... Обычная суета типового «торгово-развлекательно-информационного» проспекта. Не видно «фирменных» небоскребов и хай-тека, а только шпалеры стеклобетонных универсамов образца 60-70-х годов. Даже реклама какая-то казенно усредненная, доконал меня и «Макдоналдс», где Big Mac и Cheeseburger предлагаются даже без соответствующего им иероглифа. Куда я приехал?.. Но тут, слава Богу, людской поток вдруг выносит меня к зданию, словно сошедшему с гравюры художника Хиросиги. Мощные деревянные балки, черепичная «крылатая» крыша с завитками, бронзовый орнамент: я узнаю всемирно известный Театр Кабуки-за. Попасть внутрь не проблема - можно купить билет не на весь многочасовой спектакль, а всего на одно действие. Двигаясь в живой очереди к окошку кассы, зажав в руке тысячеиеновую купюру (чуть меньше десяти долларов), вспоминаю все, что знаю о Театре Кабуки.
Шаг назад. «Низкое» искусство
Кабуки - это японская народная драма, созданная городским плебсом в пику аристократическому театру самураев Но. Тут действующие лица - не боги и благородные господа («даймё»), а торговцы и гейши. Придумали Кабуки женщины, и первоначально все роли исполняли только они, но потом, под влиянием классической морали, театр стал полностью мужским. Гинзе Кабуки обязан тем, что здесь он получил статус «высокого искусства» и отсюда отправился завоевывать остальной мир. Во главе труппы Кабуки-за тогда стоял легендарный триумвират артистов, «данкику-са»: Дандзюро Девятый, Кикугоро Пятый и Садандзи Первый - они и «вселились» в неоренессансное здание с арками и пилястрами, одно из многих соответствовавших духу реформ Мэйдзи в Серебряном цеху. Однако спустя некоторое время, в 1925-м, архитектор Окада Синичиро возвел специальный «дом Кабуки» на манер замка эпохи средневековых феодальных войн. Кабукиза Синичиро стал своего рода манифестом новых отношений с Западом: не заимствовать все подряд с жаром неофита, как раньше, а придирчиво выбирать нужное. И, в свою очередь, предъявлять собственные достижения. Так на Гинзе начался обратный процесс: Европа стала открывать для себя Страну восходящего солнца.
Впрочем, изнутри театр до сей поры похож на обычный западный, только фотографии артистов в фойе украшены ветками сакуры. В партере больше тысячи мест, но и с верхнего яруса хорошо видна сложная сцена с вынесенными прямо «на зал» двумя узкими помостами. Костюмы и грим персонажей ослепительны, движения благодаря колодкам-сандалиям на ногах совершенно необычны, не говоря уже о музыке и неожиданных «появлениях» и «провалах» персонажей в люки на сцене. С непривычки не понимаешь ровно ничего, хотя в программке подробно, и по-английски в том числе, изложено содержание пьесы, а перевод диалогов обеспечивают наушники. Но, как говорят знатоки, за логикой действия не следят и сами японцы. Это - актерский театр, и сюда ходят исключительно на «звезд». Особый стиль исполнения той или иной роли в точности передается от отца к сыну, династии уходят корнями в XVII век, а имена их представителей звучат, как королевские… В общем, наушники я снял и просто погрузился в магию театрального действа. В голове, правда, все время вертелась мысль: если уж это изощренное, местами кажущееся манерным представление именовалось плебейским, то каков же в сравнении с ним Но?.. Это выяснилось все на той же Гинзе, где имеется и этот традиционный аристократический театр. В нем, оказывается, не только каждый жест символичен, но и смысл этого жеста меняется в зависимости от того, в какой точке сцены находится артист.
Шаг VII. Гайдзин
Глотнув экзотической Японии посредине «глобалистского» района, ныряю в него обратно, а точнее - в станцию метро «Хигаси-Гинза», то есть в «Восточную Гинзу», где у меня назначена встреча со знакомым фотографом, Джереми Саттон-Хиббертом. Этот молодой шотландец успел уже поработать на Украине и в Средней Азии, а теперь он «гайдзин», как зовут японцы всех приехавших к ним иностранцев. Джереми в Токио три года, он охотно вызвался помочь отыскать хорошую точку для съемки Серебряного цеха сверху. По его мнению, ничего нельзя найти лучше, чем бар Ассоциации иностранных журналистов на 25-м этаже обычного конторского здания по противоположную от Кабуки-за сторону чо, на границе с императорскими садами. Его высота - 56 м. Выше строить нельзя, а до 90-х годов «планка» была еще скромнее - 31 м. Городские власти боятся, что гигантские дома «убьют» домашнюю атмосферу. Это, однако, уже не мешает владельцам универсальной сети «Мацудзакая» пугать старожилов проектом 178-метрового небоскреба, который они хитро, в обход правил, собираются «не возводить заново, а наращивать» над уже существующим сооружением, что вроде бы не запрещено…
Узнав о том, что у меня пока «не складываются отношения» с Гинзой, деликатный Джереми повел меня не «по», а «под» ней. Пешеходный тоннель, соединяющий три станции метро, протянулся почти на два километра. Любители преемственности, японцы выложили его из красного кирпича - точно из такого был возведен первый «европейский» район.
Шаг назад. Землетрясение Канто
В 1923 году токийскую Риджент-стрит полностью смело с лица земли Великое землетрясение Канто. Все опасения тех, кто когда-то боялся жить в «ловушках гайдзинов», оправдались: каменные фасады рухнули, подмяв под себя деревянную «начинку». Было время завтрака, топились печи, и потому возник гигантский пожар. В Токио погибло более 140 000 человек. С тех пор в годовщину драматических событий, 1 сентября, японцы поступают в полном соответствии с национальным характером. Не объявляют траур, как сделал бы на их месте любой, а проводят общенародные учения пожарных…
Поднявшись на лифте, мы попадаем прямо в разноязычную суматоху клуба, и спутник, улыбаясь, говорит: «Если тебе и это не по вкусу, ты безнадежен». У моих ног - море огней. Уже стемнело, и ночная нарядная Гинза взывает к небу и покупателям такой симфонией рекламы, что даже месяц кажется задействованным в ней. И опять вспоминается один из рисунков профессора Араи: мне еще в самолете показалось, что он похож на лист из японской книги.
Вид сверху не оставляет сомнений: «иероглифы» кварталов обведены по периметру района линиями железной дороги и шоссе, поднятыми над Токио на сваях. Гинза - это текст о Японии, написанный в специальной, «облегченной» манере, чтоб любой гайдзин мог его прочесть. И в то же время - текст о Западе, доступный японцу. Здесь есть специальная слоговая азбука - катакана. Ее придумали, когда понадобилось иероглифами транскрибировать иностранные слова. Серебряный цех - это та же катакана.
Шаг VIII. Банзай
Джереми сдает меня с рук на руки друзьям-англичанам. Сам он торопится: завтра ему уходить в трехмесячное плавание на судне «Гринписа» вместе с подружкой, японской активисткой этого экологического движения. Экспедиция будет выслеживать китобойные флотилии, которые в Южных морях и Антарктике охотятся на кашалотов. Его друзья - библиотекарь ассоциации Джулиан Райалл и политический аналитик из Токийского университета Крейг Чилверс - тащат меня к стойке бара знакомиться с завсегдатаями. В Японии все «гайдзины» - братья, а журналисты и подавно. Я начинаю понимать, как член этого почтенного клуба корреспондент «Франкфуртер Цайтунг» Рихард Зорге, а по совместительству советский разведчик Рамзай, собирал информацию для своих корреспонденций в Центр. Узнав о моем редакционном задании, подгулявшая компания заваливает меня сведениями о Гинзе, а потом затевает игру. Разбившись на команды по национальностям, «гайдзины» начинают считать, сколько фирм и магазинов из их стран рекламируют огни Гинзы. Джулиан собирает ставки, Крейг выступает в роли арбитра. Поначалу вперед вырываются американцы, выкрикивая азартным хором: «Apple, American Express, Tiffany, Сoca Cola, Washington Shoes…», однако мой «личный консультант», мистер Райалл, шепотом советует ставить на французов - мол, «не прогадаешь». У галлов «пороху» действительно оказывается больше: «Yves Saint Laurent, Louis Vuitton, Dior, Hermes, Givenchy, Chanel, Printemps… » «Банзай! Ура!» Сами японцы - вне конкуренции: их компаний все равно больше. Но до ребяческих соревнований они не снисходят - пусть гайдзины тешат самолюбие. А Джулиан удовлетворенно подмигивает проигравшим: книжки, дескать, надо читать. Французская «эра» здесь началась еще в начале прошлого века. Хотя на государственном уровне японские политики ориентировались, скорее, на ведущие военные державы эпохи - Британию и Германию, их жены и дочери, проходя азбуку западной моды, интуитивно почувствовали особый лоск парижских товаров. Гинзу охватила галломания, ставшая вовсе повальной после землетрясения 1923 года и восстановления района в специфическом духе: «мога» (modern girls - «современные девочки») и «моба» (соответственно, «мальчики» - modern boys) просиживали теперь часами в абсолютно «монпарнасских» кафе. Знаменитейшим из них был Plantan, где всем заправлял популярный художник-импрессионист Со Мацуяма. Будто сошедшие с его картин кокетливые беретки и длинные сережки, которые и ныне в ходу в Японии, повсюду напоминали токийским модникам двадцатых и тридцатых: «Франция - наша путеводная звезда». Из тех же времен - неистребимое желание молодых японок обнажать свои кривоватые ножки, ранее скрытые кимоно и длинными платьями с турнюром...
Шаг IX. Гинбура
Утро следующего дня застает меня в обществе соотечественника. Мы гуляем по Гинзе с Александром Кайрисом, биофизиком, доктором наук, который придумал, как восстановить кислотно-щелочной баланс в организме космонавтов после полета и даже успел полечить «пациента с бровями» - Л.И. Брежнева. В СССР у ученого все складывалось хорошо, но в конце семидесятых он неожиданно женился на японке из древнего самурайского рода и уехал в Токио. Теперь Александр преподает в Токийском университете и успешно занимается предпринимательством, а внешне очень напоминает киноартиста Макса фон Зюдова.
«Выкинь из головы свои книжные представления о Гинзе, расслабься и займись гинбурой», - посоветовал бывалый гайдзин.
Фото Александра Лыскина