О вещих снах и странных строках
Случайно всплыло совпадение, связанное с названием предыдущего мучительного поста. Фраза обнаружилась в недрах революционного поэтического сборника "Русская муза на баррикадах", изданного по следам поэтического осмысления событий осени 1993 их непосредственными участниками. Вот:
Лев КОТЮКОВ
4-е ОКТЯБРЯ 1993-ГО ГОДА
"Я не знаю, зачем и кому это нужно?.." А. Вертинский
Все безумнее сны.
Все темнее прозренья.
Остывают с закатом стволы батарей.
И не помнит Земля своего сотворенья,
И не знают погибшие смерти своей.
Но я знаю, зачем и кому это нужно!..
И от знания тайного жутко душе.
Меркнет солнце кровавое в каменных лужах,
И закат на последнем стоит этаже.
И со скоростью потустороннего света
Поглощает Россию последняя тьма.
Меркнет Солнце Земли.
Мне не надо ответа
В этом мире, до срока сошедшем с ума.
[и т.д.]
Сборник я, конечно, читал (и несколько ему подобных; в 2007м проводил собственное исследование кровавого октября, и обнаружил, что "сектансткой" литературы сохранилось неожиданно много, в том числе пугающе сильной). Но самой строки, стиха или автора, конечно, не помнил. Тогда меня зацепила неожиданно ясная строчка безумного в остальных своих проявлениях любимого поэта КПРФ Александра Харчикова:
Не забывайте этот дым
над белой крепостью восставших,
не растопчите крови павших,
разбрызганной по мостовым.
[и сразу трэш]
Как причудливо все-таки работает мозг, величайшая машина для выживания и предупреждения угроз, созданная эволюцией. Анализируя события, реагируя на зацепки и символы, он отчего-то не всегда может оформлять результат в понятные, вербализуемые мессиджи. Из произодимой мозгом попутной продукции лишь время от времени прорывается подспудное ожидание знакомой беды. У поэтов - в стихах, у политиков - в лозунгах, у "текстовиков" - в заголовках.
У меня прорыв, помимо сознательного процесса фиксации фактов, состоит еще и в возвращении начавших мне сниться позапрошлым летом повторяющихся снов, - с усилением военной составляющей в их сюжете. И у автора обнаруженного стиха - с первых же строк: "все безумнее сны, все темнее прозренья". Так ощущает себя человек, видящий надвигающееся недоброе, но не находящий возможности объяснить, предупредить, переубедить других.
Так себя чувствовала, должно быть, 67-летняя советская поэтесса Юлия Друнина, покончившая с собой перед лицом краха 1991. Интересно, что ей до этого снилось?
"Ухожу, нету сил. Лишь издали
(Всё ж крещёная!) помолюсь
За таких вот, как вы, - за избранных
Удержать над обрывом Русь.
Но боюсь, что и вы бессильны.
Потому выбираю смерть.
Как летит под откос Россия,
Не могу, не хочу смотреть!"
---
Не думаю, впрочем, что мой заголовок действительно сохранился на подкорку при разборе рефлексии разгромленных красно-коричневых поэтов, пролежал там пять лет, в ожидании зашифрованных в стихах событийных паттернов во внешнем мире, и ко времени вылупился из подсознания на бумагу. Нет. Скорее, он заново сконструирован из того же Вертинского.
По единому выспренному канону, становящемуся вновь и вновь актуальным в определенные моменты российской истории.