writober
Райтобер, между тем, продолжается, просто его - единой записью - удобнее поднимать в дайри (тут я так и не нашла опции "сделать запись новой", если не хочешь ее прикрепить, но хочешь, чтобы она отображалась в лентах друзей). Trick-or-treat!
writober-3: плотоядный друг
Билли? Новенький уборщик? Держи метлу.
Старый наш, по слухам, вроде, пропал. Убили?
Ха! По мне - сбежал с авансом, проклятый плут.
Что, впервые в цирке? Да уж, не Пикадилли,
Но зато все просто: мусор, навоз, золу -
Подметаешь. Ведра, ящик - вон в том углу.
Приступай, и чтобы чисто тут на полу!
Осторожней с клеткой тигра (и крокодила),
Не курить и не орать - я пока не глу...
А, ну да. И не заглядывай в холодильник.
writober-4: ворчливый кровосос
летучая мышка летучую кошку
конечно, поймает - о чем говорить?
летучие блошки, летучие мошки
так странно щекочут тебя изнутри.
простите, простите, я так виновата!
там было написано "выпей меня".
и руки - как ветки, и ноги - как вата,
я меньше, я больше? никак не понять.
картинки без книжек, забытая проза,
фламинго в сугробах в смешном январе.
в Чудесной Стране слишком красные розы
и длинные зубы у здешних зверей.
теперь я - Алиса - летучая мышка?
теперь я ночами пугаю людей?
так странно: мне нравятся здешние крыши,
и "выпей меня" почему-то - везде...
я помню, что Лондон - столица Парижа,
а устрицы в вальсе так мило звенят.
я точно вернусь, я учую, увижу;
о Дина, о Дина, поймаешь меня?
writober-5: пробуждение божества
Из кошачьего слова, из рыбьего пуха, из прозрачной, как дым, стрекозиной слюды, - в сентябре просыпаются мелкие духи: там, в листве, где помягче, у самой воды. И шуруют в ветвях, и шуршат под ногами, и в шкафах шелестят, свитера распугав. Все прямые тропинки отныне кругами, но так просто идти, не плутая в кругах.
Из пентакля на камне, из слез однорога, из волшебного пламени, тонких костей, - в октябре просыпаются древние боги: там, вдали, в глубине, меж разрушенных стен. До рассвета мерцают фонарики-тыквы, у завесы миров истончается плоть. Сотрясается лес от тигриного рыка, ударяют по крышам мохнатым крылом.
Из случайной печали, из мысли о доме, из забытого сна, из несказанных фраз... В ноябре просыпается кто-то огромный. Больше гор - городов - в сотню, тысячу раз. И глядит, и глядит, с тем покоем и ленью, что доступны идущим кругами планет.
Так выходишь - и видишь: на камень ступеней неизбежно и медленно падает снег.
writober-6: девы из преисподней
Мэг и Мэри ходят парой: юбки, туфли, блеск загара, тушь, помада, дым сигарный, кофточки в обтяг. Забегаловка "У Янки", если вышел после пьянки, на обочине стоянки. Понял? Не дурак!
Мэг - своя, и Мэри - в доску. Пальцы странно пахнут воском. Привкус меда - словно роскошь в этой-то глуши... Кофта, кудри - будто крылья, ветровым стеклом раскрылись, ярко-желтой сыплет пылью. Визг далеких шин.
Да, бывает - кто исчезнет, здесь легко пропасть и трезвым, бармен, блин, не мать Тереза, пьяниц не сдержать.
(Снилось: видишь друга с улиц, вроде он, а пальцем ткнули, то не человек, а улей. И глаза жужжат.)
writober-7: рожки да ножки
на краю не спи, не надо: волк утащит, как козленка.
у стены не спи, не надо: за обоями - ловушка.
и не спи посередине: так ты меньше, уязвимей
для того, кто прыгнет сверху, с потолка или со шкафа.
спи, мой мальчик, под кроватью, здесь уютно и спокойно,
не найдет голодный хищник, не затянут дырки в стенах,
замотайся в одеяло, заложи подушкой уши...
я же лягу - на кровати. чтобы утром встать - тобою.
writober-8: мой ласковый и нежный зверь
вот алеет рябина, и дети спешат из школы, дома ждет их горячий обед и камин горящий. только в старом сиротском приюте - сквозняк и холод, скрип иссохших дверей, каждый зал - как огромный ящик. склизко-серая каша (как будто уже жевали), вечно-серая форма, и к серости все привыкли.
"через месяц сбежим, обещаю", - клянется Алекс.
"непременно сбежим", - отвечает чуть слышно Мики.
эту кучку детей называют "оборвыши", "шваль" и "мыши"; клички можно стерпеть, если помнишь, мечтаешь, веришь. но стемнеет - молчи, затихай и - ни мысли лишней: каждый вечер под окна приюта приходят звери. длинноногие звери с копытами и рогами, многоногие звери с шипами и острым жалом. проржавевшие когти скребут по прогнившей раме, по стеклу; не уснуть, даже спрятавшись в одеяло. звери кружат под домом, змеиные вьются спины. не заходят ни в дверь, ни в окно (но зайдут? однажды?). был бы мышью взаправду - то скрылся б в норе мышиной; мелкой мухой, жучком, самым крохотным и неважным... это лучше, чем думать "для них мы - добыча", честно. и, чем койками двери задвинув, сбиваться в угол. почему наш приют на опушке большого леса? почему из него, как стемнеет, уходят слуги? почему нету - старше двенадцати?.. все привыкли. мутно-серые дни, ждуще-черные пасти спален.
"помни, завтра сбежим," - собирает мешочек Мики.
"я все помню, сбежим", - сухари под матрасом Алекс.
чем закончится сказка осенняя этой ночью? о мышиный король, что ты скажешь про двух смутьянов? звери воют, хохочут и скалятся за спиною, жалкий свет фонаря пляшет, скачет, как будто пьяный. и бежишь, и бежишь, лес под ноги бросает корни, и вот-вот - на лодыжке, на горле ли - лязгнут зубы!
лес окончился, словно обрублен или оборван, хищный гон за спиной понемногу пошел на убыль. они вышли к железной дороге, а позже - в город, было утро, рассвет растекался по бледной коже.
(тут закончить бы этим мотивом, простым, бесспорным: мышеловки возможно сломать, и капканы - тоже.)
а приют? он исчез, ни следа, на опушке чисто, и крупнее зайчонка зверюги там не встречали. дети выросли в семьях, хоть разных, но очень близких, Мики пишет картины, истории пишет Алекс. право взрослых - не слушать полуночных страшных баек, с петухами ложиться, ворота - на все запоры...
звери смотрят из книг Александры, с рисунков Майка. звери смотрят и ждут: мышеловка сомкнется - скоро ль?
writober-3: плотоядный друг
Билли? Новенький уборщик? Держи метлу.
Старый наш, по слухам, вроде, пропал. Убили?
Ха! По мне - сбежал с авансом, проклятый плут.
Что, впервые в цирке? Да уж, не Пикадилли,
Но зато все просто: мусор, навоз, золу -
Подметаешь. Ведра, ящик - вон в том углу.
Приступай, и чтобы чисто тут на полу!
Осторожней с клеткой тигра (и крокодила),
Не курить и не орать - я пока не глу...
А, ну да. И не заглядывай в холодильник.
writober-4: ворчливый кровосос
летучая мышка летучую кошку
конечно, поймает - о чем говорить?
летучие блошки, летучие мошки
так странно щекочут тебя изнутри.
простите, простите, я так виновата!
там было написано "выпей меня".
и руки - как ветки, и ноги - как вата,
я меньше, я больше? никак не понять.
картинки без книжек, забытая проза,
фламинго в сугробах в смешном январе.
в Чудесной Стране слишком красные розы
и длинные зубы у здешних зверей.
теперь я - Алиса - летучая мышка?
теперь я ночами пугаю людей?
так странно: мне нравятся здешние крыши,
и "выпей меня" почему-то - везде...
я помню, что Лондон - столица Парижа,
а устрицы в вальсе так мило звенят.
я точно вернусь, я учую, увижу;
о Дина, о Дина, поймаешь меня?
writober-5: пробуждение божества
Из кошачьего слова, из рыбьего пуха, из прозрачной, как дым, стрекозиной слюды, - в сентябре просыпаются мелкие духи: там, в листве, где помягче, у самой воды. И шуруют в ветвях, и шуршат под ногами, и в шкафах шелестят, свитера распугав. Все прямые тропинки отныне кругами, но так просто идти, не плутая в кругах.
Из пентакля на камне, из слез однорога, из волшебного пламени, тонких костей, - в октябре просыпаются древние боги: там, вдали, в глубине, меж разрушенных стен. До рассвета мерцают фонарики-тыквы, у завесы миров истончается плоть. Сотрясается лес от тигриного рыка, ударяют по крышам мохнатым крылом.
Из случайной печали, из мысли о доме, из забытого сна, из несказанных фраз... В ноябре просыпается кто-то огромный. Больше гор - городов - в сотню, тысячу раз. И глядит, и глядит, с тем покоем и ленью, что доступны идущим кругами планет.
Так выходишь - и видишь: на камень ступеней неизбежно и медленно падает снег.
writober-6: девы из преисподней
Мэг и Мэри ходят парой: юбки, туфли, блеск загара, тушь, помада, дым сигарный, кофточки в обтяг. Забегаловка "У Янки", если вышел после пьянки, на обочине стоянки. Понял? Не дурак!
Мэг - своя, и Мэри - в доску. Пальцы странно пахнут воском. Привкус меда - словно роскошь в этой-то глуши... Кофта, кудри - будто крылья, ветровым стеклом раскрылись, ярко-желтой сыплет пылью. Визг далеких шин.
Да, бывает - кто исчезнет, здесь легко пропасть и трезвым, бармен, блин, не мать Тереза, пьяниц не сдержать.
(Снилось: видишь друга с улиц, вроде он, а пальцем ткнули, то не человек, а улей. И глаза жужжат.)
writober-7: рожки да ножки
на краю не спи, не надо: волк утащит, как козленка.
у стены не спи, не надо: за обоями - ловушка.
и не спи посередине: так ты меньше, уязвимей
для того, кто прыгнет сверху, с потолка или со шкафа.
спи, мой мальчик, под кроватью, здесь уютно и спокойно,
не найдет голодный хищник, не затянут дырки в стенах,
замотайся в одеяло, заложи подушкой уши...
я же лягу - на кровати. чтобы утром встать - тобою.
writober-8: мой ласковый и нежный зверь
вот алеет рябина, и дети спешат из школы, дома ждет их горячий обед и камин горящий. только в старом сиротском приюте - сквозняк и холод, скрип иссохших дверей, каждый зал - как огромный ящик. склизко-серая каша (как будто уже жевали), вечно-серая форма, и к серости все привыкли.
"через месяц сбежим, обещаю", - клянется Алекс.
"непременно сбежим", - отвечает чуть слышно Мики.
эту кучку детей называют "оборвыши", "шваль" и "мыши"; клички можно стерпеть, если помнишь, мечтаешь, веришь. но стемнеет - молчи, затихай и - ни мысли лишней: каждый вечер под окна приюта приходят звери. длинноногие звери с копытами и рогами, многоногие звери с шипами и острым жалом. проржавевшие когти скребут по прогнившей раме, по стеклу; не уснуть, даже спрятавшись в одеяло. звери кружат под домом, змеиные вьются спины. не заходят ни в дверь, ни в окно (но зайдут? однажды?). был бы мышью взаправду - то скрылся б в норе мышиной; мелкой мухой, жучком, самым крохотным и неважным... это лучше, чем думать "для них мы - добыча", честно. и, чем койками двери задвинув, сбиваться в угол. почему наш приют на опушке большого леса? почему из него, как стемнеет, уходят слуги? почему нету - старше двенадцати?.. все привыкли. мутно-серые дни, ждуще-черные пасти спален.
"помни, завтра сбежим," - собирает мешочек Мики.
"я все помню, сбежим", - сухари под матрасом Алекс.
чем закончится сказка осенняя этой ночью? о мышиный король, что ты скажешь про двух смутьянов? звери воют, хохочут и скалятся за спиною, жалкий свет фонаря пляшет, скачет, как будто пьяный. и бежишь, и бежишь, лес под ноги бросает корни, и вот-вот - на лодыжке, на горле ли - лязгнут зубы!
лес окончился, словно обрублен или оборван, хищный гон за спиной понемногу пошел на убыль. они вышли к железной дороге, а позже - в город, было утро, рассвет растекался по бледной коже.
(тут закончить бы этим мотивом, простым, бесспорным: мышеловки возможно сломать, и капканы - тоже.)
а приют? он исчез, ни следа, на опушке чисто, и крупнее зайчонка зверюги там не встречали. дети выросли в семьях, хоть разных, но очень близких, Мики пишет картины, истории пишет Алекс. право взрослых - не слушать полуночных страшных баек, с петухами ложиться, ворота - на все запоры...
звери смотрят из книг Александры, с рисунков Майка. звери смотрят и ждут: мышеловка сомкнется - скоро ль?