Ключевое различие человеческого и обезьяньего интеллекта
Дети в возрасте двух с половиной лет справляются с задачами «социального» характера гораздо лучше обезьян, хотя в решении «физических» задач шимпанзе и орангутаны нисколько не уступают им. Это подтверждает «гипотезу культурного интеллекта» (the cultural intelligence hypothesis), согласно которой выдающиеся интеллектуальные способности, отличающие человека от животных, развились в связи с общественным образом жизни и с требованиями сложной и гибкой социальной организации. По-видимому, умственные способности наших предков в ходе эволюции развивались неравномерно: сначала развились социально-ориентированные навыки, а остальные «подтянулись» позже.
Прогрессивное развитие мозга и умственных способностей у приматов неразрывно связано с общественным образом жизни, с необходимостью предвидеть поступки соплеменников, манипулировать ими, учиться у них, а также оптимально сочетать в своем поведении альтруизм с эгоизмом. Такова точка зрения большинства серьезных антропологов на сегодняшний день. Идея о том, что разум у приматов развился для эффективного поиска фруктов или, скажем, выковыривания пищи из труднодоступных мест («гипотеза экологического интеллекта»), сейчас имеет мало сторонников. Она не может объяснить, зачем приматам такой большой мозг, если другие животные (скажем, белки) отлично справляются с очень похожими задачами по добыче пропитания, а мозг у них при этом остается маленьким. Напротив, «гипотеза социального интеллекта» подтверждается многими фактами: например, выявлена положительная корреляция между размером мозга у приматов и размером социальной группы (приматы, в отличие от большинства стадных животных, знают всех своих соплеменников «в лицо» и с каждым имеют определенные взаимоотношения - совсем как у людей).
Почему же именно люди стали самыми умными из всех приматов? Согласно одной из наиболее правдоподобных гипотез, дело тут в том, что люди - животные не просто социальные, а «ультрасоциальные». Только люди способны формировать принципиально разные по своей структуре коллективы, различающиеся своими традициями, нормами поведения, способами добычи пропитания, системой внутригрупповых отношений, устройством семьи и т. д. Как бы сложно ни были устроены коллективы обезьян, такой гибкости у них нет и в помине: для каждого вида обычно характерен лишь один способ социальной организации, а культурные различия между группами хотя и встречаются, но не идут ни в какое сравнение с тем, что наблюдается у Homo sapiens.
Чтобы эффективно функционировать в сложном и переменчивом социально-культурном окружении, у людей должны были с некоторых пор развиться интеллектуальные способности совершенно определенного плана. Речь идет о способностях к эффективной коммуникации, обучению, а главное - к пониманию не только поступков, но и мыслей и желаний своих соплеменников (такое понимание называют «теорией разума» - «theory of mind»). Очевидно, что способности такого рода должны проявляться уже в раннем детстве, в период активного обучения и социальной адаптации, иначе большой пользы от них не будет.
Вопрос, однако, в том, каким образом появились у людей эти способности. На этот счет предложены две альтернативные гипотезы. Либо они возникли в результате равномерного развития интеллекта в целом («гипотеза общего интеллекта» - «general intelligence hypothesis»), либо это было специфическое, узконаправленное развитие именно социально-культурных способностей, а все прочие (например, способности к абстрактному логическому мышлению, выявлению причинно-следственных связей в физическом мире и т. п.) развились позже, как нечто дополнительное, вторичное («гипотеза культурного интеллекта» - «cultural intelligence hypothesis»).
Речь идет, таким образом, о магистральном направлении эволюции человеческого разума. Становились ли мы «вообще умнее» (больше коры - больше объем памяти - быстрее и эффективнее обучение - выше быстродействие «процессора»; а культурная эволюция по мере необходимости наполняла это «железо» всё более сложным «софтом»), или у нас совершенствовались в первую очередь строго определенные, социально-ориентированные умственные способности, а все остальные - постольку-поскольку.
«Гипотеза общего интеллекта» на первый взгляд кажется более правдоподобной, однако можно привести и доводы в пользу «гипотезы культурного интеллекта». Так, известно, что у многих животных специфические умственные способности действительно развиваются очень локально, как бы «на заказ», так что общий интеллектуальный уровень при этом не повышается или повышается не очень сильно (например, уникальные способности к ориентированию у перелетных птиц).
Антропологи из Германии, Испании и США опубликовали в последнем номере журнала Science результаты замечательного исследования, целью которого было «столкнуть лбами» две гипотезы и получить прямые доводы в пользу той или другой. Авторы рассудили, что если верна «гипотеза культурного интеллекта», то в индивидуальном развитии человека должен быть такой возраст, когда по «физическому» интеллекту мы еще не отличаемся от высших обезьян, а по «культурно-социальному» уже значительно их опережаем. Предположение это блестяще подтвердилось, и соответствующий возраст был найден.
В экспериментах приняли участие представители трех видов приматов: 106 шимпанзе (в возрасте от 3 лет до 21 года), 32 орангутана (3-10 лет) и 105 детишек в возрасте двух с половиной лет плюс-минус два месяца. Всем им был предложен большой набор тестов, куда входили задачи двух категорий: «физические» и «социальные». Число подопытных было достаточно велико, чтобы можно было сделать необходимые поправки на пол, возраст и индивидуальный темперамент (который оценивался при помощи дополнительных тестов).
При разработке тестов ученые исходили из следующих соображений. Способность ориентироваться в физическом мире у приматов развивалась преимущественно в контексте добывания пищи. Для этого приматам нужно решать задачи, связанные: 1) с пространством (чтобы находить пищу), 2) с количествами (чтобы выбирать лучшие из множества возможных источников пищи), 3) с причинами и следствиями (чтобы извлекать пищу из труднодоступных мест, в том числе с использованием орудий). Для адаптации в социальном мире приматы тоже решают задачи трех типов: 1) «коммуникационные» (чтобы влиять на поведение соплеменников), 2) связанные с обучением, 3) связанные с «теорией разума» (чтобы предвидеть чужие поступки).
В соответствии с этим, комплекс тестов, разработанный исследователями, состоял из шести тематических блоков. Подробное описание методики и видеоклипы находятся в открытом доступе в дополнительных материалах к статье. Каждая обезьяна и каждый ребенок проходили весь комплекс тестов; это занимало от 3 до 5 часов.
Дети и шимпанзе одинаково успешно справились с «физическими» задачами; орангутаны лишь немного им уступили. Орангутаны хуже справлялись с «пространственными» и «причинно-следственными» задачами, тогда как по «количественным» задачам все три вида показали одинаковые результаты. В некоторых тестах (например, связанных с использованием орудий) шимпанзе опередили детей.
В «социальной» сфере дети продемонстрировали полное превосходство над обоими видами обезьян. Шимпанзе и орангутаны показали одинаковые результаты. Любопытно, что по социальным тестам среди детей выявилось несколько «особо тупых», а среди обезьян - несколько «особо гениальных».
Степень вариабельности (разброс) результатов оказался у всех трех видов одинаковым; в социальной сфере он выше, чем в физической. Впрочем, этот результат авторы считают не очень надежным - здесь могли сказаться специфические особенности заданий, входивших в два тематических блока.
У всех трех видов оба пола показали одинаковую результативность в решении социальных задач. В решении физических задач у людей девочки оказались чуть-чуть способнее мальчиков, а у шимпанзе - наоборот.
Кроме того, дети в ходе тестирования вели себя в целом более робко и проявляли меньше интереса к новым объектам, чем обезьяны. У детей никакой корреляции между темпераментом и результативностью не обнаружилось, а среди обезьян более смелые лучше справлялись с физическими задачами.
Авторы заключают, что полученные результаты представляют собой весомое свидетельство в пользу «гипотезы культурного интеллекта», и с ними трудно не согласиться.
Конечно, это нельзя назвать абсолютно строгим доказательством. Можно допустить, что люди отличаются от обезьян не специфическими социально-ориентированными интеллектуальными способностями, а более общим умением разбираться в скрытых от непосредственного наблюдения причинах явлений, в том числе - в мотивации и смысле чужих поступков. Но и в этом случае весьма вероятно, что это умение развилось изначально именно для решения «социальных» задач, и уже потом было приспособлено для всего остального.
Авторы отмечают еще одно слабое место своего исследования. Все тесты проводились людьми, в том числе и тесты социального характера, в которых подопытные должны были правильно интерпретировать поведение экспериментатора. Стоит ли удивляться, что маленькие люди лучше справлялись с этим, чем представители других биологических видов? Авторы, однако, указывают, что некоторые из использованных ими «социальных» тестов ранее ставились в таких модификациях, что подопытные обезьяны должны были понимать смысл поступков своих сородичей, а не людей. И, насколько можно судить по опубликованным результатам, данный фактор не влияет на результативность - иными словами, если обезьяна не сделала правильных выводов из наблюдений за поведением человека, то не сделает их, и наблюдая за сородичем, совершающим те же действия.
На каком этапе эволюции наши предки приобрели новые, не свойственные обезьянам «социально-ориентированные» интеллектуальные способности? Авторы полагают, что это произошло уже после стадии архантропов (Homo erectus), живших 1-2 млн лет назад. У эректусов, по мнению авторов, этих способностей еще не было, потому что: 1) мозг у них рос очень быстро, скорее по «обезьяньему», чем по «человеческому» сценарию; 2) нет фактов, говорящих о существовании у архантропов значительных социально-культурных различий между группами.
Авторы намерены в дальнейшем применить свой комплекс тестов к 50 другим видам приматов. Это позволит с большой детальностью реконструировать последовательность развития различных интеллектуальных способностей у приматов в ходе их эволюции.
Источник: Esther Herrmann, Josep Call, María Victoria Hernàndez-Lloreda, Brian Hare, Michael Tomasello. Humans Have Evolved Specialized Skills of Social Cognition: The Cultural Intelligence Hypothesis, есть также полный текст // Science. 2007. V. 317. P. 360-366.
http://elementy.ru/news/430584
P.S. Тут самое интересное - подтверждение роли концептов ситуаций в происхождении языка (то есть умения выделять «типические действия в типических обстоятельствах, разрешающие соответствующую проблему», связывать их с сигналами ad hoc вроде жестикуляции, кряхтения и пыхтения, и воспроизводить в следующей типологически сходной ситуации точно по образцу).
И сразу было понятно, что это в первую очередь ситуации социального взаимодействия в обезьяньих сообществах, когда требует кому-то противостоять и кого-то поддерживать. Действительно, обезьяны умеют анализировать чужие поступки, отличая случайные действия от целенаправленных http://elementy.ru/news/430583
Всё вышеописанное особенно важно в условиях, когда как у павианов, макак, антропоидов (в отличие от мартышек и капуцинов) уже редуцирована система видоспецифических сигналов, «означивающих» соответствующие ситуации и «указывающих» нужные программы поведения всем потенциальным реципиентам сигнала.
Коммуникация у высших обезьян носит неспецифический характер: акустические сигналы неспецифичны, а ритуализированные демонстрации редуцированы. Пример неспецифической и вместе с тем успешной коммуникации - так называемый «пищевой крик» цейлонских макаков (Macaca sinica). Обнаружив новый вид пищи или богатый источник корма обезьяны издают характерный крик продолжительностью около 0,5 с (частота колеблется от 2,5 до 4,5 кГц). Эмоциональной основой крика служит общее возбуждение, своего рода эйфория, стимулированная находками новых источников или видов пищи. Доказательством неспецифичности сигнала служит тот факт, что индивидуальные различия в реактивности макак существенно влияют на интенсивность звуковой активности и на частотные характеристики самих звуков.
К тому же признаки сигнала не зависят от конкретных особенностей пищевых объектов, то есть пищевой сигнал макак лишён иконического смысла. Вполне неспецифический пищевой крик тем не менее служит эффективным и надёжным средством коммуникации. В адекватной ситуации крик зарегистрирован в 154 случаях из 169. Положительная реакция других особей на крик обнаружена в 135 случаях из 154; члены стада, услышавшие крик, сбегаются к нему с расстояния до 100 м (Dittus, 1984).
У высших обезьян особи приходится самой анализировать самостоятельно содержание проблемной ситуации, и формировать программы действий, разрешающие эти ситуации, без «опоры» в виде постоянной семантики видовых сигналов, вроде дифференцированной системы сигналов тревоги у верветок и других мартышковых.
А поскольку действие может быть (должно быть) социальным по преимуществу, особенно в условиях его связи с орудийной деятельностью - правильному изготовлению орудий и правильному использованию орудий по некоторому образцу необходимо учить, и даже шимпанзе учат! - то связывание концептов и решений, найденных индивидуально, со складывающейся системой знаков общего языка тут происходит само собой. См. «Концепты ситуаций и происхождение человеческого языка», http://wolf-kitses.livejournal.com/17339.html
У павианов, макак, даже верветок Cercopithecus aephiops индивид имеет чёткое представление о структуре группы, своей «позиции» в лестнице иерархии», допустимых воздействиях на партнёров, позволяющих укрепить свой собственный социальный статус, и о действиях партнёров, способных угрожать ему (Seyfarth, 1980, 1981).
Это своего рода концепты ситуаций и концепты решений - варианты действий по выходу из проблем, созданных активностью остальных членов группы. Обладая ими, индивиды в подобных сообществах в каждый данный момент могут сами оценивать социальную ситуацию и выбрать лучшее решение проблемы - план действий, реализация которых меняет ситуацию желаемым образом. Дальше особи могут совершенствовать «типичные планы действий» в типичных ситуациях, за счёт подражания и воспроизводства самых успешных планов для каждой ситуации, воспроизводящейся снова и снова. Совершенствование происходит благодаря заимствованию (через подражание, разные формы «индукции», механизм стимуляции подобного подобным) наиболее успешных опытов осуществления определённых схем реагирования в проблемных ситуациях определённого класса в соответствующем социуме.
Возможность такой типизации действий самого животного и его партнёра, способность распознавать некий общий тип действий в реакциях партнёра так же ясно, как осуществлять этот тип «самому» обеспечивается теми же концептами и их нейрологической базой - системами зеркальных нейронов.
Например, обыскивания и другие формы социальной поддержки в группе, также как реакции на коммуникативный сигнал, требуют свободы выбора. У самок бабуинов Papio anubis каждая самка в группе, приняв определённую позу, может «предложить» другой самке обыскать её. Партнёр может начать обыскивание или игнорировать «предложение» без каких-либо особых реакций «предлагающей» особи на отказ. Во всех случаях животное само решает, обыскивать ему партнёра или нет, и испытывает на себе возможные последствия собственного решения, позитивные и негативные.
Поскольку порядок обыскиваний точно соответствует порядку доминантных рангов в группе, очевидно что животное руководствуется этим, известным ему порядком в процессе принятия решений и каждым следующим обыскиванием укрепляет его. Большая часть обыскиваний направляется на особей близкого, но чуть более высокого ранга; если одна самка доминирует над другой, то она оттесняет товарку при обыскивании третьих особей (Seyfarth, 1977).
Очевидно, что в сообществах приматов и других высших позвоночных средства социальной поддержки обыскивания, регулирования межиндивидуальных дистанций и т.п. формы социального действия индивида, предполагающие свободу выбора его партнёров, замещают коммуникативные сигналы, свойственные более низшим позвоночным. В условиях развитой индивидуальности животных видовые сигналы утрачивают информативность, так как перечисленные формы социального действия индивида вполне аналогичны прежним сигналам по функции в социальных взаимодействиях. Те и другие детерминируют «зону ближайшего развития» линий социальных взаимодействий, разворачивающихся между особями в группировке и тем самым делают поведение участников более предсказуемым, устойчивым и направленным. Но коммуникативные сигналы, «принадлежащие» виду в целом, не допускают участие индивидуальности животного в выборе форм социального поведения на следующий период взаимодействия.
Действительно, коммуникативная роль видовых демонстраций у приматов и других высших млекопитающих оказывается сильно редуцированной. Пропорционально возрастает роль направленных действий особи в отношении партнёров. Они могут рассматриваться как ad hoc сигналы, а благодаря системе зеркальных нейронов и становятся таковыми. Вследствие работы зеркальных систем наиболее точные и успешные действия направленно «наращивают сигнальность», типизируются и стереотипизируются в процессе употребления (Черниговская, 2006, http://lrc-press.ru/table/chern3.pdf).
Ритуализованные демонстрации в таких условиях утрачивают свою обычную информативность, утрачивают и специфичность связи определённых сигналов с определёнными ситуациями. Анализ взаимодействий гамадрилов (Erytrocebus patas) показал, что основу для описания консервативной стороны социальной структуры группы даёт регулирование дистанций, груминг, обнюхивание рта партнёра и другие индивидуальные решения и действия. Напротив, ритуализованные демонстрации - потенциальные сигналы - значат на удивление мало: они не только встречаются менее чем в 13% от общего числа сближений, но и не позволяют предсказать исход сближения двух особей (Rowell, Olson, 1983).
Главным средством регуляции социальной структуры групп приматов (в меньшей степени других высших млекопитающих) вместо социальных сигналов служит социальное действие каждого отдельного индивида, заинтересованного в стабильности сложившейся структуры группы или, наоборот, в выгодных для себя изменениях этой структуры. Если видоспецифические социальные сигналы, с теми или иными вариациями, были общими для всех особей данного вида, то социальное действие каждого животного индивидуально.
Оно допускает обобщение и типизацию ровно настолько, могут быть общими «правила принятия решений» у особей, оказавшихся в определённой ситуации, или внутренние состояния у особей, разрешающих эту ситуацию определённым действием, или же сами действия, то есть от прагматической полезности «перенимания» и «переноса» таких действия всеми остальными членами группировки. Легко видеть, что в случае типизации основных решений и действий животного в определённой проблемной ситуации типизированное воспроизводство успешных действий другой особи в собственной активности животного оказывается полезным не только для него самого, но и для других членов общества, так как увеличивает их «понимание» ситуации, в которой оказывался партнёр, и предсказуемость действий, которые он скорее всего предпримет.
Как и социальная поддержка, социальное действие проявляется в форме регулирования межиндивидуальных дистанций - сближение, избегание, пребывание по соседству определённых особей друг с другом. Даже в отсутствие регулярных агонистических взаимодействий и, следовательно, хорошо выраженной иерархии, характер сближений особей имеет высокую предсказательную ценность при определении структуры группы (Rowell, Olson, 1983).
Источники
Dittus W. 1984. Toque macaque food calls: semantic communication concerning food distribution in the environment// Anim. Behav. Vol.32. №2. Р.470-477.
Rowell Е., Olson D., 1983. Alternative mechanisms of social organization in monkeys// Behaviour. Vol.86. №1-2. Р.31-54.
Seyfarth R., 1980. The distribution of grooming and related behaviours among adult female vervet monkeys// Anim. Behav. Vol.28. №3. Р.798-813.
Seyfarth R., 1981. Do monkey rank each other?// Behav and Brain Sci. Vol.4. №3. Р.447-448.