Акунин как зеркало постмодерна.
Больше чем историк
Вдоль книжной полки
Михаил Соломатин
Борис Акунин. История российского государства. От истоков до монгольского нашествия. М., АСТ, 2013, 396 с.
Историк всегда несколько больше, чем историк, в России - особенно. Обзорные курсы русской истории или ее отдельных периодов опираются на три традиции: собственно научную, литературную и политическую. Имена Ключевского, Грекова и Тихомирова, с одной стороны, Карамзина и Пушкина - с другой, Ленина, Троцкого, Сталина и Деникина - с третьей, показывают значимость этой триединой традиции для нашей страны. Поэтому решение историка, а вместе с тем писателя и политика Бориса Акунина написать новую "Историю российского государства" не может не интриговать.
Во вступлении Акунин пишет, что, в отличие от историков, создающих свои теории, не имеет соблазна выпятить удобные для него факты и замолчать либо подвергнуть сомнению все, что в его логику не вписывается (с.6). Вскоре он возвращается к этой мысли, поясняя, что у многих историков "возникает искушение прибавить рассказу о древних временах стройности и логичности, "дообъяснить" случившееся, причем гипотезам и догадкам придается вид установленного факта". Акунин отмечает, что сам он старался преодолеть такой соблазн (с.8). По словам автора, не лучше ситуация и с источниковедением: "Учебники часто приводят сомнительную датировку событий, да и сами события при ближайшем рассмотрении иногда оказываются пересказом мифов" (с.8).
После столь настойчивых намеков на ограниченность, а то и научную несостоятельность предшественников Акунина читатель вправе ожидать от новой "Истории российского государства" чего-то действительно нового по сравнению с сочинениями Карамзина, Соловьева, Костомарова, Иловайского, Платонова, Ключевского, а также многочисленными учебниками и обзорными работами советского времени.
Русославянский гамбит
Новая терминология всегда привносит в научное исследование дополнительную интригу: ведь если автор решился воспользоваться своим собственным инструментарием, значит он задумал в своей работе что-то такое, чего нельзя сделать обычными средствами. Лучшие историки, филологи и особенно философы создавали таким способом целые миры, которые невозможно увидеть иначе, чем с помощью "запатентованной" авторами аппаратуры. Так работали Пьер Бурдье со своим "габитусом", Бахтин с "хронотопом" и "карнавализацией", Пригожин с "диссипативными структурами", не говоря уже о марксистах и психоаналитиках. Разумеется, новые термины оказываются удачными столь же редко как новинки в дебюте шахматной партии. Поэтому ученые стараются не изобретать новую терминологию без крайней необходимости.
Акунин с первых ходов играет по-своему. На 20 странице он вводит странный термин "русославяне", который то ли объединяет русских со славянами, то ли указывает на их различие, употребляет его несколько раз и лишь на стр. 58 поясняет: "Притом что ни русских, ни тем более России пока не существовало - поэтому до поры до времени я буду пользоваться не очень складным термином "русославяне"". Удивительная логика! Советского Союза тогда тоже не существовало, может быть стоит "до поры до времени" называть население Древней Руси "советскими людьми"? Кому станет легче от таких пояснений?
Продолжение здесьhttp://www.russ.ru/pole/Bol-she-chem-istorik
Вдоль книжной полки
Михаил Соломатин
Борис Акунин. История российского государства. От истоков до монгольского нашествия. М., АСТ, 2013, 396 с.
Историк всегда несколько больше, чем историк, в России - особенно. Обзорные курсы русской истории или ее отдельных периодов опираются на три традиции: собственно научную, литературную и политическую. Имена Ключевского, Грекова и Тихомирова, с одной стороны, Карамзина и Пушкина - с другой, Ленина, Троцкого, Сталина и Деникина - с третьей, показывают значимость этой триединой традиции для нашей страны. Поэтому решение историка, а вместе с тем писателя и политика Бориса Акунина написать новую "Историю российского государства" не может не интриговать.
Во вступлении Акунин пишет, что, в отличие от историков, создающих свои теории, не имеет соблазна выпятить удобные для него факты и замолчать либо подвергнуть сомнению все, что в его логику не вписывается (с.6). Вскоре он возвращается к этой мысли, поясняя, что у многих историков "возникает искушение прибавить рассказу о древних временах стройности и логичности, "дообъяснить" случившееся, причем гипотезам и догадкам придается вид установленного факта". Акунин отмечает, что сам он старался преодолеть такой соблазн (с.8). По словам автора, не лучше ситуация и с источниковедением: "Учебники часто приводят сомнительную датировку событий, да и сами события при ближайшем рассмотрении иногда оказываются пересказом мифов" (с.8).
После столь настойчивых намеков на ограниченность, а то и научную несостоятельность предшественников Акунина читатель вправе ожидать от новой "Истории российского государства" чего-то действительно нового по сравнению с сочинениями Карамзина, Соловьева, Костомарова, Иловайского, Платонова, Ключевского, а также многочисленными учебниками и обзорными работами советского времени.
Русославянский гамбит
Новая терминология всегда привносит в научное исследование дополнительную интригу: ведь если автор решился воспользоваться своим собственным инструментарием, значит он задумал в своей работе что-то такое, чего нельзя сделать обычными средствами. Лучшие историки, филологи и особенно философы создавали таким способом целые миры, которые невозможно увидеть иначе, чем с помощью "запатентованной" авторами аппаратуры. Так работали Пьер Бурдье со своим "габитусом", Бахтин с "хронотопом" и "карнавализацией", Пригожин с "диссипативными структурами", не говоря уже о марксистах и психоаналитиках. Разумеется, новые термины оказываются удачными столь же редко как новинки в дебюте шахматной партии. Поэтому ученые стараются не изобретать новую терминологию без крайней необходимости.
Акунин с первых ходов играет по-своему. На 20 странице он вводит странный термин "русославяне", который то ли объединяет русских со славянами, то ли указывает на их различие, употребляет его несколько раз и лишь на стр. 58 поясняет: "Притом что ни русских, ни тем более России пока не существовало - поэтому до поры до времени я буду пользоваться не очень складным термином "русославяне"". Удивительная логика! Советского Союза тогда тоже не существовало, может быть стоит "до поры до времени" называть население Древней Руси "советскими людьми"? Кому станет легче от таких пояснений?
Продолжение здесьhttp://www.russ.ru/pole/Bol-she-chem-istorik