741. Сказка о режиссёре
Источник: https://alexander-pavl.livejournal.com/199621.html
https://alexander-pavl.livejournal.com/199979.html
Мы знаем режиссёра Александра Птушко, не так ли? Нам кажется, что мы его знаем. В детстве мы видели его фильмы. Или нам казалось, что мы их видим, потому что, вообще-то, картинка, воспринятая нами в детстве, не имела прямого отношения к тому, что нам показывал Путшко. На самом деле для восприятия фильмов этого режиссёра надо обладать весьма серьёзным культурным бэкграундом. Превосходящим культурный багаж даже весьма продвинутых советских интеллигентов.
Птушко был утончённым интеллектуалом, игравшим в постмодернизм ещё в те картонные времена, когда даже слова такого - постмодернизм - не было.
Каждый фильм Птушко, от авангардистских «Приключений Братишкина» до кэмповых «Руслана и Людмилы», заслуживает отдельной монографии.
… сегодня я хотел бы привлечь внимание к «Сказке о царе Салтане», поставленной в 1968 году. Почему именно этот фильм, а не, например, несравненно более достойный «Сампо»? Потому что именно «Салтана» я смотрел в детстве и уже тогда чувствовал, что меня водят за нос.
Мне было очевидно, что «это совсем не про это», но, по младости лет, я не понимал, в чём дело. Ладно, уже в подростковом возрасте я ухохатывался, глядя, как инфантильный царь Салтан с накрашенными глазами, нарумяненый, как школьница, вырвавшаяся из под опеки родителей, в свою первую брачную ночь играет в ладушки со своей супругой, имея в виду к исходу сентября получить сына-богатыря. Мне было понятно, что это откровенное издевательство над подчёркнутой асексуальностью советской культуры, кастрировавшей похабника Пушкина.
Сейчас, после недавнего просмотра, мне совершенно очевидна очень злая пародия на Сергея Эйзенштейна, как на конкретные фильмы, так и на «метод» великого авангардиста. Композиции кадра то и дело повторяют сценографию «Ивана Грозного» в сниженном варианте. Но ирония считывается только в том случае, если мы держим в уме оригинальные эпизоды фильма Эйзенштейна. Впрочем, пинки Птушко раздаёт и другим титанам сталинского кинематографа - от Пудовкина до Савченко. Патетические кадры классики патриотического кино скатываются к клоунаде, к маразматическому мемеканью.
Идиотический царь, по сути, воплощает высшую меру кретинизма своих подданных, в праздничном восторге разбивающих снежки об собственные буйные головы и дрыгающихся без всякого ритма в безумном хороводе. Этот кадр, кстати, тоже непрост. В сцене радостного беснования русско-народной толпы воспроизведены композиции весьма амбивалентного певца народной силушки, художника Филиппа Малявина. Как только мы опознаём образец, мы сразу же понимаем смысл диковатого эпизода и прилегающих к нему «объяснялочек» с псевдошекспировскими вестниками, врывающимися то в светлицы, то на кухню, то, попросту, в хоромы с сообщениями, которые, вообще-то, тавтологичны. Ну, а о том, что здесь же находится отсылка к оскорбительно плохому фильму 1959 года «Василий Суриков», об этом и упоминать не надо. Это самоочевидно.
Александр Птушко в своей киноверсии "Сказки о царе Салтане" от души веселился, разоблачая кунштюки великих режиссёров сталинской поры - ведь и он был вполне великом режиссёром, хоть и недооценённым советской кинокритикой, презиравшей жанровое кино. Однако основным объектом изощрённых издевательств Птушко служит...
...само Солнце Русской Поэзии, Наше Всё, известный всем «ай-да-пушкин-ай-да-сукин-сын», то есть форма бытования поэзии Пушкина в русской культуре. Из сложно выстроенной, очень литературной сказки Александра Сергеевича Пушкина вычленяется идиотизм содержания, причём между идиотизмом «Царя Салтана» и идиотизмом русской культуры в целом ставится знак равенства. Сюжетные натяжки, психологические несуразицы, логические сбои не просто заботливо сохранены, но выставлены напоказ, разыграны с нажимом. И при этом, Птушко демонстрирует нам, что, на самом деле, именно дискретность мышления, неумение связывать действие со следствие и нежелание доискиваться причин положения вещей, является фундаментальным свойством русской культуры. Картонность, декоративность, неубедительность происходящего на экране поданы именно как исходная «русскость».
Но, повторюсь, выпады Птушко направлены не против Пушкина, реального поэта, жившего в первой половине XIX века. Потоком сарказмов режиссёр обливает именно мифологизированную фигуру лучезарного «творца русского языка» из русско-советских хрестоматий. Чтобы в этом не было никаких сомнений, фильм открывается кадром книги, на обложке которой вытеснен рельеф мертвого А.С.Пушкина. Такие энциклопедического формата однотомники Русской Классики выпускались с 1948 по 1956 год массовыми тиражами и были знакомы практически каждому советскому человеку того времени.
У Пушкина в «Сказке» недосказанность, лукавые уклонения от объяснений замаскированны стремительным темпом действия, но у Птушко никакой недосказанности нет. Всё высказано в лоб, с посконной прямотой.
Александр Птушко - профессионал высочайшего уровня. В «Илье Муромце» он ставил самые грандиозные в истории мирового кино (до появления «Властелина Колец» Питера Джексона) массовые сражения. В «Золотом Ключике» с фантастическим перфекционизмом соединял в кадре живых людей и мультипликационные персонажи, так, что мы не можем отличить актёров от кукол и кукол от актёров. Но в «Сказке о царе Салтане» сцены сражений русских богатырей с африканскими духами, вооружёнными слоновыми костями (ироническая реплика в адрес "кровати слоновой кости", стоящей в спальне Салтана), сделаны подчёркнуто дилетантски, как нелепый балет - русские сперва убегают, поджигая собственные дома и посевы (намёк на сталинскую стратегию «выжженой земли»), а потом идут в атаку прогулочным шагом, неся копья подмышкой, как тросточки. О подвешенной на ниточках Белке, противным голосом поющей дурные песенки, и говорить нечего.
Особенно смешно смотреть, как князь Гвидон разгуливает на фоне задника, на котором намалёван его несуществующий город. Хотя не исключено, что таким образом Птушко намекает, что никакого города, в сущности, нет, это галлюциноз, наведённый Царевной Лебедь. Ведь в других, менее важных деталях, Птушко и его дизайнеры безупречно точны - так, баркас, на котором в финале пытаются бежать Опекун, Гонец, Сватья Баба Бабариха да Ткачиха с Поварихой, просмолён по всем правилам, а архитектура и одеяния населения Острова Князя Гвидона отсылают нас к Византии.
Вообще, интересно наблюдать, как Птушко выстраивает дистанцию между собой, рассказчиком, и подаваемым публике материалом. Одной из своеобразных шуточек режиссёра оказывается гэг с яблоком познания Добра и Зла (оно же отравленное яблоко Белоснежки). На таинственном острове Гвидона, лежащим за островом Буян, растёт диковинная яблоня со странными плодами, и никто, кроме Гвидона и его матери, на это дерево внимания не обращает, за чудо его не считает. Тем не менее, Гвидон (он действует по наущению своей матери) посылает отцу, царю Салтану, светящееся полупрозрачное яблоко с этой яблони. Надо ли добавлять, что ребячливый, не знающий различия между добром и злом, царь Салтан даже не думает откусить от этого плода?
В общем, Птушко даёт понять, что сам-то он отнюдь не такой идиот, как его целевая аудитория.
Итак, «Сказки о царе Салтане», один из канонических текстов русской культуры, текст, который известен буквально всем миллионам носителей русского языка, выворачивается памфлетом, замаскированным под апологетику русскости. В самом деле, это своего рода тест. Зритель, восхищённый эстетической бравурностью фильма, золотыми маковками церквей, мудрыми брадатыми боярами и русоволосыми девами в сарафанах, воспримет кино как восторженную песнь во славу Великой Руси, своего рода антитезу проклинаемых как раз в 1968 году «Страстей по Андрею» Андрея Тарковского и Андрона Кончаловского. Но зритель другого типа, склонный не только разглядывать сверкающую всеми красками обёртку, но и задумываться над содержанием, увидит убогость этого самого содержания.