В лесу раздавался топор дровосека, и щепки летели над нами и в нас, крутые соблазны двадцатого века вели на Голгофу, сулили Парнас, на выбор - в Артеке и братской Болгарии, где пели довольные всем пролетарии, на БАМе, на полюсе, на целине - нас ждали объятия в этой стране.
От края до края, от раза до раза все дальше заманивал в чащу бурьян - то венгры, то чехи, то овощебаза, то слет, то субботник, то Афганистан. Звала нас Петровка, вернее Дзержинская, откуда смотрела шинель исполинская на детский, заблудший в трех соснах мирок, во сне отбывающий потемский срок.
Взлетая, топор забывал о подлеске, но махом равнял на парадах ряды, визжала пила, и копились обрезки среди можжевельника и лебеды.... Нас ждали в Нью-Йорке и даже в Израиле, а мы то дожди, то безденежье хаяли, стонали деревья, шатались холмы, однако же с места не двинулись мы.
И вот мы одни - не поем и не строим, не славим ни старый, ни новый режим, да что там! - хотя б на Восток под конвоем не едем, на Запад тайком не бежим!.. Блажен головы приклонить не имеющий, на вечном распутьи жемчужины сеющий, отпущенный раб, что взирает во тьму с надеждой о доме, ненужном ему.
Забытые вырубки, колкая стружка... Вернутся ли дикие пчелы сюда? О чем, улетая, кричала кукушка? Сверчок на шестке не оставил следа. А мы - мы застыли в кругу ожидания, как бедному Гамлету милая Дания, мы снимся себе, и готова тропа явить нам сокровища и черепа.
В лесу раздавался топор дровосека,
и щепки летели над нами и в нас,
крутые соблазны двадцатого века
вели на Голгофу, сулили Парнас,
на выбор - в Артеке и братской Болгарии,
где пели довольные всем пролетарии,
на БАМе, на полюсе, на целине -
нас ждали объятия в этой стране.
От края до края, от раза до раза
все дальше заманивал в чащу бурьян -
то венгры, то чехи, то овощебаза,
то слет, то субботник, то Афганистан.
Звала нас Петровка, вернее Дзержинская,
откуда смотрела шинель исполинская
на детский, заблудший в трех соснах мирок,
во сне отбывающий потемский срок.
Взлетая, топор забывал о подлеске,
но махом равнял на парадах ряды,
визжала пила, и копились обрезки
среди можжевельника и лебеды....
Нас ждали в Нью-Йорке и даже в Израиле,
а мы то дожди, то безденежье хаяли,
стонали деревья, шатались холмы,
однако же с места не двинулись мы.
И вот мы одни - не поем и не строим,
не славим ни старый, ни новый режим,
да что там! - хотя б на Восток под конвоем
не едем, на Запад тайком не бежим!..
Блажен головы приклонить не имеющий,
на вечном распутьи жемчужины сеющий,
отпущенный раб, что взирает во тьму
с надеждой о доме, ненужном ему.
Забытые вырубки, колкая стружка...
Вернутся ли дикие пчелы сюда?
О чем, улетая, кричала кукушка?
Сверчок на шестке не оставил следа.
А мы - мы застыли в кругу ожидания,
как бедному Гамлету милая Дания,
мы снимся себе, и готова тропа
явить нам сокровища и черепа.
Reply
Reply
Leave a comment