Василий Григорьевич Перов
Был я на прошлой неделе в Третьяковке и там, по новому для себя, открыл Василия Перова. Сложно описать чувства, но я попробую.
Перов находится в 17 зале - только он и никого другого. Да и вряд ли там кто-то бы выжил рядом с ним. Потому что у Перова свои краски, свои цвета, своя подавляющая пространство атмосфера. Рядом с ним многое бы упало со стен. А что не упало - спорило бы, воевало и создавало не нужные волны.
Василий Перов никогда не писал для услады чьих бы то ни было глаз. Никогда не стремился прогнуться под салонные вкусы или заманчиво пахнущие деньги. Всё существо Перова бежало за его же собственными внутренними поисками, непременно сопровождающимися болью во всей её обнаженной не прекрытой художественности!
Должен оговориться. Далее я буду упоминать и показывать картины, которые видел сам. И, которые, убеждаю вас, вы не увидите даже до тех пор, пока не придете в Третьяковку. Ибо Видеть картинку - это (естественно) даже более, чем Видеть фотографию. Просто для интереса введите в гугле любую из знакомых вам картин и перейдите на поиск картинок - удивительно на сколько различны оттенки даже на первой странице поиска. Не говоря уже о том, что все поиски размера полотна художником сведены к размеру дюймов вашего монитора. А все мазки кисти убиты плоскостью ЖК.
В случае же Перова (может быть потому что свежи еще образы) все изображения, которые я нахожу - словно отфотошоплены. Действительно. У него мрачный, вязкий мазок ограниченной палитры создающий не только лица полные прошлого, но даже одежду, которая словно с рождения своего живёт старея на холсте.
Знаете, есть люди, которым мало жить. Т.е. вот где то там родиться, чтобы уютно умереть. Эти люди чувствуют в себе непрекращающийся порыв к изменению текущего положения вещей. Такое впечатление, что каждым своим новым творением они стремятся "Может быть теперь я смогу". "Нет, не смог. Но... кажется у меня есть идея. Теперь я точно смогу". И так каждый раз.
Василий Перов, только выйдя из под крыла сразу же обратился к вскрыванию всей херни общества, к обнажению боли. Причем он ни в начале пути, ни потом - никогда не был тупо прямолинеен или дешево скандален или беспричинно жесток. В его сатирических картинах мы видим не только обнажение того, на что хочется закрывать глаза, но и точнейшее выражение характеров и души, в том числе и русской - на столько, что смотря на неприглядные сцены отвертеться "не мы" никак не получается. В его драматических, источающих боль, полотнах - всегда есть много много нюансов. Всегда есть то, что можно заметить, всегда есть то, что кружит над текущим - поддерживая веру в иное... но вместе с тем, своим контрастом усиливающее боль от текущего!
А портреты! Портреты! Каждый заказывающий ему свой портрет - человек открытый, способный, оттолкнув сталкера, зайти в ту самую комнату Зоны. Иначе, как можно отдать себя Перову - зная, что он не слышит пожеланий и пишет характер в лице?
Но пойдем с начала. Василий Перов только заканчивает академию, пробует себя сразу в ряде жанров и пишет, в том числе картину "Сцена на могиле" (1859), которой, к слову, остался недоволен.
Но даже в ней - посмотрите! - сколько всего. Поверх этой боли пожилой женщины, прямо над ней, ребенок сосущий белую чистую грудь. И совершенно библейские женщины спорящие с давящим заупокойным пейзажем. Конечно, они дают жизнь - да, что там, мы видим жизнь в руках одной из них. Но бескомпромисная печаль старухи с её бесцельной рукой не отпускает.
С началом 1860-х Перов окунается в обличающий сатирический жанр. Однако это знаете не такая ржачная сатира в стиле Крокодила. Сатира Перова ужасает. В ней нет ничего смешного. А если где-то и выписано что-то хоть чуточку намекающее на улыбку зрителя - оно тут же будет упокоено под весом горькой не доброй правды.
Сейчас, когда в творениях современных художников и на хуй наткнуться немудрено, нас сложно удивить. Но эти полотна не только тогда шокировали народ - они и меня останавливали перед собою, вкапывали в землю и не отпускали. А потом я еще бегал за ней по залу и говорил, что меня тут Перов по голове ударил.
"Крестный ход" (1861) называется. Смешно? Мне нет. А представляете каково тогда было? Вы только всмотритесь в эти лица, в этот праздник, в эти наряды и пьяные рожи ползающих с крестами попов. И грязь и лужи - это ведь не спроста. Это не фотография, на которой как увидел так и снял (в общем случае). Это живое полотно на котором каждая деталь - создана рукою художника. Сейчас много в инете картинок с общей надписью "Угадай страну по фотографии". Так вот в этой каждый угадывал страну. И от того было только совестней больнее и нестерпимее. Настолько, что картина не долго провисела на выставке. Её не принимали, ругали, упрекали. Не знаю какая бы была у нее судьба, если бы не тут же купивший ее Третьяков.
Петров же на эти обвинения отвечает своей новой картиной "Чаепитие в Мытищах" (1862).
Возмущают вас чумазые попы? Так получите же попа чистого, довольного, сытого! Рассмотрите здесь фигуры, жесты. Сцена достойная старой лейки Брессона. Конечно, эта остужающая чай рожа сама по себе вполне способна вызвать усмешку. Но сколь долго она продержится, после того как взгляд дойдет до убитого живьем солдата? Боль, скрытая в его морщинах, стирает смех. И ребенок. Обратите внимание, на эту особенность Перова - он фигурой, одеждой, спиной (не показывая лица) даёт полное представление о чувствах, о подавленности и страданиях персонажа.
Многие из своих чувств в дальнейшем Перов будет выражать именно через детей. Усиливать, углублять, раздвигать границы восприятия.
В 1863-1864 годах жил в Париже на полученный грант. Писал сцены уличной жизни. Вернувшись в Москву стал гораздо более серьезен, драматичен. Не пытаясь более намёком на улыбку сгладить впечатления. Писал сильные глубокие жанровые сцены, в которых обращался к тому, что у нас называлось "униженные и оскорбленные" (без сарказма с моей стороны).
Вы, наверное, видели подборки фотографий про бомжей - когда лицо крупным планом и с таким сильным контрастом, что каждая морщинка видна и обязательный блеск в глядящих на тебя глазах. Такого много некоторое время назад появлялось - это был простой способ (якобы) рубануть правду-матку. Но сколько правды в самих авторах этих фотографий? Что стоит за приёмом? Признаюсь, хочется заклеймить, но сдержусь, ибо, не ведаю. Лишь упомяну, что у Перов болел. Схема получения подобных фотографий понятна и очевидна, остается только иметь либо смелость либо наглость для того, чтобы подойти к бомжу. Перов же, открывал свои способы и методы, которые рождались из его буквально стонущего сердца. Там, по середине 17-го зала Третьяковки, можно сесть и согнуться, закрывая уши, спасая их от криков всех тех изможденных, убитых, убиваемых людей в окружающих тебя полотнах.
Наверное, можно спросить "Зачем?". Здесь только каждый сам может ответить себе на этот вопрос. И не факт что сразу. У некоторых вопросов есть потрясающее качество - они остаются в памяти. Даже после того как наше наивное сознание сфабриковало свой ответ. Вопрос опускается в область подсознания, которое начинает искать ответ - в постоянном, не заметном для нас, режиме. Пока мы смеемся, кушаем, читаем интернет - оно ищет ищет ищет - во всём нашем прошлом, текущем и будущем опыте - оно ищет ответ на тот самый вопрос заданный со старой картины.
"Проводы покойника" (1865)
Одна из моих любимых. Концентрация трагедии выписанной в каждой точке полотна. Женщина, мальчик, девочка и гроб. Женщина за поводьями... значит в гробу муж. Что такое в крестьянской семье остаться без кормильца объяснять не надо. Убитая, совершенно убитая женщина - тот самый пример перовского портрета со спины. И без лица нам всё понятно. Её осанка, сжатость - больная покорность судьбе.
Здесь не видно, но лицо мальчика - я не знаю, он словно в припадке, когда смотришь на него вплотную. В этом отцовском тулупе ему теперь предстоит стать взрослым даже не научившись читать и тащить семью ломая спину, без не могу, без ни хочу, получая поджопники и подзатыльники от всех тех, кто будет согласен заплатить любую плату за любую работу.
Рядом какая то чистая... словно слеза, скорбь девочки по отцу. Может быть в ней сейчас что-то самое родное в своем проявлении к происходящему.
И лошадь тянущая (именно тянущая!) всю ношу. И небо непременно давящее!
Перов не был живописцем. Он никогда не писал пейзажей. Но для своих целей, для своих задач и замыслов он прочувствовал окружающее пространство в должной глубине. Его пейзажи всегда достаточно скупы, но каждый раз выражают собою чувство.
А теперь нюансы. Этот просвет впереди, который невозможно не заметить. Собака, которая никого не тащит, ни о чём не знает и просто брешет на любую ношу, на любую лошадь, на любого странника. Белый клочок ткани торчащий из гроба - лишь одним своим уголком дающий знать о покойнике, о теле, которое тоже здесь, на картине, в ящике. И, наконец, сильнейший, на мой взгляд момент, то о чем скромно молчит описание картины на любом уважающем себя сайте - срущая лошадь. Это гениально. И в первую очередь потому что это не сарказм, не юмор, не усмешка, не потеха, не сатира или карикатура - но лишь данность. Похороны, потеря отца, кормильца, человека в конце концов, разбитые судьбы, убитое детство - и не смотря на это срущая лошадь, которая срёт тогда, когда есть к этому позыв, не смотря ни на что. И это, по-моему, полный пиздец, вбивающий последний гвоздь.
Не давая расслабиться, в следующем же году (и висящая рядом на стене) "Тройка" (1866).
Пожалуй, самое большое по размеру полотно Перова и уж точно самое большое из его жанровых. И не даром. Когда из жестокой зимы картины на тебя выходят три измученных ребенка (не фигуры, не люди - а именно дети)... когда ты видишь крупно их лица (при том, что остальные жанровые работы Перова достаточно камерны - однако невероятно детальны), когда видишь всю жизнь... всю похищенную обстоятельствами, судьбою, кем угодно - но похищенную! жизнь - становится больно... По-человечески больно. Я представил тех детей, у которых нет игрушек, которые не вспоминают с благодарностью детство, которые не говорят, что раньше было хорошо! Они не хотят вернуться Туда и снова стать детьми! Только не это! Только не снова маленьким, убогим, готовым всё стерпеть ради хлеба ребенком...
И ведь это не художественный вымысел, не фантазия автора или меня. Для чего он писал свои полотна? Может быть эти три маленьких ребенка (которым в нормальной жизни родители даже чуть тяжелый ранец с учебниками не дадут нести, взяв его в свои руки) тащат из последних сил свою ношу, чтобы я лишний раз не отругал свою дочь? чтобы был сдержаннее к пинающему в самолете спинку моего кресла младенцу? чтобы смог улыбнуться выходящей из себя матери чужого капризничающего ребенка?
Может быть, чтобы кому то помог?
Что ж, пусть эти вопросы уйдут в моё вечно ищущее ответ подсознание.
....Я устал. Последние две картины снова вывернули меня наизнанку. Так что, извините, закончу коротко.
В 1870-х Перов углубляется в тему портретов. Собственно они были для него естественным назревшим путем развития. С каждой из прошлых картин смотрели удивительно характерные лица. Странно было не выйти им на первый план. И они вышли. Его портреты получили самую высокую оценку. Я вначале писал об этом. О всей той собранной, выхваченной и помещенной на полотно правдивости и глубины изображенной души.
Тот самый образ Достоевского, который мы знаем - он именно Перовым создан.
Руки, движения глаз, бровей, меняющиеся по мере просмотра морщина лба... И, конечно, его палитра, которая просто сводит меня с ума своей кучностью, концентрированностью, фокусированием в центр чувства. Словно он убрал всё лишнее, отсёк, отмёл, отбросил. Столь глубоко передавая лицо, он и тело заставил говорить. У Перова тело, одежда, форма, положение в пространстве - не просто несёт одежду, красоту или поддержку портретной головы, оно является вторым лицом, продолжением личности, сущности, прошлого и текущего.
Всё, серьезно. Меня уже даже на его Охотников и прочие вещи не хватает. Извините.
Перов находится в 17 зале - только он и никого другого. Да и вряд ли там кто-то бы выжил рядом с ним. Потому что у Перова свои краски, свои цвета, своя подавляющая пространство атмосфера. Рядом с ним многое бы упало со стен. А что не упало - спорило бы, воевало и создавало не нужные волны.
Василий Перов никогда не писал для услады чьих бы то ни было глаз. Никогда не стремился прогнуться под салонные вкусы или заманчиво пахнущие деньги. Всё существо Перова бежало за его же собственными внутренними поисками, непременно сопровождающимися болью во всей её обнаженной не прекрытой художественности!
Должен оговориться. Далее я буду упоминать и показывать картины, которые видел сам. И, которые, убеждаю вас, вы не увидите даже до тех пор, пока не придете в Третьяковку. Ибо Видеть картинку - это (естественно) даже более, чем Видеть фотографию. Просто для интереса введите в гугле любую из знакомых вам картин и перейдите на поиск картинок - удивительно на сколько различны оттенки даже на первой странице поиска. Не говоря уже о том, что все поиски размера полотна художником сведены к размеру дюймов вашего монитора. А все мазки кисти убиты плоскостью ЖК.
В случае же Перова (может быть потому что свежи еще образы) все изображения, которые я нахожу - словно отфотошоплены. Действительно. У него мрачный, вязкий мазок ограниченной палитры создающий не только лица полные прошлого, но даже одежду, которая словно с рождения своего живёт старея на холсте.
Знаете, есть люди, которым мало жить. Т.е. вот где то там родиться, чтобы уютно умереть. Эти люди чувствуют в себе непрекращающийся порыв к изменению текущего положения вещей. Такое впечатление, что каждым своим новым творением они стремятся "Может быть теперь я смогу". "Нет, не смог. Но... кажется у меня есть идея. Теперь я точно смогу". И так каждый раз.
Василий Перов, только выйдя из под крыла сразу же обратился к вскрыванию всей херни общества, к обнажению боли. Причем он ни в начале пути, ни потом - никогда не был тупо прямолинеен или дешево скандален или беспричинно жесток. В его сатирических картинах мы видим не только обнажение того, на что хочется закрывать глаза, но и точнейшее выражение характеров и души, в том числе и русской - на столько, что смотря на неприглядные сцены отвертеться "не мы" никак не получается. В его драматических, источающих боль, полотнах - всегда есть много много нюансов. Всегда есть то, что можно заметить, всегда есть то, что кружит над текущим - поддерживая веру в иное... но вместе с тем, своим контрастом усиливающее боль от текущего!
А портреты! Портреты! Каждый заказывающий ему свой портрет - человек открытый, способный, оттолкнув сталкера, зайти в ту самую комнату Зоны. Иначе, как можно отдать себя Перову - зная, что он не слышит пожеланий и пишет характер в лице?
Но пойдем с начала. Василий Перов только заканчивает академию, пробует себя сразу в ряде жанров и пишет, в том числе картину "Сцена на могиле" (1859), которой, к слову, остался недоволен.
Но даже в ней - посмотрите! - сколько всего. Поверх этой боли пожилой женщины, прямо над ней, ребенок сосущий белую чистую грудь. И совершенно библейские женщины спорящие с давящим заупокойным пейзажем. Конечно, они дают жизнь - да, что там, мы видим жизнь в руках одной из них. Но бескомпромисная печаль старухи с её бесцельной рукой не отпускает.
С началом 1860-х Перов окунается в обличающий сатирический жанр. Однако это знаете не такая ржачная сатира в стиле Крокодила. Сатира Перова ужасает. В ней нет ничего смешного. А если где-то и выписано что-то хоть чуточку намекающее на улыбку зрителя - оно тут же будет упокоено под весом горькой не доброй правды.
Сейчас, когда в творениях современных художников и на хуй наткнуться немудрено, нас сложно удивить. Но эти полотна не только тогда шокировали народ - они и меня останавливали перед собою, вкапывали в землю и не отпускали. А потом я еще бегал за ней по залу и говорил, что меня тут Перов по голове ударил.
"Крестный ход" (1861) называется. Смешно? Мне нет. А представляете каково тогда было? Вы только всмотритесь в эти лица, в этот праздник, в эти наряды и пьяные рожи ползающих с крестами попов. И грязь и лужи - это ведь не спроста. Это не фотография, на которой как увидел так и снял (в общем случае). Это живое полотно на котором каждая деталь - создана рукою художника. Сейчас много в инете картинок с общей надписью "Угадай страну по фотографии". Так вот в этой каждый угадывал страну. И от того было только совестней больнее и нестерпимее. Настолько, что картина не долго провисела на выставке. Её не принимали, ругали, упрекали. Не знаю какая бы была у нее судьба, если бы не тут же купивший ее Третьяков.
Петров же на эти обвинения отвечает своей новой картиной "Чаепитие в Мытищах" (1862).
Возмущают вас чумазые попы? Так получите же попа чистого, довольного, сытого! Рассмотрите здесь фигуры, жесты. Сцена достойная старой лейки Брессона. Конечно, эта остужающая чай рожа сама по себе вполне способна вызвать усмешку. Но сколь долго она продержится, после того как взгляд дойдет до убитого живьем солдата? Боль, скрытая в его морщинах, стирает смех. И ребенок. Обратите внимание, на эту особенность Перова - он фигурой, одеждой, спиной (не показывая лица) даёт полное представление о чувствах, о подавленности и страданиях персонажа.
Многие из своих чувств в дальнейшем Перов будет выражать именно через детей. Усиливать, углублять, раздвигать границы восприятия.
В 1863-1864 годах жил в Париже на полученный грант. Писал сцены уличной жизни. Вернувшись в Москву стал гораздо более серьезен, драматичен. Не пытаясь более намёком на улыбку сгладить впечатления. Писал сильные глубокие жанровые сцены, в которых обращался к тому, что у нас называлось "униженные и оскорбленные" (без сарказма с моей стороны).
Вы, наверное, видели подборки фотографий про бомжей - когда лицо крупным планом и с таким сильным контрастом, что каждая морщинка видна и обязательный блеск в глядящих на тебя глазах. Такого много некоторое время назад появлялось - это был простой способ (якобы) рубануть правду-матку. Но сколько правды в самих авторах этих фотографий? Что стоит за приёмом? Признаюсь, хочется заклеймить, но сдержусь, ибо, не ведаю. Лишь упомяну, что у Перов болел. Схема получения подобных фотографий понятна и очевидна, остается только иметь либо смелость либо наглость для того, чтобы подойти к бомжу. Перов же, открывал свои способы и методы, которые рождались из его буквально стонущего сердца. Там, по середине 17-го зала Третьяковки, можно сесть и согнуться, закрывая уши, спасая их от криков всех тех изможденных, убитых, убиваемых людей в окружающих тебя полотнах.
Наверное, можно спросить "Зачем?". Здесь только каждый сам может ответить себе на этот вопрос. И не факт что сразу. У некоторых вопросов есть потрясающее качество - они остаются в памяти. Даже после того как наше наивное сознание сфабриковало свой ответ. Вопрос опускается в область подсознания, которое начинает искать ответ - в постоянном, не заметном для нас, режиме. Пока мы смеемся, кушаем, читаем интернет - оно ищет ищет ищет - во всём нашем прошлом, текущем и будущем опыте - оно ищет ответ на тот самый вопрос заданный со старой картины.
"Проводы покойника" (1865)
Одна из моих любимых. Концентрация трагедии выписанной в каждой точке полотна. Женщина, мальчик, девочка и гроб. Женщина за поводьями... значит в гробу муж. Что такое в крестьянской семье остаться без кормильца объяснять не надо. Убитая, совершенно убитая женщина - тот самый пример перовского портрета со спины. И без лица нам всё понятно. Её осанка, сжатость - больная покорность судьбе.
Здесь не видно, но лицо мальчика - я не знаю, он словно в припадке, когда смотришь на него вплотную. В этом отцовском тулупе ему теперь предстоит стать взрослым даже не научившись читать и тащить семью ломая спину, без не могу, без ни хочу, получая поджопники и подзатыльники от всех тех, кто будет согласен заплатить любую плату за любую работу.
Рядом какая то чистая... словно слеза, скорбь девочки по отцу. Может быть в ней сейчас что-то самое родное в своем проявлении к происходящему.
И лошадь тянущая (именно тянущая!) всю ношу. И небо непременно давящее!
Перов не был живописцем. Он никогда не писал пейзажей. Но для своих целей, для своих задач и замыслов он прочувствовал окружающее пространство в должной глубине. Его пейзажи всегда достаточно скупы, но каждый раз выражают собою чувство.
А теперь нюансы. Этот просвет впереди, который невозможно не заметить. Собака, которая никого не тащит, ни о чём не знает и просто брешет на любую ношу, на любую лошадь, на любого странника. Белый клочок ткани торчащий из гроба - лишь одним своим уголком дающий знать о покойнике, о теле, которое тоже здесь, на картине, в ящике. И, наконец, сильнейший, на мой взгляд момент, то о чем скромно молчит описание картины на любом уважающем себя сайте - срущая лошадь. Это гениально. И в первую очередь потому что это не сарказм, не юмор, не усмешка, не потеха, не сатира или карикатура - но лишь данность. Похороны, потеря отца, кормильца, человека в конце концов, разбитые судьбы, убитое детство - и не смотря на это срущая лошадь, которая срёт тогда, когда есть к этому позыв, не смотря ни на что. И это, по-моему, полный пиздец, вбивающий последний гвоздь.
Не давая расслабиться, в следующем же году (и висящая рядом на стене) "Тройка" (1866).
Пожалуй, самое большое по размеру полотно Перова и уж точно самое большое из его жанровых. И не даром. Когда из жестокой зимы картины на тебя выходят три измученных ребенка (не фигуры, не люди - а именно дети)... когда ты видишь крупно их лица (при том, что остальные жанровые работы Перова достаточно камерны - однако невероятно детальны), когда видишь всю жизнь... всю похищенную обстоятельствами, судьбою, кем угодно - но похищенную! жизнь - становится больно... По-человечески больно. Я представил тех детей, у которых нет игрушек, которые не вспоминают с благодарностью детство, которые не говорят, что раньше было хорошо! Они не хотят вернуться Туда и снова стать детьми! Только не это! Только не снова маленьким, убогим, готовым всё стерпеть ради хлеба ребенком...
И ведь это не художественный вымысел, не фантазия автора или меня. Для чего он писал свои полотна? Может быть эти три маленьких ребенка (которым в нормальной жизни родители даже чуть тяжелый ранец с учебниками не дадут нести, взяв его в свои руки) тащат из последних сил свою ношу, чтобы я лишний раз не отругал свою дочь? чтобы был сдержаннее к пинающему в самолете спинку моего кресла младенцу? чтобы смог улыбнуться выходящей из себя матери чужого капризничающего ребенка?
Может быть, чтобы кому то помог?
Что ж, пусть эти вопросы уйдут в моё вечно ищущее ответ подсознание.
....Я устал. Последние две картины снова вывернули меня наизнанку. Так что, извините, закончу коротко.
В 1870-х Перов углубляется в тему портретов. Собственно они были для него естественным назревшим путем развития. С каждой из прошлых картин смотрели удивительно характерные лица. Странно было не выйти им на первый план. И они вышли. Его портреты получили самую высокую оценку. Я вначале писал об этом. О всей той собранной, выхваченной и помещенной на полотно правдивости и глубины изображенной души.
Тот самый образ Достоевского, который мы знаем - он именно Перовым создан.
Руки, движения глаз, бровей, меняющиеся по мере просмотра морщина лба... И, конечно, его палитра, которая просто сводит меня с ума своей кучностью, концентрированностью, фокусированием в центр чувства. Словно он убрал всё лишнее, отсёк, отмёл, отбросил. Столь глубоко передавая лицо, он и тело заставил говорить. У Перова тело, одежда, форма, положение в пространстве - не просто несёт одежду, красоту или поддержку портретной головы, оно является вторым лицом, продолжением личности, сущности, прошлого и текущего.
Всё, серьезно. Меня уже даже на его Охотников и прочие вещи не хватает. Извините.