Победа между строк (часть 1)
«…За зверства гитлеровских молодчиков отвечать будем разгромом, смерть за смерть, кровь за кровь. Я видел его зверства и бандитизм. Мурашки ходят под гимнастеркой, и не верится, что это сделал человек. Одно могу сказать: за все его издевательства надо его бить, бить и бить, пока земля не очистится от фашизма…».
«…Лучше умереть на фронте, чем быть расстрелянным фашистскими бандитами…».
«…Дал клятву, что не отступлю, буду биться до последней капли крови, до последнего вздоха, до тех пор, пока не будут истреблены все гитлеровцы… За тебя, за наших детей, за весь советский народ отомстим!..».
«…Лорочка! Терпи родимая. Враг начинает сдавать, и чувствуется его ослабление, он скоро побежит, и мы будем гнать его, не давая остановиться. Эта сволочь, Гитлер, найдет себе покой только в могиле…».
Наши деды и прадеды не могли не победить. Потому что:
«…Голубка моя, даю тебе клятву от чистого сердца, что буду зверем к врагу, беспощадным к фашизму, к тебе же, моя родная, буду добр и честен, ибо ты единственная моя любовь, моя жизнь…»
«…Голубка моя, храни себя, детей и помни обо мне. Также и я повседневно чувствую тебя и детей около себя и мысленно всегда с тобой. Вот это моя единственная просьба к тебе. Помни, что ты должна жить для детей и работать для общества и помнить меня, как друга, беспредельно любящего тебя, моя дорогая…»
«…Лорочка, родимая моя, мы на фронте, вы там в тылу. Помогайте бойцам, организуйте женщин, создайте штаб боевых подруг, организуйте группы помощи фронту, сделайте все, что в ваших силах. Собирайте теплые вещи, организуйте письма на фронт, давайте свою кровь раненым бойцам. Таким образом, весь народ, объединившись одним желанием, трудом, самопожертвованием, обеспечит победу над фашистскими выродками…»
«…Хочется, чтобы ты, моя голубка, крепче обняв, как раньше целовала мои глаза, чтобы я имел возможность целовать вас всех и тебя, как всегда целовал. Такое желание порождается ежедневно, хотя это пока что только желание, оно может сбыться только после войны, когда будут уничтожены все гитлеровские собаки…»
Об авторе…
Это отрывки из 9-ти писем, отправленных из-под содрогающейся от бомбежек Москвы, залитого кровью Орла, прифронтового Тамбова. Первое датировано «7 августа 1941 года», последнее - «10 ноября 1941 года».
Письма лежат перемешанные, сбившейся стопкой на полированной поверхности овального стола. Женщина, встретившая войну 12-летней девочкой, слегка дрожащей, морщинистой рукой берет из стопки наугад конверт. Не спеша разворачивает желтоватый хрустящий исписанный вдоль, на полях - поперек, стремительным, крючковатым почерком лист бумаги. Поправляет цветастый платок, накинутый на плечи; янтарные бусы, искусственный румянец, напомаженные губы, аккуратно подведенные карандашом брови, ресницы, каре золотисто крашеных волос… Старинные, напольные часы, у стены, между двумя широкими окнами, с резным узором по темно-коричневому корпусу, и длинным позолоченным маятником за стеклянными дверцами - давно неисправны, молчат.
Женщина откладывает листок в сторону и начинает рассказ. Ее голос, как звучание граммофонной пластинки: уютно трескуч, волнисто эмоционален, завораживающе близок. Иногда рассказчица на несколько секунд замолкает и, набравшись сил-воспоминаний, вновь продолжает:
- Начнем с того, что папа служил в царской армии солдатом. Моложе был, чем вы сейчас. Он 1898 года рождения, значит, тогда ему лет 17 было… В армии он подружился с коммунистом… Васильченко - до сих пор фамилию помню! И Васильченко его распропагандировал. Это было как раз перед началом гражданской войны. И все: папа стал коммунистом, красноармейцем, воевал на Северном Кавказе, Кубани; он родом из тех мест - из Краснодара, из казаков.
- А до армии он был рабочим на кондитерской фабрике. Все об этом вспоминал, когда уже генералом стал и вышел после войны в отставку, а его гардероб из одного костюма тогда состоял - время такое было. Он часто говорил: «Вот раньше, когда я работал на кондитерской фабрике, у меня и костюмчик был, и жилеточка, и шапочка…», - женщина улыбается - освещается лучиками-морщинками вокруг глаз. - Вон его фотография. Это папа во время гражданской войны, - указывает на стену впереди себя.
Над телевизором, на выцветших розовато-золотистых узорчато-цветочных обоях, в темном прямоугольнике картинной рамки висит портрет - раскрашенная акварелью черно-белая фотография. Красивый молодой парень, о чем-то глубоко и серьезно задумавшись, смотрит с нее на все происходящее в комнате. Аккуратно причесанные, на бок, с пробором, темные волосы над высоким лбом, густой изгиб черных бровей, выточенный нос, волевой подбородок. В углу рта легко зажата, едва дымящаяся трубка, поддерживаемая правой рукой.
- Да, он был очень красивый мужчина, - продолжает женщина. - Это спасло ему жизнь. Во время гражданской войны в боях в Сальских степях он получил тяжелое ранение. Пока его искали на поле боя, он отморозил ноги - зимой это происходило. Долго лежал в госпитале без сознания. Его приняли за мертвого, отнесли в морг. И совершенно случайно, мимо койки, на которой он лежал, проходила медсестра. Остановилась, заметив, что такой красивый и молодой лежит, подошла поближе, присмотрелась… слышит: «Дышит - живой!». Папа, конечно, медсестричке этой потом был очень благодарен… В том же госпитале как раз работал известный хирург Вишневский, который своей мазью лечил папе ноги. Ампутации удалось избежать, но все равно с тех пор на всю оставшуюся жизнь ему тяжело было ходить на большие расстояния.
- Это я все про отца рассказываю… А когда война началась мы жили в Виннице на Украине. Дедушка, я, младший брат 10-ти лет, папа, он был партийным работником, секретарем обкома, и мама, она работала в госбанке. В июне 1941-го все мы, кроме папы и деда, разъехались. Мама с братом - в санаторий в Одессу, а я к бабушке - во Львов. У бабушки пятеро детей было: четыре дочки и сын. Во Львове она жила вместе с младшей дочкой, которая только отучилась в Калуге и была по распределению отправлена во Львов работать инженером на паровозоремонтный завод. Помню, приехала я числа 18-го, а там уже весь город на ушах стоит, все кричат: «Война, война…(ударение на первый слог)». Львовяне, они же проходили все эти военные события, чувствовали. Запасались водой, продуктами… Ну а мы, конечно, не верили до последнего… И тут немцы шарахнули. Бабушка меня в охапку и на вокзал. Тетка уезжать категорически отказалась. Сказала: «Не могу бросить завод». Вот тебе и пожалуйста, комсомолка… Бабушка потом все ждала, надеялась, что, может быть, она к американцам попала, мало ли что. Уже после войны съездила во Львов, нашла людей, которые видели, как ее и таких же, не отставивших завод,… расстреляли…
(Источник)
Так вот, мы с бабушкой на вокзале. Поезда забиты - не влезть, по пути их бомбят. Хорошо, машиниста знакомого нашли, он помог.
Приехали в Винницу. К тому времени и мама с братом из Одессы чудом доехали. Папу, конечно, уже не застали, он сразу в армию ушел. Сидим, ждем, а куда деваться? Где папа - не знаем, с нами дедушка, мама тоже ухать не может, она в банке работает. А Винницу уже бомбят во всю.
И тут бабушка говорит: давайте я возьму детей и увезу их в Москву. В Москве жила вторая моя тетка, Клеопатра, училась в академии Жуковского на летчицу. Потом рвалась на фронт, но ее не пустили… Мы приехали, жили в студенческом общежитии, на метро Динамо. Начали бомбить Москву. Бабушка опять говорит: здесь оставаться нельзя, надо ехать дальше. Куда бежать? На Северном Кавказе, в Пятигорске жила еще одна моя тетка. Бабушка постановила: в Пятигорск!
К тому времени, мама вместе с банком эвакуируется в Куйбышев. Дедушка остался в Виннице, наотрез отказавшись уезжать, бросать хозяйство… Больше мы о нем не слышали…
- Мама, догадавшись, что мы в Пятигорске, приезжает к нам, нарушив служебную дисциплину. Вот, даже папа пишет - требует, чтобы она съездила в Москву за распределением на работу. А война кругом идет страшная! Кавказ почти отрезали, Ростов уже захватили, Пятигорск бомбят… Очень хорошо помню, как мы в траншее сидели, а над нами летали…
- Папа нас нашел с помощью писем, через Клеопатру, московскую тетю. Мы о нем ничего не знали, мама очень переживала, а тут письмо приходит. Не представляете, как мы были рады, особенно мама!
- Теперь давайте посмотрим письма, - женщина берет в руки лупу для чтения, наклоняется над листком бумаги, одновременно продолжая говорить:
- Тут девять писем. Несколько первых - из Перхушково, куда папу почти сразу откомандировали. Там располагалась военная школа, где готовили офицеров, перед отправкой на фронт. Затем - из Орла. А когда Орел пал, его перевели в Тамбов, последние письма оттуда. Больше он почти не писал. Зимой 42 его назначили членом Военного совета Южно-Уральского военного округа. И мы вскоре перебрались к нему в Чкалов… Ну вот, первое письмо…
Женщина начинает читать, изредка прерываясь на комментарии:
- «Лорочка» - это моя мама… «Женя» - брат… «Мамаша» - бабушка… Дело в том, что у папы не было высшего образования, и он всю жизнь писал безграмотно… «Тоня» - пятигорская тетя, «Копа» - это Клеопатра Ф., из Москвы… Марина и Семен - близкие друзья родителей… А «Эля» - это я…
Читать становится все тяжелее и тяжелее...
…«Милая моя жена, я далеко от тебя, но всегда чувствую тебя около себя и живу надеждой на нашу встречу. Почему я так и не увижу тебя? Нет, этого не может быть. Бандит будет разбит и уничтожен, иначе быть не может. Будь он трижды проклят, этот зверь - Гитлер. И мы вновь будем жить счастливо. Эта разлука еще ближе нас сблизила, и любить будем друг друга сильнее. Береги детей, если мы погибнем, то пусть хотя бы они останутся после этой войны»…
Женщина замолкает и отводит взгляд в сторону от листа бумаги. Смотрит на то, как отражается от поверхности стола хрустальная люстра: блестящие, размытые очертания. Точно так же в глазах женщины отражаются ее воспоминания…
(Читать дальше...)
«…Лучше умереть на фронте, чем быть расстрелянным фашистскими бандитами…».
«…Дал клятву, что не отступлю, буду биться до последней капли крови, до последнего вздоха, до тех пор, пока не будут истреблены все гитлеровцы… За тебя, за наших детей, за весь советский народ отомстим!..».
«…Лорочка! Терпи родимая. Враг начинает сдавать, и чувствуется его ослабление, он скоро побежит, и мы будем гнать его, не давая остановиться. Эта сволочь, Гитлер, найдет себе покой только в могиле…».
Наши деды и прадеды не могли не победить. Потому что:
«…Голубка моя, даю тебе клятву от чистого сердца, что буду зверем к врагу, беспощадным к фашизму, к тебе же, моя родная, буду добр и честен, ибо ты единственная моя любовь, моя жизнь…»
«…Голубка моя, храни себя, детей и помни обо мне. Также и я повседневно чувствую тебя и детей около себя и мысленно всегда с тобой. Вот это моя единственная просьба к тебе. Помни, что ты должна жить для детей и работать для общества и помнить меня, как друга, беспредельно любящего тебя, моя дорогая…»
«…Лорочка, родимая моя, мы на фронте, вы там в тылу. Помогайте бойцам, организуйте женщин, создайте штаб боевых подруг, организуйте группы помощи фронту, сделайте все, что в ваших силах. Собирайте теплые вещи, организуйте письма на фронт, давайте свою кровь раненым бойцам. Таким образом, весь народ, объединившись одним желанием, трудом, самопожертвованием, обеспечит победу над фашистскими выродками…»
«…Хочется, чтобы ты, моя голубка, крепче обняв, как раньше целовала мои глаза, чтобы я имел возможность целовать вас всех и тебя, как всегда целовал. Такое желание порождается ежедневно, хотя это пока что только желание, оно может сбыться только после войны, когда будут уничтожены все гитлеровские собаки…»
Об авторе…
Это отрывки из 9-ти писем, отправленных из-под содрогающейся от бомбежек Москвы, залитого кровью Орла, прифронтового Тамбова. Первое датировано «7 августа 1941 года», последнее - «10 ноября 1941 года».
Письма лежат перемешанные, сбившейся стопкой на полированной поверхности овального стола. Женщина, встретившая войну 12-летней девочкой, слегка дрожащей, морщинистой рукой берет из стопки наугад конверт. Не спеша разворачивает желтоватый хрустящий исписанный вдоль, на полях - поперек, стремительным, крючковатым почерком лист бумаги. Поправляет цветастый платок, накинутый на плечи; янтарные бусы, искусственный румянец, напомаженные губы, аккуратно подведенные карандашом брови, ресницы, каре золотисто крашеных волос… Старинные, напольные часы, у стены, между двумя широкими окнами, с резным узором по темно-коричневому корпусу, и длинным позолоченным маятником за стеклянными дверцами - давно неисправны, молчат.
Женщина откладывает листок в сторону и начинает рассказ. Ее голос, как звучание граммофонной пластинки: уютно трескуч, волнисто эмоционален, завораживающе близок. Иногда рассказчица на несколько секунд замолкает и, набравшись сил-воспоминаний, вновь продолжает:
- Начнем с того, что папа служил в царской армии солдатом. Моложе был, чем вы сейчас. Он 1898 года рождения, значит, тогда ему лет 17 было… В армии он подружился с коммунистом… Васильченко - до сих пор фамилию помню! И Васильченко его распропагандировал. Это было как раз перед началом гражданской войны. И все: папа стал коммунистом, красноармейцем, воевал на Северном Кавказе, Кубани; он родом из тех мест - из Краснодара, из казаков.
- А до армии он был рабочим на кондитерской фабрике. Все об этом вспоминал, когда уже генералом стал и вышел после войны в отставку, а его гардероб из одного костюма тогда состоял - время такое было. Он часто говорил: «Вот раньше, когда я работал на кондитерской фабрике, у меня и костюмчик был, и жилеточка, и шапочка…», - женщина улыбается - освещается лучиками-морщинками вокруг глаз. - Вон его фотография. Это папа во время гражданской войны, - указывает на стену впереди себя.
Над телевизором, на выцветших розовато-золотистых узорчато-цветочных обоях, в темном прямоугольнике картинной рамки висит портрет - раскрашенная акварелью черно-белая фотография. Красивый молодой парень, о чем-то глубоко и серьезно задумавшись, смотрит с нее на все происходящее в комнате. Аккуратно причесанные, на бок, с пробором, темные волосы над высоким лбом, густой изгиб черных бровей, выточенный нос, волевой подбородок. В углу рта легко зажата, едва дымящаяся трубка, поддерживаемая правой рукой.
- Да, он был очень красивый мужчина, - продолжает женщина. - Это спасло ему жизнь. Во время гражданской войны в боях в Сальских степях он получил тяжелое ранение. Пока его искали на поле боя, он отморозил ноги - зимой это происходило. Долго лежал в госпитале без сознания. Его приняли за мертвого, отнесли в морг. И совершенно случайно, мимо койки, на которой он лежал, проходила медсестра. Остановилась, заметив, что такой красивый и молодой лежит, подошла поближе, присмотрелась… слышит: «Дышит - живой!». Папа, конечно, медсестричке этой потом был очень благодарен… В том же госпитале как раз работал известный хирург Вишневский, который своей мазью лечил папе ноги. Ампутации удалось избежать, но все равно с тех пор на всю оставшуюся жизнь ему тяжело было ходить на большие расстояния.
- Это я все про отца рассказываю… А когда война началась мы жили в Виннице на Украине. Дедушка, я, младший брат 10-ти лет, папа, он был партийным работником, секретарем обкома, и мама, она работала в госбанке. В июне 1941-го все мы, кроме папы и деда, разъехались. Мама с братом - в санаторий в Одессу, а я к бабушке - во Львов. У бабушки пятеро детей было: четыре дочки и сын. Во Львове она жила вместе с младшей дочкой, которая только отучилась в Калуге и была по распределению отправлена во Львов работать инженером на паровозоремонтный завод. Помню, приехала я числа 18-го, а там уже весь город на ушах стоит, все кричат: «Война, война…(ударение на первый слог)». Львовяне, они же проходили все эти военные события, чувствовали. Запасались водой, продуктами… Ну а мы, конечно, не верили до последнего… И тут немцы шарахнули. Бабушка меня в охапку и на вокзал. Тетка уезжать категорически отказалась. Сказала: «Не могу бросить завод». Вот тебе и пожалуйста, комсомолка… Бабушка потом все ждала, надеялась, что, может быть, она к американцам попала, мало ли что. Уже после войны съездила во Львов, нашла людей, которые видели, как ее и таких же, не отставивших завод,… расстреляли…
(Источник)
Click to viewТак вот, мы с бабушкой на вокзале. Поезда забиты - не влезть, по пути их бомбят. Хорошо, машиниста знакомого нашли, он помог.
Приехали в Винницу. К тому времени и мама с братом из Одессы чудом доехали. Папу, конечно, уже не застали, он сразу в армию ушел. Сидим, ждем, а куда деваться? Где папа - не знаем, с нами дедушка, мама тоже ухать не может, она в банке работает. А Винницу уже бомбят во всю.
И тут бабушка говорит: давайте я возьму детей и увезу их в Москву. В Москве жила вторая моя тетка, Клеопатра, училась в академии Жуковского на летчицу. Потом рвалась на фронт, но ее не пустили… Мы приехали, жили в студенческом общежитии, на метро Динамо. Начали бомбить Москву. Бабушка опять говорит: здесь оставаться нельзя, надо ехать дальше. Куда бежать? На Северном Кавказе, в Пятигорске жила еще одна моя тетка. Бабушка постановила: в Пятигорск!
К тому времени, мама вместе с банком эвакуируется в Куйбышев. Дедушка остался в Виннице, наотрез отказавшись уезжать, бросать хозяйство… Больше мы о нем не слышали…
- Мама, догадавшись, что мы в Пятигорске, приезжает к нам, нарушив служебную дисциплину. Вот, даже папа пишет - требует, чтобы она съездила в Москву за распределением на работу. А война кругом идет страшная! Кавказ почти отрезали, Ростов уже захватили, Пятигорск бомбят… Очень хорошо помню, как мы в траншее сидели, а над нами летали…
- Папа нас нашел с помощью писем, через Клеопатру, московскую тетю. Мы о нем ничего не знали, мама очень переживала, а тут письмо приходит. Не представляете, как мы были рады, особенно мама!
- Теперь давайте посмотрим письма, - женщина берет в руки лупу для чтения, наклоняется над листком бумаги, одновременно продолжая говорить:
- Тут девять писем. Несколько первых - из Перхушково, куда папу почти сразу откомандировали. Там располагалась военная школа, где готовили офицеров, перед отправкой на фронт. Затем - из Орла. А когда Орел пал, его перевели в Тамбов, последние письма оттуда. Больше он почти не писал. Зимой 42 его назначили членом Военного совета Южно-Уральского военного округа. И мы вскоре перебрались к нему в Чкалов… Ну вот, первое письмо…
Женщина начинает читать, изредка прерываясь на комментарии:
- «Лорочка» - это моя мама… «Женя» - брат… «Мамаша» - бабушка… Дело в том, что у папы не было высшего образования, и он всю жизнь писал безграмотно… «Тоня» - пятигорская тетя, «Копа» - это Клеопатра Ф., из Москвы… Марина и Семен - близкие друзья родителей… А «Эля» - это я…
Читать становится все тяжелее и тяжелее...
…«Милая моя жена, я далеко от тебя, но всегда чувствую тебя около себя и живу надеждой на нашу встречу. Почему я так и не увижу тебя? Нет, этого не может быть. Бандит будет разбит и уничтожен, иначе быть не может. Будь он трижды проклят, этот зверь - Гитлер. И мы вновь будем жить счастливо. Эта разлука еще ближе нас сблизила, и любить будем друг друга сильнее. Береги детей, если мы погибнем, то пусть хотя бы они останутся после этой войны»…
Женщина замолкает и отводит взгляд в сторону от листа бумаги. Смотрит на то, как отражается от поверхности стола хрустальная люстра: блестящие, размытые очертания. Точно так же в глазах женщины отражаются ее воспоминания…
(Читать дальше...)