Arm aber sexy - September 3rd, 2007
Я возвращаюсь в Берлин. Остбанхоф, Восточный вокзал, раннее утро, большие, залитые светом пространства вокруг остатков Стены, непривычно прозрачный воздух, уходящий вдаль пустынный асфальт, одиноко мигающий светофор. И запахи: пахнет разными деревьями - в Москве они почему-то не пахнут - камнями, булочками. Я снова тут, в Берлине, не могу поверить. Семь лет назад в этом городе началась моя взрослая жизнь.
Господи, сколько же велосипедов. Турок моет окно своей лавки, усатый дорожный рабочий в бейсболке, купив у него шоколадку «риттер-спорт», кормит ею дворнягу: «на, - говорит, - жри давай» - с сильным берлинским акцентом, типичный такой вымирающий абориген. На детской площадке двое парней лет тридцати возятся со своими маленькими детьми - абсолютно спокойно и расслабленно, без сдавленного стоицизма, который всегда проступает на лицах их русских коллег. В арке на скамеечке сидят седобородые аксакалы в белых шапочках и носках - от удивления здороваюсь по-турецки, они все чинно кивают. Понимаю, что там, во дворе, мечеть. Это Кройцберг, каждая вторая витрина - чайхана, надписи в основном по-турецки. Над Ораниенштрассе в стеклянной трубе проносится поезд метро. Из церкви высыпают празднично одетые бюргеры с девочкой на руках - видимо, крестили. Рядом, на газоне, валяются в обнимку две лесбиянки. На светофоре останавливается крохотный салатовый минивэн, в нем, как в детской машинке, сидит здоровенный мужик с голыми татуированным плечами, в бандане и черных очках. Куда он дел свой «харлей»? Мужик жует жвачку, из динамиков несется Бетховен. Почти все люди на улице - такие симпатичные и свои, что хочется заговорить, дух захватывает. Там и сям проносятся инвалиды на отличных колясках. Откуда их тут столько? Коляски у них такие лихие, что испытываешь дурацкую зависть.
Короче, это Берлин. Что такое Берлин? Я сажусь в метро и еду к друзьям в Пренцлауэр Берг. Мой друг Ник по-прежнему снимает ту же прекрасную старую квартиру с ванной на кухне. Я расспрашиваю про наших студенческих друзей - и с изумлением узнаю, что за семь лет тут почти ничего не изменилось. Это я теперь мать троих детей, а они по большей части только кончили учиться, живут в том же Пренцлауэр Берге - на бывшей окраине Босточного Берлина, которая после объединения оказалась в центре. Этот некогда дешевый район был тогда облюбован студентами, иностранцами, богемой и прочими неформалами.
Мы идем в соседний Мауэрпарк - сегодня Вальпургиева Ночь, завтра Первое Мая, по этому поводу энтузиасты устраивают тут всякие хэппининги, альтернативные традиционному битью витрин. Мауэрпарк c высоты напоминает большую картиру Брейгеля: множество маленьких человечков, не обращая друг на друга внимания, занимаются разными глупостями. Пожилой польский хиппи пускает удивительные мыльные пузыри размером с трехлетнего ребенка. Негры играют в волейбол, кто-то бросает летающие тарелки, кто-то качается на качелях, кто-то дрессирует собаку, кто-то музицирует, кто-то раздает "free hugs", бесплатные объятия. Человек десять яростно лупят друг друга специально принесенными из дому подушками.
Тут же рядом находится «фломаркт», блошиный рынок - не столько барахолка, сколько пространство для самовыражения. Воскресные прогулки по нему - еженедельный ритуал большинства жителей Пренцлауэр Берга. Опьяняющее сочетание звуков, запахов и языков. Японский дизайнер выставил коллекцию сумок, сделанных на основе пластиковых пакетов из супермаркета. Американский фотограф продает свои снимки разрушенных домов и старинных лампочек накаливания - по восемь евро за штуку. Рослая девушка с дредами плетет замысловатые украшения из ракушек и разноцветных камушков. За прилавком ей помогает смуглый бородатый мужик, похожий на пирата.
- Материалы привозим из Бразилии, - говорит она, - Мой муж оттуда.
- На это и живете?
- Почти. Еще я получаю "киндергельд", детское пособие.
- У вас много детей?
- Да нет, - смеется девушка, - я сама ребенок.
Оказывается, до двадцати семи лет любой гражданин Германии официально считается ребенком. Детское пособие для всех одинаковое - 153 евро. Пока ребенку не исполнилось 18 лет, эти деньги приходят на счет родителей, потом - на его собственный. Лафа кончается, если киндер за это время окончит ВУЗ, но нередко к двадцати семи годам немцы только начинают учиться.
Я помню, как меня впервые изумила здешняя вечная юность: в один из первых дней в Берлине меня позвали на дискотеку. Я села на велик, прикатила к какому-то бункеру на берегу Шпрее, въехала в толпу клубящейся у входа молодежи и обомлела: у стройных тинэйджеров в модных маечках были сороколетние лица. Когда-то, лет в десять, меня так же испугала компания лилипутов - они были моего возраста, с тоненькими голосами, но взрослые дяди и тети.
My report from Berlin about the endless youth
The Cravalle
( Pictures... )
Господи, сколько же велосипедов. Турок моет окно своей лавки, усатый дорожный рабочий в бейсболке, купив у него шоколадку «риттер-спорт», кормит ею дворнягу: «на, - говорит, - жри давай» - с сильным берлинским акцентом, типичный такой вымирающий абориген. На детской площадке двое парней лет тридцати возятся со своими маленькими детьми - абсолютно спокойно и расслабленно, без сдавленного стоицизма, который всегда проступает на лицах их русских коллег. В арке на скамеечке сидят седобородые аксакалы в белых шапочках и носках - от удивления здороваюсь по-турецки, они все чинно кивают. Понимаю, что там, во дворе, мечеть. Это Кройцберг, каждая вторая витрина - чайхана, надписи в основном по-турецки. Над Ораниенштрассе в стеклянной трубе проносится поезд метро. Из церкви высыпают празднично одетые бюргеры с девочкой на руках - видимо, крестили. Рядом, на газоне, валяются в обнимку две лесбиянки. На светофоре останавливается крохотный салатовый минивэн, в нем, как в детской машинке, сидит здоровенный мужик с голыми татуированным плечами, в бандане и черных очках. Куда он дел свой «харлей»? Мужик жует жвачку, из динамиков несется Бетховен. Почти все люди на улице - такие симпатичные и свои, что хочется заговорить, дух захватывает. Там и сям проносятся инвалиды на отличных колясках. Откуда их тут столько? Коляски у них такие лихие, что испытываешь дурацкую зависть.
Короче, это Берлин. Что такое Берлин? Я сажусь в метро и еду к друзьям в Пренцлауэр Берг. Мой друг Ник по-прежнему снимает ту же прекрасную старую квартиру с ванной на кухне. Я расспрашиваю про наших студенческих друзей - и с изумлением узнаю, что за семь лет тут почти ничего не изменилось. Это я теперь мать троих детей, а они по большей части только кончили учиться, живут в том же Пренцлауэр Берге - на бывшей окраине Босточного Берлина, которая после объединения оказалась в центре. Этот некогда дешевый район был тогда облюбован студентами, иностранцами, богемой и прочими неформалами.
Мы идем в соседний Мауэрпарк - сегодня Вальпургиева Ночь, завтра Первое Мая, по этому поводу энтузиасты устраивают тут всякие хэппининги, альтернативные традиционному битью витрин. Мауэрпарк c высоты напоминает большую картиру Брейгеля: множество маленьких человечков, не обращая друг на друга внимания, занимаются разными глупостями. Пожилой польский хиппи пускает удивительные мыльные пузыри размером с трехлетнего ребенка. Негры играют в волейбол, кто-то бросает летающие тарелки, кто-то качается на качелях, кто-то дрессирует собаку, кто-то музицирует, кто-то раздает "free hugs", бесплатные объятия. Человек десять яростно лупят друг друга специально принесенными из дому подушками.
Тут же рядом находится «фломаркт», блошиный рынок - не столько барахолка, сколько пространство для самовыражения. Воскресные прогулки по нему - еженедельный ритуал большинства жителей Пренцлауэр Берга. Опьяняющее сочетание звуков, запахов и языков. Японский дизайнер выставил коллекцию сумок, сделанных на основе пластиковых пакетов из супермаркета. Американский фотограф продает свои снимки разрушенных домов и старинных лампочек накаливания - по восемь евро за штуку. Рослая девушка с дредами плетет замысловатые украшения из ракушек и разноцветных камушков. За прилавком ей помогает смуглый бородатый мужик, похожий на пирата.
- Материалы привозим из Бразилии, - говорит она, - Мой муж оттуда.
- На это и живете?
- Почти. Еще я получаю "киндергельд", детское пособие.
- У вас много детей?
- Да нет, - смеется девушка, - я сама ребенок.
Оказывается, до двадцати семи лет любой гражданин Германии официально считается ребенком. Детское пособие для всех одинаковое - 153 евро. Пока ребенку не исполнилось 18 лет, эти деньги приходят на счет родителей, потом - на его собственный. Лафа кончается, если киндер за это время окончит ВУЗ, но нередко к двадцати семи годам немцы только начинают учиться.
Я помню, как меня впервые изумила здешняя вечная юность: в один из первых дней в Берлине меня позвали на дискотеку. Я села на велик, прикатила к какому-то бункеру на берегу Шпрее, въехала в толпу клубящейся у входа молодежи и обомлела: у стройных тинэйджеров в модных маечках были сороколетние лица. Когда-то, лет в десять, меня так же испугала компания лилипутов - они были моего возраста, с тоненькими голосами, но взрослые дяди и тети.
My report from Berlin about the endless youth
The Cravalle
( Pictures... )