(no subject)
Воспроизвожу публикацию Беллы Езерской «Комментарий к Комментарию. Литературный поиск:» (Литературно-художественный ежегодник «Побережье», no. 11, 2002, с. 191 слл) поскольку ее былая сетевая публикация больше не существует
БЕЛЛА ЕЗЕРСКАЯ
КОММЕНТАРИЙ К КОММЕНТАРИЮ
Литературный поиск
Необходимое предисловие.
В номере за 24-26 июня в «Новом русском слове» была напечатана моя статья «За воротами гаража», приуроченная к 20-летию выхода в свет повести Валентина Катаева «Уже написан Вертер». Эта статья, по сути, была рецензией на книгу Сергея Лущика «Уже написан Вертер. Реальный комментарий к повести» (Одесса Optimum, 1999), в которой автор проливает свет на многие зашифрованные места катаевской повести и находит прототипов ее героев.
Этот десятилетний и интересный труд был, тем не менее, далек от завершения. Это признавал и сам автор. Он пишет: «Здесь освещены только те события и те люди, которые оказались известны составителю по достоверным ему источникам». По вполне понятным причинам, судьбы людей, живущих за пределами Советского Союза, остались вне поля зрения исследователя.
На следующий день после публикации статьи «За воротами гаража» в редакции раздался звонок. Редактору рубрики «Глагол» Ирине Лейкиной звонила Наталья Георгиевна Федорова, вдова одного из героев повести Катаева и «Комментария» Лущика - Вадима Федорова. Она прочла мою статью, а книгу Лущика получила еще раньше от самого автора. Наталья Георгиевна нашла, что в «Комментарии» содержатся некоторые расхождения с фактами и просила меня прокомментировать это. Через несколько дней я уже сидела в автобусе, увозившем меня в город Амстердам на севере штата Нью-Йорк.
В нескольких словах напомню читателям, о чем речь. Для этого необходимо назвать имена персонажей повести и тех, кто послужил прототипами «Комментария». Главного героя повести Катаев обозначил как «художника Диму». Прототипом его был художник Виктор Федоров, сын известного одесского писателя Александра Митрофановича Федорова. В повести чекистку-жену, предавшую и подведшую его под расстрел, звали Инга. В жизни жену Виктора звали Надей. Место действия - Одесса, время - 1921 год, красный террор. Женщина, позвонившая в редакцию, приходилась Виктору Федорову (по Катаеву - Диме), невесткой. Ее будущему мужу в то жестокое время было два с половиной года.
Наталья Георгиевна оказалась удивительно интересным человеком. Высокая, статная, голубоглазая, она была еще очень хороша собой несмотря на солидный возраст. Я провела в ее бело-голубом, похожем на теремок доме в Амстердаме сутки, погрузившись в писательско-артистическую атмосферу начала века. Дедом Натальи Георгиевны был известный русский писатель Евгений Николаевич Чириков. Тетка Людмила была талантливой художницей, ученицей Билибина. Хозяйка в прошлом - балерина, которую благословила сама Анна Павлова. Уезжая, я увозила с собой пленки с записью рассказа ее свекрови Надежды Федоровой, неопубликованные воспоминания ее мужа Вадима и интервью с самой Натальей Георгиевной. Все эти материалы легли в основу настоящей публикации, за что я выношу глубокую и сердечную благодарность Наталье Георгиевне Федоровой.
Надя - значит «надежда»
Героиня повести Катаева Инга - единственный персонаж, прототип которого остался нераскрытым. Очевидно, он полностью придуман Катаевым - к такому выводу пришел автор «Комментария». С этим выводом нельзя не согласиться, но только отчасти. Об этом - ниже.
Образ Инги, сексота ЧК, женщины вульгарной, «опытной и страстной… порочно-привлекательной, от которой произошли все несчастья» никак не совпадает с образом жены Виктора Нади - воплощением любви, преданности и благородства. Если Инга была сотрудницей ЧК, то Надя была его жертвой. Если Инга предала своего мужа, то Надю, наоборот, предал муж. После того, как он бежал в Румынию, Надя Федорова осталась в Одессе с двумя маленькими детьми. Она сделала все, чтоб вырваться из города, спасая жизнь детей и стремясь воссоединиться с любимым человеком. Ниже я привожу отрывки из воспоминаний, записанных на пленку ее сыном Вадимом в 1977 году. Ей тогда было 80 лет, а скончалась она в 1990 году 93-х лет от роду.
«Это был 1921 год. Страшный год. По всей России был голод, а в Одессе кроме всего свирепствовал сыпной тиф. Люди умирали, как мухи. Хоронить не в чем было. Если умирал человек, родственники отдавали гробовщику шкаф, из которого он делал гроб. Уже не было катафалков, просто нанимали людей, которые на плечах несли гроб на кладбище. Тех умерших, о которых некому было позаботиться, просто выносили из дома и клали на улицу. Время от времени люди с тачками подбирали трупы и увозили их за город на кладбище. Там их сбрасывали в канаву в виде четырехугольника и присыпали чуть-чуть извёсткой. Когда канава наполнялась, ее засыпали землей. Больницы уже не принимали сыпнотифозных. Мертвых и еще живых складывали в огромном помещении с выбитыми стеклами. По ночам в окна прыгали голодные собаки и лакомились трупами. Нам это рассказал человек, которого отвезли туда, думая, что он мертвый. Он два дня лежал среди трупов, потом кто-то увидел его. Он выжил».
Чтоб как-то прокормить себя, детей и их няню, Надя продавала вещи.
«Каждый день, перед тем, как выйти на улицу, чтобы купить хлеба, я должна была взять простыню или скатерть, или платье какое-нибудь, или пальто - что попадется под руку, и шла на базар. Уже было известно, что первый перекупщик, которого встретишь, дает всегда цену небольшую, но лучше, чем остальные. А мне всегда кажется, что мало, что я могу продать дороже, и поэтому иду дальше. А следующий дает еще меньше, следующий еще меньше, и, в конце концов продаешь за какие-то гроши. А иногда я предпринимала более серьезные прогулки. Рано утром выходила из дому, шла за город на дачу (дача Федоровых находилась на Большом Фонтане, очень далеко от города - Б.Е.). Шла пешком, конечно, никакого сообщения уже не было. Приходила уже в сумерках, и выискивала, что еще можно продать. Срезала обивку с диванов и кресел. Она была плюшевая, под ней была еще какая-то ткань, все это можно было продать за приличную по тем временам сумму. Рюкзак получался очень тяжелым. Ночевала у мамы (Надя была урожденная Ковалевская. Дача Ковалевских была рядом с дачей Федоровых. - Б.Е.) и наутро шла домой. Но после этого можно было уже несколько дней не ходить с простынями и наволочками…
… Для взрослых хлеб покупался самый дешевый. В него добавляли гороховую муку и какую-то шелуху - для веса. Он всегда был сыроватый. Для детей покупался серый хлеб лучшего качества. Дети уже ждали меня, лежа на подоконнике. Когда я приходила, заваривался чай - морковный, мятный или яблочный, конечно без сахара. Все это собиралось летом, сушилось и заготавливалось на зиму».
Чтобы бежать из Одессы в Румынию, Надя нашла человека, который за приличную мзду взялся перевести ее и детей через границу. В Одессе тех лет этот промысел был очень распространен и пользовался большим спросом. И, действительно, ее переправили у села Троицкое через границу, но потом вернули обратно: румыны узнали, что в Одессе холера. Это была единственная Надина неудачная попытка перехода границы. (В своих воспоминаниях ее сын Вадим пишет о двух попытках. Но я беру за основу рассказ самой Нади.) По возвращении в Одессу Надя попала в ЧК, откуда ее под конвоем перевели в тюрьму, где она провела месяц. Там тоже свирепствовала холера. Потом состоялся суд, настоящий, с прокурором и адвокатом (о существовании последнего она даже не подозревала). Прокурор сказал, что если бы Надя совершила этот побег в 1919 году, ей не избежать бы высшей меры, но в 21 году, учитывая смягчающие обстоятельства, - желание воссоединиться с мужем - он потребовал для нее всего-навсего три года условно. Сраженная этим милосердием, Надя зареклась не бежать, когда бы то ни было, потому что эти условные три года могли обернуться вполне реальной отсидкой.
И все же нарушила данный себе и близким обет. В этом была виновата ее подруга Лёля Ламзаки, гостившая в то лето на даче у Федоровых. У Лёли в Болгарии уже жила свекровь, и ее побег с дочкой Таней готовился давно. С Лёлей должны были бежать морем в Варну ее дядя и тетка, но в последнюю минуту они отказались, и Лёля предложила места в лодке Наде с ее детьми. Надя колебалась, но в конце концов решилась. Свекровь наскоро собрала узелок с детской одеждой и кое-какой едой, сунула ей в руки икону и они начали спускаться по крутому обрыву к морю, где их должна был ожидать большая моторная шхуна-«дубок». Вечер был тихий, конец августа, полнолуние. Пограничники пьянствовали по случаю какого-то праздника и бдительность утратили. Однако, вместо обещанного «дубка» их ожидала хлипкая рыбачья шаланда, в которой уже были какие-то люди. Всего, вместе с сопровождающими, их набралось на этой посудине человек десять. Сначала погода была прекрасная. Но к вечеру следующего дня началось волнение, которое перешло в страшную бурю. Их лодку швыряло, как щепку, с одной огромной волны на другую. Бывалые рыбаки говорили, что такой бури не было уже лет десять, и что «дубок», менее маневренный, чем шаланда, быстро бы затонул. На всю жизнь Надя запомнила эту страшную ночь. Однако наутро буря стихла и они добрались до Варны. Их плавание продолжалось 48 часов. В Варне жил ее свекор Александр Митрофанович Федоров, бежавший от большевиков еще в 1919 году. Надя очень надеялась на его помощь в розыске мужа.
Но сойти на берег им удалось не сразу. Все приезжающие из России обязаны были пройти карантин: болгарские власти были напуганы холерой не меньше, чем румынские. Но болгарский карантин после одесского голода показался ей санаторием.
Самый страшный удар, сам того не желая, Наде нанес свекор: он сказал, что у ее мужа есть другая женщина. От этого удара Надя не могла оправиться всю жизнь. Ей тогда было 24 года (она была на три года старше Виктора), но она никогда больше не вышла замуж, и всю жизнь продолжала любить его. Она никогда не предпринимала попыток встретиться с ним, но Виктор несколько раз приезжал в Чехию летом и вместе с Надей и детьми уезжал на дачу. Впервые Вадим увидел отца, когда ему было 10 лет, а брату - 11 с половиной. В 1945 году Виктор приехал в Чехословакию, просить Надю о разводе. В ее рассказе нет ни слова осуждения, хотя ее женская судьба была искалечена.
Виктор не всегда значит «победитель»
В своих мемуарах Вадим Федоров характеризовал отца, как человека доброго, но и бесхарактерного. Очень красивый и обаятельный, Виктор нравился женщинам и далеко не всегда мог противостоять их напору.
Вкратце расскажу - со слов Нади - о его судьбе. Судьбе нелегкой. Виктор предпринял две неудачные попытки к бегству из Одессы. В первый раз - когда в город входили большевики. Он хотел оказаться на том же пароходе, на котором уезжал Бунин. Однако пароход был перегружен и цепь юнкеров перекрыла причал. Виктора не пустили, хотя он был в офицерской форме. Не заходя домой, Виктор, присоединившись к какой-то белой части, направился в Румынию. Узнав об этом, Надя пешком побежала на дачу, чтобы попрощаться с ним. Была лютая зима. Дорога пролегала мимо дачи Ковалевского. Бежала она вдоль моря четыре часа, но когда, замерзшая, прибежала, наконец, часть уже ушла. Не выпив даже чаю, она помчалась дальше на Люстдорф, и застала-таки, и успела 15 минут побыть с мужем! У него не было перчаток. Она сняла с себя шерстяные чулки и он надел их на руки... Только через месяц стало известно, что румыны беглецов не приняли и после тяжелого перехода по замерзшим степям, без воды и пищи, они напоролись на красноармейскую засаду. Красноармейцы их ограбили, забрали все золотые и теплые вещи и на ближайшей станции погрузили в теплушку, идущую на Одессу. Но Виктору и его деверю Сергею Хрусталеву удалось по дороге бежать. Через общих знакомых они пробились к Котовскому, который их и спас. (Роль Котовского в этой операции и его отношения с отцом Виктора - Александром Митрофановичем Федоровым, которому он был обязан жизнью - это отдельная тема, о которой я собираюсь написать в будущем.)
Вероятно, не без содействия Котовского, Виктор устроился в прожекторную команду младшим офицером, а Надя - машинисткой. Это было относительно благополучное время: они получали жалованье и пайки. Но именно тогда Виктору какие-то сомнительные личности предложили большую сумму денег за то, что он выведет из строя прожектор, когда в гавань войдет белый десант. И хотя Виктор согласился выполнить задание бесплатно, и, кстати, вообще не осуществил его (потом выяснилось, что это предложение было провокацией) его все равно арестовали вместе с женой, деверем и целой группой прожектористов. Потом освободили, и он, не дожидаясь очередной «посадки», решил бежать в Румынию через днестровские плавни. Этот побег чуть не сорвали… вороны, которые подняли страшный гвалт и навели на беглецов пограничную стражу. Благодаря смекалке и находчивости Виктора пограничники отпустили его с миром.
В Румынии Виктор неплохо устроился: он стал главным художником оперного театра в Бухаресте, у него была прекрасная квартира в самом центре, он хорошо зарабатывал и элегантно одевался, был любителем-яхтсменом и коллекционером. Он выставлялся на вернисажах и его картины хорошо продавались. Во время Второй мировой войны, когда румыны вошли в Одессу, Виктор несколько раз приезжал в родной город, и даже ставил в Одесском театре постановки. Тогда он, вероятно, узнал о трагической судьбе своей матери Лидии Карловны Федоровой, которая была расстреляна в 1937 году. (В повести Катаева она названа Ларисой Германовной и кончает жизнь самоубийством, думая, что ее сын расстрелян.) Судьба в действительности несколько отсрочила приговор этой мужественной женщине и несчастной матери.
По свидетельству Натальи Георгиевны, Виктор в Бухаресте познакомился и сошелся с женщиной по имени Вера. Она была генеральской дочерью. Натура у нее была властная и она буквально привязала его к себе. Она была старше Виктора по возрасту. По слухам, у нее были какие-то необыкновенные, магические глаза. Всякий раз, когда он собирался порвать с нею, она угрожала покончить самоубийством. Вера не была его женой, брак их не был зарегистрирован, и она его безумно ревновала. Жили они плохо, скандально. Как тут не вспомнить катаевскую характеристику Инги: «…Она была старше его, не девушка, не барышня, а молодая женщина, опытная и страстная, которая силой взяла его». Однако на этом сходство Веры с Ингой не завершается.
В конце концов, Виктор решил порвать эту тяготившую его связь и жениться на своей помощнице, молодой художнице, румынке Елене. Но для этого ему нужно было получить развод у Нади. Он поехал в Чехословакию, где семья жила с 1921 года. Развод Виктор получил. Семья уже сидела на чемоданах, готовясь к отъезду на Запад. Сын Вадим уже был в то время женат на Тусе (моей собеседнице Наталье Георгиевне). «Папа, а ты не собираешься уезжать»? - спросил он отца. Но у отца были другие планы. Получив развод, он женился на своей подруге и вскоре у них родился сын, которого тоже назвали Виктором. Но Виктор-старший никогда не увидел его: в конце 1945 года он был арестован, судим и сослан в город Мариинск Кемеровской области, где и умер три года спустя. Ему был 51 год.
Надежда Леонидовна переписывалась с Еленой, и та сообщила ей, что Виктора выдала Вера - из ревности и желания отомстить. У советов нашелся формальный повод для того, чтобы сфабриковать обвинение в измене: в годы оккупации он сотрудничал в Одессе с румынами - как уже говорилось, работал в Оперном театре.
Таким образом, выяснилось, что Виктора, фигурирующего в повести Катаева под именем Димы, действительно, предала близкая женщина, но не жена. И выдала она его не ЧК, а НКВД, и не в 21, а много лет спустя. Катаев вольно или невольно сбил своих исследователей с толку: настоящее имя Инги было Вера.
Семья Федоровых долго кочевала по Европе с другими ДиПийцами - перемещенными лицами. Какое-то время они жили в Регенсбурге, куда им с оказией переслали почту, пришедшую на старый адрес в Пльзень, где раньше работала Надя. Среди писем была коричневая картонка. Рукой Виктора было написано: «Я погибаю, прощайте». Сын Виктора Вадим говорит, что там еще была фраза, что это ему наказание за грехи.
Существуют две версии обстоятельств смерти Виктора Федорова-старшего. Версия Сергея Лущика основана на письмах московского писателя Сергея Бондарина, отбывавшего свой срок в том же лагере. Бондарин так описывает смерть своего друга: «Еще накануне ему аплодировали при поднятии занавеса, утром ему стало плохо… больное сердце, истощение, кровоизлияние... Все эти последние часы я был с ним». В другом письме к жене: «Витя умер среди ночи в бараке лагерного стационара, куда я довел его, у меня на руках. Теперь я понимаю, что умер он от инфаркта».
Вторая версия основана на показаниях некоей сестры милосердия, вышедшей замуж в лагере за румына, и после освобождения приехавшей в Бухарест. Она рассказывала, что Виктор работал художником в лагерном театре Мариинска (что подтверждает и он сам в своих письмах, и Бондарин). Во время генеральной репетиции у него случился сердечный приступ и он умер прямо на сцене у нее на руках.
Вторая жена Виктора Елена и его сын Виктор живы, и живут в Швейцарии. Им переслали многие работы Виктора-старшего: рисунки, портреты, эскизы к декорациям.
БЕЛЛА ЕЗЕРСКАЯ
КОММЕНТАРИЙ К КОММЕНТАРИЮ
Литературный поиск
Необходимое предисловие.
В номере за 24-26 июня в «Новом русском слове» была напечатана моя статья «За воротами гаража», приуроченная к 20-летию выхода в свет повести Валентина Катаева «Уже написан Вертер». Эта статья, по сути, была рецензией на книгу Сергея Лущика «Уже написан Вертер. Реальный комментарий к повести» (Одесса Optimum, 1999), в которой автор проливает свет на многие зашифрованные места катаевской повести и находит прототипов ее героев.
Этот десятилетний и интересный труд был, тем не менее, далек от завершения. Это признавал и сам автор. Он пишет: «Здесь освещены только те события и те люди, которые оказались известны составителю по достоверным ему источникам». По вполне понятным причинам, судьбы людей, живущих за пределами Советского Союза, остались вне поля зрения исследователя.
На следующий день после публикации статьи «За воротами гаража» в редакции раздался звонок. Редактору рубрики «Глагол» Ирине Лейкиной звонила Наталья Георгиевна Федорова, вдова одного из героев повести Катаева и «Комментария» Лущика - Вадима Федорова. Она прочла мою статью, а книгу Лущика получила еще раньше от самого автора. Наталья Георгиевна нашла, что в «Комментарии» содержатся некоторые расхождения с фактами и просила меня прокомментировать это. Через несколько дней я уже сидела в автобусе, увозившем меня в город Амстердам на севере штата Нью-Йорк.
В нескольких словах напомню читателям, о чем речь. Для этого необходимо назвать имена персонажей повести и тех, кто послужил прототипами «Комментария». Главного героя повести Катаев обозначил как «художника Диму». Прототипом его был художник Виктор Федоров, сын известного одесского писателя Александра Митрофановича Федорова. В повести чекистку-жену, предавшую и подведшую его под расстрел, звали Инга. В жизни жену Виктора звали Надей. Место действия - Одесса, время - 1921 год, красный террор. Женщина, позвонившая в редакцию, приходилась Виктору Федорову (по Катаеву - Диме), невесткой. Ее будущему мужу в то жестокое время было два с половиной года.
Наталья Георгиевна оказалась удивительно интересным человеком. Высокая, статная, голубоглазая, она была еще очень хороша собой несмотря на солидный возраст. Я провела в ее бело-голубом, похожем на теремок доме в Амстердаме сутки, погрузившись в писательско-артистическую атмосферу начала века. Дедом Натальи Георгиевны был известный русский писатель Евгений Николаевич Чириков. Тетка Людмила была талантливой художницей, ученицей Билибина. Хозяйка в прошлом - балерина, которую благословила сама Анна Павлова. Уезжая, я увозила с собой пленки с записью рассказа ее свекрови Надежды Федоровой, неопубликованные воспоминания ее мужа Вадима и интервью с самой Натальей Георгиевной. Все эти материалы легли в основу настоящей публикации, за что я выношу глубокую и сердечную благодарность Наталье Георгиевне Федоровой.
Надя - значит «надежда»
Героиня повести Катаева Инга - единственный персонаж, прототип которого остался нераскрытым. Очевидно, он полностью придуман Катаевым - к такому выводу пришел автор «Комментария». С этим выводом нельзя не согласиться, но только отчасти. Об этом - ниже.
Образ Инги, сексота ЧК, женщины вульгарной, «опытной и страстной… порочно-привлекательной, от которой произошли все несчастья» никак не совпадает с образом жены Виктора Нади - воплощением любви, преданности и благородства. Если Инга была сотрудницей ЧК, то Надя была его жертвой. Если Инга предала своего мужа, то Надю, наоборот, предал муж. После того, как он бежал в Румынию, Надя Федорова осталась в Одессе с двумя маленькими детьми. Она сделала все, чтоб вырваться из города, спасая жизнь детей и стремясь воссоединиться с любимым человеком. Ниже я привожу отрывки из воспоминаний, записанных на пленку ее сыном Вадимом в 1977 году. Ей тогда было 80 лет, а скончалась она в 1990 году 93-х лет от роду.
«Это был 1921 год. Страшный год. По всей России был голод, а в Одессе кроме всего свирепствовал сыпной тиф. Люди умирали, как мухи. Хоронить не в чем было. Если умирал человек, родственники отдавали гробовщику шкаф, из которого он делал гроб. Уже не было катафалков, просто нанимали людей, которые на плечах несли гроб на кладбище. Тех умерших, о которых некому было позаботиться, просто выносили из дома и клали на улицу. Время от времени люди с тачками подбирали трупы и увозили их за город на кладбище. Там их сбрасывали в канаву в виде четырехугольника и присыпали чуть-чуть извёсткой. Когда канава наполнялась, ее засыпали землей. Больницы уже не принимали сыпнотифозных. Мертвых и еще живых складывали в огромном помещении с выбитыми стеклами. По ночам в окна прыгали голодные собаки и лакомились трупами. Нам это рассказал человек, которого отвезли туда, думая, что он мертвый. Он два дня лежал среди трупов, потом кто-то увидел его. Он выжил».
Чтоб как-то прокормить себя, детей и их няню, Надя продавала вещи.
«Каждый день, перед тем, как выйти на улицу, чтобы купить хлеба, я должна была взять простыню или скатерть, или платье какое-нибудь, или пальто - что попадется под руку, и шла на базар. Уже было известно, что первый перекупщик, которого встретишь, дает всегда цену небольшую, но лучше, чем остальные. А мне всегда кажется, что мало, что я могу продать дороже, и поэтому иду дальше. А следующий дает еще меньше, следующий еще меньше, и, в конце концов продаешь за какие-то гроши. А иногда я предпринимала более серьезные прогулки. Рано утром выходила из дому, шла за город на дачу (дача Федоровых находилась на Большом Фонтане, очень далеко от города - Б.Е.). Шла пешком, конечно, никакого сообщения уже не было. Приходила уже в сумерках, и выискивала, что еще можно продать. Срезала обивку с диванов и кресел. Она была плюшевая, под ней была еще какая-то ткань, все это можно было продать за приличную по тем временам сумму. Рюкзак получался очень тяжелым. Ночевала у мамы (Надя была урожденная Ковалевская. Дача Ковалевских была рядом с дачей Федоровых. - Б.Е.) и наутро шла домой. Но после этого можно было уже несколько дней не ходить с простынями и наволочками…
… Для взрослых хлеб покупался самый дешевый. В него добавляли гороховую муку и какую-то шелуху - для веса. Он всегда был сыроватый. Для детей покупался серый хлеб лучшего качества. Дети уже ждали меня, лежа на подоконнике. Когда я приходила, заваривался чай - морковный, мятный или яблочный, конечно без сахара. Все это собиралось летом, сушилось и заготавливалось на зиму».
Чтобы бежать из Одессы в Румынию, Надя нашла человека, который за приличную мзду взялся перевести ее и детей через границу. В Одессе тех лет этот промысел был очень распространен и пользовался большим спросом. И, действительно, ее переправили у села Троицкое через границу, но потом вернули обратно: румыны узнали, что в Одессе холера. Это была единственная Надина неудачная попытка перехода границы. (В своих воспоминаниях ее сын Вадим пишет о двух попытках. Но я беру за основу рассказ самой Нади.) По возвращении в Одессу Надя попала в ЧК, откуда ее под конвоем перевели в тюрьму, где она провела месяц. Там тоже свирепствовала холера. Потом состоялся суд, настоящий, с прокурором и адвокатом (о существовании последнего она даже не подозревала). Прокурор сказал, что если бы Надя совершила этот побег в 1919 году, ей не избежать бы высшей меры, но в 21 году, учитывая смягчающие обстоятельства, - желание воссоединиться с мужем - он потребовал для нее всего-навсего три года условно. Сраженная этим милосердием, Надя зареклась не бежать, когда бы то ни было, потому что эти условные три года могли обернуться вполне реальной отсидкой.
И все же нарушила данный себе и близким обет. В этом была виновата ее подруга Лёля Ламзаки, гостившая в то лето на даче у Федоровых. У Лёли в Болгарии уже жила свекровь, и ее побег с дочкой Таней готовился давно. С Лёлей должны были бежать морем в Варну ее дядя и тетка, но в последнюю минуту они отказались, и Лёля предложила места в лодке Наде с ее детьми. Надя колебалась, но в конце концов решилась. Свекровь наскоро собрала узелок с детской одеждой и кое-какой едой, сунула ей в руки икону и они начали спускаться по крутому обрыву к морю, где их должна был ожидать большая моторная шхуна-«дубок». Вечер был тихий, конец августа, полнолуние. Пограничники пьянствовали по случаю какого-то праздника и бдительность утратили. Однако, вместо обещанного «дубка» их ожидала хлипкая рыбачья шаланда, в которой уже были какие-то люди. Всего, вместе с сопровождающими, их набралось на этой посудине человек десять. Сначала погода была прекрасная. Но к вечеру следующего дня началось волнение, которое перешло в страшную бурю. Их лодку швыряло, как щепку, с одной огромной волны на другую. Бывалые рыбаки говорили, что такой бури не было уже лет десять, и что «дубок», менее маневренный, чем шаланда, быстро бы затонул. На всю жизнь Надя запомнила эту страшную ночь. Однако наутро буря стихла и они добрались до Варны. Их плавание продолжалось 48 часов. В Варне жил ее свекор Александр Митрофанович Федоров, бежавший от большевиков еще в 1919 году. Надя очень надеялась на его помощь в розыске мужа.
Но сойти на берег им удалось не сразу. Все приезжающие из России обязаны были пройти карантин: болгарские власти были напуганы холерой не меньше, чем румынские. Но болгарский карантин после одесского голода показался ей санаторием.
Самый страшный удар, сам того не желая, Наде нанес свекор: он сказал, что у ее мужа есть другая женщина. От этого удара Надя не могла оправиться всю жизнь. Ей тогда было 24 года (она была на три года старше Виктора), но она никогда больше не вышла замуж, и всю жизнь продолжала любить его. Она никогда не предпринимала попыток встретиться с ним, но Виктор несколько раз приезжал в Чехию летом и вместе с Надей и детьми уезжал на дачу. Впервые Вадим увидел отца, когда ему было 10 лет, а брату - 11 с половиной. В 1945 году Виктор приехал в Чехословакию, просить Надю о разводе. В ее рассказе нет ни слова осуждения, хотя ее женская судьба была искалечена.
Виктор не всегда значит «победитель»
В своих мемуарах Вадим Федоров характеризовал отца, как человека доброго, но и бесхарактерного. Очень красивый и обаятельный, Виктор нравился женщинам и далеко не всегда мог противостоять их напору.
Вкратце расскажу - со слов Нади - о его судьбе. Судьбе нелегкой. Виктор предпринял две неудачные попытки к бегству из Одессы. В первый раз - когда в город входили большевики. Он хотел оказаться на том же пароходе, на котором уезжал Бунин. Однако пароход был перегружен и цепь юнкеров перекрыла причал. Виктора не пустили, хотя он был в офицерской форме. Не заходя домой, Виктор, присоединившись к какой-то белой части, направился в Румынию. Узнав об этом, Надя пешком побежала на дачу, чтобы попрощаться с ним. Была лютая зима. Дорога пролегала мимо дачи Ковалевского. Бежала она вдоль моря четыре часа, но когда, замерзшая, прибежала, наконец, часть уже ушла. Не выпив даже чаю, она помчалась дальше на Люстдорф, и застала-таки, и успела 15 минут побыть с мужем! У него не было перчаток. Она сняла с себя шерстяные чулки и он надел их на руки... Только через месяц стало известно, что румыны беглецов не приняли и после тяжелого перехода по замерзшим степям, без воды и пищи, они напоролись на красноармейскую засаду. Красноармейцы их ограбили, забрали все золотые и теплые вещи и на ближайшей станции погрузили в теплушку, идущую на Одессу. Но Виктору и его деверю Сергею Хрусталеву удалось по дороге бежать. Через общих знакомых они пробились к Котовскому, который их и спас. (Роль Котовского в этой операции и его отношения с отцом Виктора - Александром Митрофановичем Федоровым, которому он был обязан жизнью - это отдельная тема, о которой я собираюсь написать в будущем.)
Вероятно, не без содействия Котовского, Виктор устроился в прожекторную команду младшим офицером, а Надя - машинисткой. Это было относительно благополучное время: они получали жалованье и пайки. Но именно тогда Виктору какие-то сомнительные личности предложили большую сумму денег за то, что он выведет из строя прожектор, когда в гавань войдет белый десант. И хотя Виктор согласился выполнить задание бесплатно, и, кстати, вообще не осуществил его (потом выяснилось, что это предложение было провокацией) его все равно арестовали вместе с женой, деверем и целой группой прожектористов. Потом освободили, и он, не дожидаясь очередной «посадки», решил бежать в Румынию через днестровские плавни. Этот побег чуть не сорвали… вороны, которые подняли страшный гвалт и навели на беглецов пограничную стражу. Благодаря смекалке и находчивости Виктора пограничники отпустили его с миром.
В Румынии Виктор неплохо устроился: он стал главным художником оперного театра в Бухаресте, у него была прекрасная квартира в самом центре, он хорошо зарабатывал и элегантно одевался, был любителем-яхтсменом и коллекционером. Он выставлялся на вернисажах и его картины хорошо продавались. Во время Второй мировой войны, когда румыны вошли в Одессу, Виктор несколько раз приезжал в родной город, и даже ставил в Одесском театре постановки. Тогда он, вероятно, узнал о трагической судьбе своей матери Лидии Карловны Федоровой, которая была расстреляна в 1937 году. (В повести Катаева она названа Ларисой Германовной и кончает жизнь самоубийством, думая, что ее сын расстрелян.) Судьба в действительности несколько отсрочила приговор этой мужественной женщине и несчастной матери.
По свидетельству Натальи Георгиевны, Виктор в Бухаресте познакомился и сошелся с женщиной по имени Вера. Она была генеральской дочерью. Натура у нее была властная и она буквально привязала его к себе. Она была старше Виктора по возрасту. По слухам, у нее были какие-то необыкновенные, магические глаза. Всякий раз, когда он собирался порвать с нею, она угрожала покончить самоубийством. Вера не была его женой, брак их не был зарегистрирован, и она его безумно ревновала. Жили они плохо, скандально. Как тут не вспомнить катаевскую характеристику Инги: «…Она была старше его, не девушка, не барышня, а молодая женщина, опытная и страстная, которая силой взяла его». Однако на этом сходство Веры с Ингой не завершается.
В конце концов, Виктор решил порвать эту тяготившую его связь и жениться на своей помощнице, молодой художнице, румынке Елене. Но для этого ему нужно было получить развод у Нади. Он поехал в Чехословакию, где семья жила с 1921 года. Развод Виктор получил. Семья уже сидела на чемоданах, готовясь к отъезду на Запад. Сын Вадим уже был в то время женат на Тусе (моей собеседнице Наталье Георгиевне). «Папа, а ты не собираешься уезжать»? - спросил он отца. Но у отца были другие планы. Получив развод, он женился на своей подруге и вскоре у них родился сын, которого тоже назвали Виктором. Но Виктор-старший никогда не увидел его: в конце 1945 года он был арестован, судим и сослан в город Мариинск Кемеровской области, где и умер три года спустя. Ему был 51 год.
Надежда Леонидовна переписывалась с Еленой, и та сообщила ей, что Виктора выдала Вера - из ревности и желания отомстить. У советов нашелся формальный повод для того, чтобы сфабриковать обвинение в измене: в годы оккупации он сотрудничал в Одессе с румынами - как уже говорилось, работал в Оперном театре.
Таким образом, выяснилось, что Виктора, фигурирующего в повести Катаева под именем Димы, действительно, предала близкая женщина, но не жена. И выдала она его не ЧК, а НКВД, и не в 21, а много лет спустя. Катаев вольно или невольно сбил своих исследователей с толку: настоящее имя Инги было Вера.
Семья Федоровых долго кочевала по Европе с другими ДиПийцами - перемещенными лицами. Какое-то время они жили в Регенсбурге, куда им с оказией переслали почту, пришедшую на старый адрес в Пльзень, где раньше работала Надя. Среди писем была коричневая картонка. Рукой Виктора было написано: «Я погибаю, прощайте». Сын Виктора Вадим говорит, что там еще была фраза, что это ему наказание за грехи.
Существуют две версии обстоятельств смерти Виктора Федорова-старшего. Версия Сергея Лущика основана на письмах московского писателя Сергея Бондарина, отбывавшего свой срок в том же лагере. Бондарин так описывает смерть своего друга: «Еще накануне ему аплодировали при поднятии занавеса, утром ему стало плохо… больное сердце, истощение, кровоизлияние... Все эти последние часы я был с ним». В другом письме к жене: «Витя умер среди ночи в бараке лагерного стационара, куда я довел его, у меня на руках. Теперь я понимаю, что умер он от инфаркта».
Вторая версия основана на показаниях некоей сестры милосердия, вышедшей замуж в лагере за румына, и после освобождения приехавшей в Бухарест. Она рассказывала, что Виктор работал художником в лагерном театре Мариинска (что подтверждает и он сам в своих письмах, и Бондарин). Во время генеральной репетиции у него случился сердечный приступ и он умер прямо на сцене у нее на руках.
Вторая жена Виктора Елена и его сын Виктор живы, и живут в Швейцарии. Им переслали многие работы Виктора-старшего: рисунки, портреты, эскизы к декорациям.