Несвоевременное 2
"В письме к своему издателю он сказал, что хочет писать для "тинейджеров-интравертов, влюбленных на всех ступенях страсти, разочарованных платоников, потребителей порнографии, монахов с волосатыми руками и папистов."
[…]
В МакГилл он читал Толстого, Пруста, Элиота, Джойса и Паунда, и стал общаться с целым кружком поэтов, особенно с Ирвингом Лэйтоном. Коэн, который опубликовал свое первое стихотворение "Сатана в Вестмаунте" в возрасте 19 лет, как-то сказал о Лэйтоне: "Я научил его одеваться, он меня - жить вечно."
[…]
Леонард брал случайные уроки игры на гитаре у одного испанца, с которым познакомился на местном теннисном корте. Спустя пару недель он выучил одну гармоническую последовательность из фламенко. Когда учитель не явился на четвертый урок, Коэн позвонил его квартирной хозяйке и узнал, что тот покончил с собой. Много лет спустя, в Астурии, Коэн сказал: "Я ничего не знал о нем или зачем он приехал в Монреаль... почему он пошел на теннисный корт, почему убил себя... Эти шесть аккордов, эта последовательность составили основу всех моих песен, всей моей музыки."
[…]
В начале восьмидесятых Коэн отправился на концерт Дилана в Париже, а на следующий день они встретились в кафе, поговорить о своих последних работах. Дилана особенно интересовала “Hallelujah". Еще до того, как триста других певцов прославили ее своими каверами, до того, как ее включили в саундтрек к "Шреку" и использовали в "Американском идоле", Дилан увидел красоту в этом бракосочетании святого и низменного. Он спросил Коэна, как долго тот ее писал.
"Два года", - солгал Коэн.
На самом деле “Hallelujah" потребовала пять лет. Коэн набросал десятки куплетов, и прошли годы, прежде чем он определился с окончательной версией. Сочиняя, Коэн несколько раз доходил до того, что в одном нижнем белье бился головой в пол гостиничного номерa.
Коэн сказал Дилану: "Мне очень понравилась “I and I”, [песня с альбома “Infidels”]. Как долго ты ее писал?”
"Минут пятнадцать", - ответил Дилан.
[…]
Дилан вел машину дальше. Спустя некоторое время он рассказал Коэну про известного автора тех времен, который заявил ему как-то: "ОК, Боб, ты номер 1. - но я номер 2.". Коэн улыбнулся: "А потом Дилан говорит: "По-моему, номер один - это ты, Леонард. А я - номер ноль". Тогда я понял это - и не был на тот момент готов оспаривать - в том смысле, что его произведения превосходили любые критерии, а мои были очень хорошими."
[…]
"Когда говорят о Леонарде, обычно не упоминают его мелодий, которые для меня, наряду с его текстами, гениальнее всего", - говорит Дилан. "Даже линии контрапункта придают небесный характер и мелодический подьем каждой из его песен. Насколько мне известно, никто в современной музыке и близко к такому не подошел. Даже самая простая песня, вроде ‘The Law’, которая построена на двух основных аккордах, имеет важные линии контрапункта, и всякий, кто собирается исполнять эту песню и любит ее текст, должен будет выстраивать ее вокруг линий контрапункта."
[…]
"Он во многом наследник Ирвинга Берлина, может быть, единственного автора в современной истории, к которому Леонарда можно возвести напрямую. Песни Берлина были устроены точно так же. Берлин тоже имел выход на некую небесную сферу. И, как и у Леонардa, у него, возможно, тоже не было никакого классического музыкального образования."
[…]
"И, пока я слушала, как он читает свою песню - а она была длинной - я видела, как женщины, одна за другой, все до одной в бикини, занимали места в шезлонгах позади Леонарда", - вспоминает Вега. "Когда он закончил чтение, я сказала: "Ты заметил этот строй женщин в бикини?" Не изменившись в лице и не оглядываясь, Леонард ответил: "Это срабатывает всегда."
[…]
"Люди представляют себе, что монастырь - это обитель спокойствия и созерцания, - "сказал Коэн. "Совсем не так. Это больница, и многие люди, кто оказывается там, почти не способны ходить или говорить. Так что там очень много приходится учить людей, как надо ходить, говорить, дышать, готовить еду или прокладывать себе путь зимой."
[…]
...судя по всему, случилось какое-то недоразумение по поводу времени нашего визита, смс ему и его помощнику осталось незамеченным. Каждая попытка извиниться или объяснить, будь то моя или Фэггена, отметалась как "не имеющая отношения к делу." Коэн напомнил нам о своем слабом здоровье. Это - злоупотребление его временем. Нарушение. Даже "своего рода жестокое обращение с пожилыми людьми". Снова извинения, снова отметены. Это не из-за гнева и не ради извинения, продолжал он. Он не чувствует ярости, нет, но мы должны понять, что мы не "делатели", никто из нас не имеет свободы воли... И так далее. Я узнал слова его мумбайского учителя. Но от этого было не менее обидно.
[…]
“Я знаю, что в жизни каждого есть духовная сторона, хочешь ты с ней как-то пересекаться или нет", - сказал Коэн. "Она есть, ее чувствуешь в людях - есть понимание, что некая непостижимая реальность влияет на их настроение и деятельность. Так что оно работает. Эта деятельность в определенные моменты дня или ночи настаивает на некоем ответе. Иногда это просто: "Ты слишком похудел, Леонард. Ты умираешь, но не стоит с энтузиазмом помогать этому процессу. Заставь себя съесть бутерброд."
"Я хочу сказать, ты слышишь Бат Кол. [Глас Бога]. "Ты слышишь эту глубокую реальность, которая поет к тебе беспрерывно, и большую часть ты не понимаешь. Даже когда я был здоров, я был чувствителен к этому процессу. На этом этапе игры я слышу, как он говорит: "Леонард, просто продолжай делать то, что должен." Он очень сострадателен на этом этапе. Сострадательней, чем большую часть моей жизни; я больше не слышу, как этот голос говорит: "Ты порешь хуйню." И это - огромная милость, правда."
http://www.newyorker.com/magazine/2016/10/17/leonard-cohen-makes-it-darker
---
...Многим она нравится, многие ее терпеть не могут. Мне знакома эта участь - но мне не приходит в голову, что все те люди, которые из недели в неделю считают мою колонку непереносимой, ненужной, скучной, затянутой или плохой по иным причинам, и сообщают это мне и всему миру в сотнях писем, мэйлов, комментов или смс - что все они "хэйтеры", подлежащие наказанию. Как будто это не законное право читателя - возмущаться прочитанным. Кто пишет мне, что я невежественный осел - тот не "хэйтер", а невежественный осел - или же гений, дающий мне возможность расти над собой. Чтобы это распознать, мне во всяком случае не нужен Центральный Комитет по Защите Жертв Завышенной Самооценки.
http://www.zeit.de/gesellschaft/2016-11/hassreden-journalismus-kritik-carolin-emcke-kolumne-fischer-im-recht/komplettansicht
---
Песни Боба Дилана, с их изобилием ярких мотивов, романтических героев и таинственных действ, похожи на спетые фильмы. С тех пор как американские куьтурологи начали серьезные исследования поэзии Дилана с помощью филологических, микроисторических и фольклористских методов, мы знаем, что герои, истории, аллюзии и цитаты его музыкальной лирики управляются из поэтической "фоновой вселенной" [background universe]. Этот фон состоит из впечатлений от прочитанного, воспоминаний детства, цитат, фильмов, коллективных снов, политических пророчеств, народной религиозности, преступлений прошлого, рассказов о потустороннем и всякого рода полузабытых музыкальных и литературных произведений. Отдельная песня - лишь вершина этого айсберга. В течение нескольких минут она слышится, как преходящее и тем самым предварительное сообщение с какого-то внутреннего континента. Неудивительно, что невидимая планета-двойник из намеков, снабжающая поэзию Дилана энергией, вдохновила на большие книги таких искушенных следопытов от филологии как Greil Marcus und Sean Wilentz. Пусть Нобелевская премия по литературе пока что обходила его стороной. Куда ценнее восьми миллионов шведских крон то, что его произведения уже захватили "лучшие умы моего поколения", как сказано в главном произведении его учителя Аллена Гинсберга. К ним относится с некоторого времени и немецкий литературовед, писатель и президент академии Генрих Детеринг, который как раз опубликовал вдохновляющую и проницательную монографию о позднем периоде творчества Дилана - "Голоса из Преисподней. Мистерии Боба Дилана". [Stimmen aus der Unterwelt. Bob Dylans Mysterienspiele].
[…]
Исходная посылка Детеринга - замечательный и несколько жутковатый феномен. Самое позднее с альбома Love and Theft тексты Дилана, как и диалоги его фильма Masked and Anonymous (2003), некоторые интервью, модерационные тексты его радиопередачи Theme Time и даже многие мелодии - состоят из цитат. Словно Дилан рассматривает себя как медиума, который больше не говорит от своего лица, но голосами традиции - и мертвых. "Я велик, я содержу множества" - эту строку Уолта Уитмена поздний Дилан сделал своим поэтическим и музыкальным методом. Американская культура, сказал он в одном интервью, наполнена "бродячими призраками и беспокойными духами. Они все потеряны и взывают. Словно они пойманы в некоей паутине - чистилище между небом и землей - и не имеют покоя. Не могут жить, не могут умереть. Как будто их срезали на самом пике, как раз когда они старались кому-то что-то сообщить. Это повсюду."
http://www.zeit.de/2016/38/die-stimmen-aus-der-unterwelt-bob-dylan-heinrich-detering
---
ZEIT: Этот зритель описывает вас как чувствительного и непричастного человека, выбитого из колеи пороками нашего мира, который сам, однако, никогда от них не страдал. Похоже на правду?
Макьюэн: Без сомнения, это правда. Родившись в нашем маленьком уголке Европы, я должен сказать: нас не коснулось. Невероятное несчатье обошло нас стороной. Да, он прав: мне никогда не доводилось переживать по-настояещму страшных вещей. В некотором роде, очень большой снаряд пролетел мимо меня.
Барнс: Я, однако, думаю, что мы оба вполне познакомились со злом - не на большой арене, но в камерном варианте, в индивидуальных межчеловеческих обличьях.
Макьюэн: Никто из нас не знал пыток, угроз, ранений...
Барнс: Нет, это нет. И я думаю, что мы не променяли бы свои жизни на более опасные или болезненные в надежде выловить из них литературу более высокой пробы... Но у нас есть наш дар воображения. Исходя из небольшой, переносимой боли, мы представляем себе большую, невыносимую боль. Это - работа писателя.
[…]
Барнс: На протяжении 25 лет я состою в обществе Freedom from Torture, которое заботится о жертвах пыток. Я думаю, что занимаюсь жертвами пыток в том числе потому, что мне тогда не приходится задумываться о пытках. Однажды в New Yorker я прочел о методах пыток в бывшей Югославии. Некоторые из пассажей того текста я не смогу забыть никогда. Эти практики настолько ужасны, что даже сейчас я не смог бы облечь их в слова. Конечно, писатель должен противостоять ужасу, он должен идти туда, где подобное происходит. И все равно: я не хочу, чтобы эти сцены были в моей голове. И я не хочу вываливать их в головы другим людям.
ZEIT: Как же вы, литератор, обращаетесь с насилием?
Барнс: Иногда я думаю, что должен рассказать историю жертв пыток, чтобы общество узнало о ней. В то же время я страшусь этого. Всякий раз, когда я в письме приближаюсь к насилию, мне казалось, что предчувствие насилия, страх, который ты вызываешь у читателя, куда ужаснее чем настоящий террор. И чем страшнее человеческое страдание, тем более безразличным нужно быть, чтобы о нем рассказывать. Перед тем, что пишет Примо Леви в своей автобиографии, замолкнет любой рассказчик.
Макьюэн: Недавно я читал дневники Гиммлера - о том, как он любил своих детей. В концлагере Майданек ему хотели показать новый метод умерщвления. Заключенных, на которых его можно было показать, не хватало. Тогда быстро откуда-то пригнали 400 женщин и девочек, чтобы казнить их на глазах у Гиммлера - эта произвольность, с которой походя были отняты 400 жизней! А далее там изображения Гиммлера с девятилетней девочкой на коленях, как у Христа за пазухой... Как можно писать обо всем этом, не скатываясь в порнографию?
ZEIT: Зачем вообще рассказывать о зле?
Барнс: Флобера упрекнули в одержимости чудовищами, злом - де Садом, Нероном. Он ответил: чудовища обьясняют нам историю человечества. В этом их польза: мы должны обьяснить себе нашу историю.
[…]
Барнс: Мы оба не считаем своей задачей ложные утешения. Мне вообще-то нравится не давать читателю никакого утешения.
Макьюэн: Но и в этом тоже как раз скрыто утешение.
Барнс. Я процитирую из переписки Флобера и Жорж Санд. Она пишет: „Я утешаю читателя - ты ведешь его к отчаянию“. Флобер отвечает: „Я не могу измениться, мои глаза видят именно так“. Конец цитаты. Hо я думаю, если правдиво описать отчаяние, в этом можно найти колоссальное утешение. Любая истинность - утешение.
[…]
"Кролик успокоился", где Кролик играет в теннис. Мяч выбит в аут, у Кролика есть секунда, чтобы передохнуть, оглядеться, и он смотрит на деревья, окружающие корт. Он не знает, что это за деревья, и внезапно ему становится ясно, что он этого никогда не узнает: у него уже недостаточно времени и он слишком устал, чтобы узнать имя. Раньше он думал: когда-нибудь я посмотрю об этом в словаре. Но теперь он знает: слишком поздно. Какая правдивая сцена: пресыщенность, усталость, близящаяся смерть! Я никогда не выучу испанский! Я никогда уже не прочту великие романы.
[…]
Макьюэн: В романе Сола Беллоу "Декабрь декана" есть чудесная сцена, в Бухаресте. Герой-профессор не может заснуть, все собаки города, кажется, лают одновременно, и профессор представляет себе, что все, кто там лает, молят Бога, чтобы он дал им знание, расширение сознания. Вселенная, требуют они своим воем, должна открыться им чуточку больше! И я думаю, это и есть то, чего мы хотим от искусства. Повествование должно открыть для нас Вcеленную. Не важно, закончится оно плохо или хорошо.
http://www.zeit.de/2016/41/ian-mcewan-julian-barnes-schriftsteller-england/komplettansicht
----
у меня есть только одна история про каучсёрфинг, одна знакомая в хельсинки попала к не совсем здоровой женщине, которая приняла знакомую за свою умершую дочь, называла именем дочери и т.п. я думала, какая жуть. а эта знакомая продолжила к ней ездить, останавливалась на две-три недели. так хорошо, говорит, и развлекать её не надо, сама себе сидит, бормочет, и гостинцы можно не привозить
http://dao-nyxa.livejournal.com/812507.html?thread=6445787#t6445787
***
Килмистер: Несколько лет подряд мы не платили ни пенни налогов. Когда явился тот чувак из инспекции, ему пришлось протискиваться межуд двумя лимузинами и моторной лодкой, которые загромождали вход. Мы как раз валялись на диванах с девчонками. "Я год за годом слал вам налоговые квитанции, что вы с ними делали?" - спросил он. "Мы бросали эти штуки в огонь", ответили мы. "Ужас, что вы натворили", ругался он. Тогда мы пригласили его выпить. Он остался почти до утра, покинул наш дом в дымину пьяным и был уволен на следующий день. Я думаю, мы сделали ему большое одолжение. Налоговый инспектор - работа, недостойная человека.
[…]
ШПИГЕЛЬ: Разве рок-н-ролл не помог вам обрести себя?
Килмистер: Я и так был всегда. Только шмоток подходящих не было.
[…]
ШПИГЕЛЬ: Религиозны ли вы?
Килимстер: Сомнительная история, все это христианство. Девственница беременеет от духа, но остается девственницей. Мужу говорит: дорогой, у нас будет бэби, но не волнуйся, я же все еще девственна. Люди, которые так себя ведут, заслужили ночевку в хлеву.
http://www.spiegel.de/spiegel/print/d-128364579.html
---
10.000 Наиболее вероятная продолжительность жизни технологической цивилизации, согласно исходной формулировке уравнения Дрейка.
10.000 Если тенденции глобализации будут включать панмиксию, генетическое разнообразие человека больше не будет иметь региональной структуры, поскольку эффективный размер популяции будет равняться размеру популяции в целом. (Это не означает однообразия, так как рецессивные признаки сохранятся, т.е. гены блондинов не исчезнут, но равномерно распределятся по миру.)
10.000 У человечества 95% вероятность вымереть к этой дате, согласно скандальной формулировке "аргумента Судного дня" Брэндона Картера, по которой половина всех людей, что когда-либо будут существовать, уже рождены.
20.000 Согласно глоттохронологической лингвистической модели Морриса Свадеша, языки будущего сохранят лишь одно из слов 100 их "стержневого вокабуляра" из списка Свадеша, в сравнении с современными предшественниками.
https://en.wikipedia.org/wiki/Timeline_of_the_far_future
---
ШПИГЕЛЬ: Вы уверены, что СМИ разрушили литературу и поэзию?
Дилан: Aбсолютно. Каждый литератор, если только он не Кафка, пишет для аудитории - а ею сегодня владеют СМИ. Особенно новостные программы предлагают аудитории больше, чем могут выдумать самые безумные поэты. Что ж остается литераторам? Мы живем в мире, где научная фантастика давно стала реальностью. Дисней владеет ею. Повсюду искусственый рай шоппинг-моллов и тематические парки.
[…]
ШПИГЕЛЬ: А с литературой вы покончили?
Дилан: Литература морально устарела. Кино - вот нoвая литература. Тот, кому сегодня есть что сказать, снимает фильм.
ШПИГЕЛЬ: Какой фильм для вас - большая литература?
Дилан: Вот тут-то и скрыта проблема. Дело в том, что фильмы не могут быть большой литературой.
ШПИГЕЛЬ: Пoчему?
Дилан: Потому что это - второстепенная форма искусства. Литература вводит тебя в голову и сердце выдуманного героя. На это не способен никакой сценарий и никакой режиссер. Герои фильмов всегда остаются на расстоянии, всегда далеко от нас и всегда плоские на экране. Я еще не видел ни одного фильма, который был бы лучше самой плохой из тех книг, что я прочел.
[…]
ШПИГЕЛЬ: А за последние 50 лет, значит, не было ни одного замечательного фильма?
Дилан: Дайте подумать... Нет, мне приходят в голову только ужасающие примеры.
ШПИГЕЛЬ: Какие?
Дилан: Возьмем "Крестного отца", фильм об отбросах общества. Так прославлять человеческий мусор вроде мафии - это по-настоящему меня ужасает. Пoдобные преступники не герои - это мразь.
ШПИГЕЛЬ: Фильм снят по роману.
Дилан: Разумеется, но в романе быстро видишь, что его герои - мразь. Фильму же удается выставить их героями, потому что он никогда не погружается под поверхность. Только книга может исследовать все отрицательные и, кто знает, даже положительные стороны подобных характеров.
[…]
ШПИГЕЛЬ: Правда ли, что вы занимаетесь боксом, чтобы держать себя в форме?
Дилан: Я? Кто это говорит?
ШПИГЕЛЬ: Актриса Джина Гершон утверждает, что пострадала от вас на тренировке.
Дилан: Если она и дальше будет так болтать, получит по морде еще раз.
http://www.spiegel.de/spiegel/print/d-20074578.html
[…]
В МакГилл он читал Толстого, Пруста, Элиота, Джойса и Паунда, и стал общаться с целым кружком поэтов, особенно с Ирвингом Лэйтоном. Коэн, который опубликовал свое первое стихотворение "Сатана в Вестмаунте" в возрасте 19 лет, как-то сказал о Лэйтоне: "Я научил его одеваться, он меня - жить вечно."
[…]
Леонард брал случайные уроки игры на гитаре у одного испанца, с которым познакомился на местном теннисном корте. Спустя пару недель он выучил одну гармоническую последовательность из фламенко. Когда учитель не явился на четвертый урок, Коэн позвонил его квартирной хозяйке и узнал, что тот покончил с собой. Много лет спустя, в Астурии, Коэн сказал: "Я ничего не знал о нем или зачем он приехал в Монреаль... почему он пошел на теннисный корт, почему убил себя... Эти шесть аккордов, эта последовательность составили основу всех моих песен, всей моей музыки."
[…]
В начале восьмидесятых Коэн отправился на концерт Дилана в Париже, а на следующий день они встретились в кафе, поговорить о своих последних работах. Дилана особенно интересовала “Hallelujah". Еще до того, как триста других певцов прославили ее своими каверами, до того, как ее включили в саундтрек к "Шреку" и использовали в "Американском идоле", Дилан увидел красоту в этом бракосочетании святого и низменного. Он спросил Коэна, как долго тот ее писал.
"Два года", - солгал Коэн.
На самом деле “Hallelujah" потребовала пять лет. Коэн набросал десятки куплетов, и прошли годы, прежде чем он определился с окончательной версией. Сочиняя, Коэн несколько раз доходил до того, что в одном нижнем белье бился головой в пол гостиничного номерa.
Коэн сказал Дилану: "Мне очень понравилась “I and I”, [песня с альбома “Infidels”]. Как долго ты ее писал?”
"Минут пятнадцать", - ответил Дилан.
[…]
Дилан вел машину дальше. Спустя некоторое время он рассказал Коэну про известного автора тех времен, который заявил ему как-то: "ОК, Боб, ты номер 1. - но я номер 2.". Коэн улыбнулся: "А потом Дилан говорит: "По-моему, номер один - это ты, Леонард. А я - номер ноль". Тогда я понял это - и не был на тот момент готов оспаривать - в том смысле, что его произведения превосходили любые критерии, а мои были очень хорошими."
[…]
"Когда говорят о Леонарде, обычно не упоминают его мелодий, которые для меня, наряду с его текстами, гениальнее всего", - говорит Дилан. "Даже линии контрапункта придают небесный характер и мелодический подьем каждой из его песен. Насколько мне известно, никто в современной музыке и близко к такому не подошел. Даже самая простая песня, вроде ‘The Law’, которая построена на двух основных аккордах, имеет важные линии контрапункта, и всякий, кто собирается исполнять эту песню и любит ее текст, должен будет выстраивать ее вокруг линий контрапункта."
[…]
"Он во многом наследник Ирвинга Берлина, может быть, единственного автора в современной истории, к которому Леонарда можно возвести напрямую. Песни Берлина были устроены точно так же. Берлин тоже имел выход на некую небесную сферу. И, как и у Леонардa, у него, возможно, тоже не было никакого классического музыкального образования."
[…]
"И, пока я слушала, как он читает свою песню - а она была длинной - я видела, как женщины, одна за другой, все до одной в бикини, занимали места в шезлонгах позади Леонарда", - вспоминает Вега. "Когда он закончил чтение, я сказала: "Ты заметил этот строй женщин в бикини?" Не изменившись в лице и не оглядываясь, Леонард ответил: "Это срабатывает всегда."
[…]
"Люди представляют себе, что монастырь - это обитель спокойствия и созерцания, - "сказал Коэн. "Совсем не так. Это больница, и многие люди, кто оказывается там, почти не способны ходить или говорить. Так что там очень много приходится учить людей, как надо ходить, говорить, дышать, готовить еду или прокладывать себе путь зимой."
[…]
...судя по всему, случилось какое-то недоразумение по поводу времени нашего визита, смс ему и его помощнику осталось незамеченным. Каждая попытка извиниться или объяснить, будь то моя или Фэггена, отметалась как "не имеющая отношения к делу." Коэн напомнил нам о своем слабом здоровье. Это - злоупотребление его временем. Нарушение. Даже "своего рода жестокое обращение с пожилыми людьми". Снова извинения, снова отметены. Это не из-за гнева и не ради извинения, продолжал он. Он не чувствует ярости, нет, но мы должны понять, что мы не "делатели", никто из нас не имеет свободы воли... И так далее. Я узнал слова его мумбайского учителя. Но от этого было не менее обидно.
[…]
“Я знаю, что в жизни каждого есть духовная сторона, хочешь ты с ней как-то пересекаться или нет", - сказал Коэн. "Она есть, ее чувствуешь в людях - есть понимание, что некая непостижимая реальность влияет на их настроение и деятельность. Так что оно работает. Эта деятельность в определенные моменты дня или ночи настаивает на некоем ответе. Иногда это просто: "Ты слишком похудел, Леонард. Ты умираешь, но не стоит с энтузиазмом помогать этому процессу. Заставь себя съесть бутерброд."
"Я хочу сказать, ты слышишь Бат Кол. [Глас Бога]. "Ты слышишь эту глубокую реальность, которая поет к тебе беспрерывно, и большую часть ты не понимаешь. Даже когда я был здоров, я был чувствителен к этому процессу. На этом этапе игры я слышу, как он говорит: "Леонард, просто продолжай делать то, что должен." Он очень сострадателен на этом этапе. Сострадательней, чем большую часть моей жизни; я больше не слышу, как этот голос говорит: "Ты порешь хуйню." И это - огромная милость, правда."
http://www.newyorker.com/magazine/2016/10/17/leonard-cohen-makes-it-darker
---
...Многим она нравится, многие ее терпеть не могут. Мне знакома эта участь - но мне не приходит в голову, что все те люди, которые из недели в неделю считают мою колонку непереносимой, ненужной, скучной, затянутой или плохой по иным причинам, и сообщают это мне и всему миру в сотнях писем, мэйлов, комментов или смс - что все они "хэйтеры", подлежащие наказанию. Как будто это не законное право читателя - возмущаться прочитанным. Кто пишет мне, что я невежественный осел - тот не "хэйтер", а невежественный осел - или же гений, дающий мне возможность расти над собой. Чтобы это распознать, мне во всяком случае не нужен Центральный Комитет по Защите Жертв Завышенной Самооценки.
http://www.zeit.de/gesellschaft/2016-11/hassreden-journalismus-kritik-carolin-emcke-kolumne-fischer-im-recht/komplettansicht
---
Песни Боба Дилана, с их изобилием ярких мотивов, романтических героев и таинственных действ, похожи на спетые фильмы. С тех пор как американские куьтурологи начали серьезные исследования поэзии Дилана с помощью филологических, микроисторических и фольклористских методов, мы знаем, что герои, истории, аллюзии и цитаты его музыкальной лирики управляются из поэтической "фоновой вселенной" [background universe]. Этот фон состоит из впечатлений от прочитанного, воспоминаний детства, цитат, фильмов, коллективных снов, политических пророчеств, народной религиозности, преступлений прошлого, рассказов о потустороннем и всякого рода полузабытых музыкальных и литературных произведений. Отдельная песня - лишь вершина этого айсберга. В течение нескольких минут она слышится, как преходящее и тем самым предварительное сообщение с какого-то внутреннего континента. Неудивительно, что невидимая планета-двойник из намеков, снабжающая поэзию Дилана энергией, вдохновила на большие книги таких искушенных следопытов от филологии как Greil Marcus und Sean Wilentz. Пусть Нобелевская премия по литературе пока что обходила его стороной. Куда ценнее восьми миллионов шведских крон то, что его произведения уже захватили "лучшие умы моего поколения", как сказано в главном произведении его учителя Аллена Гинсберга. К ним относится с некоторого времени и немецкий литературовед, писатель и президент академии Генрих Детеринг, который как раз опубликовал вдохновляющую и проницательную монографию о позднем периоде творчества Дилана - "Голоса из Преисподней. Мистерии Боба Дилана". [Stimmen aus der Unterwelt. Bob Dylans Mysterienspiele].
[…]
Исходная посылка Детеринга - замечательный и несколько жутковатый феномен. Самое позднее с альбома Love and Theft тексты Дилана, как и диалоги его фильма Masked and Anonymous (2003), некоторые интервью, модерационные тексты его радиопередачи Theme Time и даже многие мелодии - состоят из цитат. Словно Дилан рассматривает себя как медиума, который больше не говорит от своего лица, но голосами традиции - и мертвых. "Я велик, я содержу множества" - эту строку Уолта Уитмена поздний Дилан сделал своим поэтическим и музыкальным методом. Американская культура, сказал он в одном интервью, наполнена "бродячими призраками и беспокойными духами. Они все потеряны и взывают. Словно они пойманы в некоей паутине - чистилище между небом и землей - и не имеют покоя. Не могут жить, не могут умереть. Как будто их срезали на самом пике, как раз когда они старались кому-то что-то сообщить. Это повсюду."
http://www.zeit.de/2016/38/die-stimmen-aus-der-unterwelt-bob-dylan-heinrich-detering
---
ZEIT: Этот зритель описывает вас как чувствительного и непричастного человека, выбитого из колеи пороками нашего мира, который сам, однако, никогда от них не страдал. Похоже на правду?
Макьюэн: Без сомнения, это правда. Родившись в нашем маленьком уголке Европы, я должен сказать: нас не коснулось. Невероятное несчатье обошло нас стороной. Да, он прав: мне никогда не доводилось переживать по-настояещму страшных вещей. В некотором роде, очень большой снаряд пролетел мимо меня.
Барнс: Я, однако, думаю, что мы оба вполне познакомились со злом - не на большой арене, но в камерном варианте, в индивидуальных межчеловеческих обличьях.
Макьюэн: Никто из нас не знал пыток, угроз, ранений...
Барнс: Нет, это нет. И я думаю, что мы не променяли бы свои жизни на более опасные или болезненные в надежде выловить из них литературу более высокой пробы... Но у нас есть наш дар воображения. Исходя из небольшой, переносимой боли, мы представляем себе большую, невыносимую боль. Это - работа писателя.
[…]
Барнс: На протяжении 25 лет я состою в обществе Freedom from Torture, которое заботится о жертвах пыток. Я думаю, что занимаюсь жертвами пыток в том числе потому, что мне тогда не приходится задумываться о пытках. Однажды в New Yorker я прочел о методах пыток в бывшей Югославии. Некоторые из пассажей того текста я не смогу забыть никогда. Эти практики настолько ужасны, что даже сейчас я не смог бы облечь их в слова. Конечно, писатель должен противостоять ужасу, он должен идти туда, где подобное происходит. И все равно: я не хочу, чтобы эти сцены были в моей голове. И я не хочу вываливать их в головы другим людям.
ZEIT: Как же вы, литератор, обращаетесь с насилием?
Барнс: Иногда я думаю, что должен рассказать историю жертв пыток, чтобы общество узнало о ней. В то же время я страшусь этого. Всякий раз, когда я в письме приближаюсь к насилию, мне казалось, что предчувствие насилия, страх, который ты вызываешь у читателя, куда ужаснее чем настоящий террор. И чем страшнее человеческое страдание, тем более безразличным нужно быть, чтобы о нем рассказывать. Перед тем, что пишет Примо Леви в своей автобиографии, замолкнет любой рассказчик.
Макьюэн: Недавно я читал дневники Гиммлера - о том, как он любил своих детей. В концлагере Майданек ему хотели показать новый метод умерщвления. Заключенных, на которых его можно было показать, не хватало. Тогда быстро откуда-то пригнали 400 женщин и девочек, чтобы казнить их на глазах у Гиммлера - эта произвольность, с которой походя были отняты 400 жизней! А далее там изображения Гиммлера с девятилетней девочкой на коленях, как у Христа за пазухой... Как можно писать обо всем этом, не скатываясь в порнографию?
ZEIT: Зачем вообще рассказывать о зле?
Барнс: Флобера упрекнули в одержимости чудовищами, злом - де Садом, Нероном. Он ответил: чудовища обьясняют нам историю человечества. В этом их польза: мы должны обьяснить себе нашу историю.
[…]
Барнс: Мы оба не считаем своей задачей ложные утешения. Мне вообще-то нравится не давать читателю никакого утешения.
Макьюэн: Но и в этом тоже как раз скрыто утешение.
Барнс. Я процитирую из переписки Флобера и Жорж Санд. Она пишет: „Я утешаю читателя - ты ведешь его к отчаянию“. Флобер отвечает: „Я не могу измениться, мои глаза видят именно так“. Конец цитаты. Hо я думаю, если правдиво описать отчаяние, в этом можно найти колоссальное утешение. Любая истинность - утешение.
[…]
"Кролик успокоился", где Кролик играет в теннис. Мяч выбит в аут, у Кролика есть секунда, чтобы передохнуть, оглядеться, и он смотрит на деревья, окружающие корт. Он не знает, что это за деревья, и внезапно ему становится ясно, что он этого никогда не узнает: у него уже недостаточно времени и он слишком устал, чтобы узнать имя. Раньше он думал: когда-нибудь я посмотрю об этом в словаре. Но теперь он знает: слишком поздно. Какая правдивая сцена: пресыщенность, усталость, близящаяся смерть! Я никогда не выучу испанский! Я никогда уже не прочту великие романы.
[…]
Макьюэн: В романе Сола Беллоу "Декабрь декана" есть чудесная сцена, в Бухаресте. Герой-профессор не может заснуть, все собаки города, кажется, лают одновременно, и профессор представляет себе, что все, кто там лает, молят Бога, чтобы он дал им знание, расширение сознания. Вселенная, требуют они своим воем, должна открыться им чуточку больше! И я думаю, это и есть то, чего мы хотим от искусства. Повествование должно открыть для нас Вcеленную. Не важно, закончится оно плохо или хорошо.
http://www.zeit.de/2016/41/ian-mcewan-julian-barnes-schriftsteller-england/komplettansicht
----
у меня есть только одна история про каучсёрфинг, одна знакомая в хельсинки попала к не совсем здоровой женщине, которая приняла знакомую за свою умершую дочь, называла именем дочери и т.п. я думала, какая жуть. а эта знакомая продолжила к ней ездить, останавливалась на две-три недели. так хорошо, говорит, и развлекать её не надо, сама себе сидит, бормочет, и гостинцы можно не привозить
http://dao-nyxa.livejournal.com/812507.html?thread=6445787#t6445787
***
Килмистер: Несколько лет подряд мы не платили ни пенни налогов. Когда явился тот чувак из инспекции, ему пришлось протискиваться межуд двумя лимузинами и моторной лодкой, которые загромождали вход. Мы как раз валялись на диванах с девчонками. "Я год за годом слал вам налоговые квитанции, что вы с ними делали?" - спросил он. "Мы бросали эти штуки в огонь", ответили мы. "Ужас, что вы натворили", ругался он. Тогда мы пригласили его выпить. Он остался почти до утра, покинул наш дом в дымину пьяным и был уволен на следующий день. Я думаю, мы сделали ему большое одолжение. Налоговый инспектор - работа, недостойная человека.
[…]
ШПИГЕЛЬ: Разве рок-н-ролл не помог вам обрести себя?
Килмистер: Я и так был всегда. Только шмоток подходящих не было.
[…]
ШПИГЕЛЬ: Религиозны ли вы?
Килимстер: Сомнительная история, все это христианство. Девственница беременеет от духа, но остается девственницей. Мужу говорит: дорогой, у нас будет бэби, но не волнуйся, я же все еще девственна. Люди, которые так себя ведут, заслужили ночевку в хлеву.
http://www.spiegel.de/spiegel/print/d-128364579.html
---
10.000 Наиболее вероятная продолжительность жизни технологической цивилизации, согласно исходной формулировке уравнения Дрейка.
10.000 Если тенденции глобализации будут включать панмиксию, генетическое разнообразие человека больше не будет иметь региональной структуры, поскольку эффективный размер популяции будет равняться размеру популяции в целом. (Это не означает однообразия, так как рецессивные признаки сохранятся, т.е. гены блондинов не исчезнут, но равномерно распределятся по миру.)
10.000 У человечества 95% вероятность вымереть к этой дате, согласно скандальной формулировке "аргумента Судного дня" Брэндона Картера, по которой половина всех людей, что когда-либо будут существовать, уже рождены.
20.000 Согласно глоттохронологической лингвистической модели Морриса Свадеша, языки будущего сохранят лишь одно из слов 100 их "стержневого вокабуляра" из списка Свадеша, в сравнении с современными предшественниками.
https://en.wikipedia.org/wiki/Timeline_of_the_far_future
---
ШПИГЕЛЬ: Вы уверены, что СМИ разрушили литературу и поэзию?
Дилан: Aбсолютно. Каждый литератор, если только он не Кафка, пишет для аудитории - а ею сегодня владеют СМИ. Особенно новостные программы предлагают аудитории больше, чем могут выдумать самые безумные поэты. Что ж остается литераторам? Мы живем в мире, где научная фантастика давно стала реальностью. Дисней владеет ею. Повсюду искусственый рай шоппинг-моллов и тематические парки.
[…]
ШПИГЕЛЬ: А с литературой вы покончили?
Дилан: Литература морально устарела. Кино - вот нoвая литература. Тот, кому сегодня есть что сказать, снимает фильм.
ШПИГЕЛЬ: Какой фильм для вас - большая литература?
Дилан: Вот тут-то и скрыта проблема. Дело в том, что фильмы не могут быть большой литературой.
ШПИГЕЛЬ: Пoчему?
Дилан: Потому что это - второстепенная форма искусства. Литература вводит тебя в голову и сердце выдуманного героя. На это не способен никакой сценарий и никакой режиссер. Герои фильмов всегда остаются на расстоянии, всегда далеко от нас и всегда плоские на экране. Я еще не видел ни одного фильма, который был бы лучше самой плохой из тех книг, что я прочел.
[…]
ШПИГЕЛЬ: А за последние 50 лет, значит, не было ни одного замечательного фильма?
Дилан: Дайте подумать... Нет, мне приходят в голову только ужасающие примеры.
ШПИГЕЛЬ: Какие?
Дилан: Возьмем "Крестного отца", фильм об отбросах общества. Так прославлять человеческий мусор вроде мафии - это по-настоящему меня ужасает. Пoдобные преступники не герои - это мразь.
ШПИГЕЛЬ: Фильм снят по роману.
Дилан: Разумеется, но в романе быстро видишь, что его герои - мразь. Фильму же удается выставить их героями, потому что он никогда не погружается под поверхность. Только книга может исследовать все отрицательные и, кто знает, даже положительные стороны подобных характеров.
[…]
ШПИГЕЛЬ: Правда ли, что вы занимаетесь боксом, чтобы держать себя в форме?
Дилан: Я? Кто это говорит?
ШПИГЕЛЬ: Актриса Джина Гершон утверждает, что пострадала от вас на тренировке.
Дилан: Если она и дальше будет так болтать, получит по морде еще раз.
http://www.spiegel.de/spiegel/print/d-20074578.html